Алексей Зубков - Плохая война Страница 44

То, что получилось, могло выдержать пару суток обороны от противника, не отягощенного осадной техникой. Во всяком случае, потери нападающих на порядок превзошли бы потери осажденных, что уже должно заставить врагов задуматься, а стоит ли тратить жизни своих людей в обмен на то, что скрыто за этими стенами. А за стенами не было ничего ценного, во всяком случае, ничего ценного для швейцарцев. Рыцарь мог бы взять в плен находящихся там благородных особ и получить выкуп, куда больший, чем общая стоимость положенной под стенами пехоты по четыре талера за голову. Но герцог убит, а Бурмайер при смерти, швейцарцы же пленных принципиально не берут. Не говоря уже о том, что старенькие родители закаленного в войнах солдата будут не в пример более рады сыну, вернувшемуся домой пусть небогатым, но живым, чем соседу, принесшему причитающуюся им долю выкупа, честно поделенного на тысячу человек.

Швейцарцы не планировали брать последний рубеж с хода. В подобных случаях положено ждать отдельную команду руководства с подтверждением, что заплатят дополнительные штурмгельд. Руководство не спешило, поэтому укрепление было окружено, стрелки неторопливо вели перестрелку, а основные силы перегруппировывались, собирали убитых и раненых. Повара под руководством Быка ставили походную кухню. Хотя на марше армия обходится сухим пайком, но после боя положен полноценный обед. Швейцарская военная машина продолжала работать без сбоев, все вкалывали, никто ещё не грабил и не развлекался. В домах рылся только отряд, отправленный поискать чего-нибудь вкусненького к общему обеду.

Бык, уже закончив с готовкой, подошел к полевому лазарету. Оружия при нем не было, в руке сумка с бутылкой вина и хорошим куском копченого окорока, найденными посланными на продразверстку помощниками. К столам и лавкам на перекрестке, удобно расположенным для медицинской работы, теперь уже швейцарцы собрали своих раненых. Двоих сыновей булочника убили, старший не только остался жив, но и не получил ни одной царапины, у младшего пулевое ранение в левую половину груди, пуля не пробила бригандину, но сломала три ребра. Если обломок ребра войдет в легкое, то парню не жить. Рядом, прислонившись к стене, сидел бледный-бледный Патер, которому достался один-единственный удар прикладом в живот, повлекший обильное внутреннее кровоизлияние.

Рядом с лазаретом временно расположился на отдых после боя форхут, укомплектованный молодыми солдатами, большинство которых не имело за плечами и трех сражений, считая сегодняшнее.

У стены лежали пять трупов не успевших отступить раненых ландскнехтов. Оглядев раны, Бык заметил, что этих ещё пытались лечить, подозвал какого-то молодого солдата и приказал ему взять ещё людей и поискать в домах вокруг, нет ли там, случайно, какого-нибудь местного врача.

Доктор Густав не успел никуда убежать. Незадолго до атаки он отошел от полевого госпиталя в какой-то переулок, чтобы облегчиться, а когда выглянул обратно, вокруг уже были одни враги. Густав спрятался в одном из домов, но не просидел там и пары часов, швейцарцы нашли его, когда проводили зачистку захваченного ими города в поисках не успевших убежать стрелков. На счастье, экономный швед имел привычку надевать перед работой просторный балахон поверх своей обычной одежды, по которой его можно бы было легко отличить от местного жителя. Но по характерным следам крови на балахоне один из швейцарцев понял, что перед ним не просто какой-то некомбатант, а человек, имеющий отношение к медицине, которого не надо грабить и обижать, а надо приставить к работе по специальности. Так доктор оказался снова в своем полевом госпитале, принужденный пользовать своими же инструментами и препаратами уже совершенно других пациентов.

Толстяк уже собрался уходить, как заметил ещё одно знакомое лицо. Имя не вспомнилось, но память подсказала, что это средний сын знакомого кузнеца. Швейцарский коновал кое-как зашивает раненому глубокую резаную рану на животе.

Дядюшка Бык тяжко вздохнул:

— Говорил я ему, надевай кирасу. Молодым вечно жизнь не дорога.

На безобидную реплику быстро откликнулся пастух Ганс, ассистировавший при операции.

— Это ты, старый пень, всегда в доспехах, потому что у тебя в обозе две телеги, а мы всё на себе прем. Ты под знаменем отдыхаешь, а мы всегда в первых рядах.

— Ах ты щенок! Да я при Грансоне! Да я при Морате! Да я при Нанси!

— Не гони. Про тебя легенды ходят не про то, как ты сражался, а про то, сколько награбил.

Обращаясь к окружающим:

— Знаете что, друзья, сегодня ещё штурм не кончился, этот жирный уже пошел мародерствовать. Мы там с рыцарем рубимся, смотрим, а он вылезает из какой-то дыры с вооот-такенным мешком, весь барахлом увешанный.

— Было такое, — слабым голосом подтвердил раненый.

Дядюшка Бык, который вел образ жизни скромного горожанина, а последние две войны пропустил, среди нового поколения особым авторитетом не пользовался. Некоторые из окружающих приняли на веру обличения Ганса, а подтверждение раненого добавило им уверенности.

— Что, было такое, или, скажешь, врут? — хитро прищурившись спросил один из солдат, остановившийся посмотреть, что происходит.

Бык грозно наклонил голову.

— Так рыцаря-то я убил, а не эти два сопляка.

— Там с ними ещё твой сын был, знаешь? А ты в это время где-то шлялся. — вступил в разговор ещё один собеседник с недобрым выражением лица.

— Я на юге через застройку атаковал, с…

— Знаем-знаем, как ты на юге атаковал. Тот отряд в полном составе вышел на улицу перед последним вагенбургом и получил залп в упор. Большинство убито, остальные ранены, а на тебе ни царапины. Не было тебя на юге.

— Народ, посмотрите, мы работаем, а он опять грабит! Вон сумка местная и бутылка в ней швайнштадтская, мясо свежее. Сейчас скажет, с собой нёс всю дорогу!

Бык еще более грозно наклонил голову. Глаза налились кровью.

— Ну вы, умники, сейчас дождетесь. Я вам покажу, кто тут трус и мародер.

— Чего ждать! Бей его! — крикнул кто-то из толпы. На Быка навалился десяток молодых и злых земляков.

Силы были примерно равны. Толстяк, не напрягаясь, раскидал противников, но они поднялись и атаковали снова. Кое-кто схватился за подручные тяжелые предметы. Раздался громкий призыв:

— Бей труса и дезертира! — на помощь бьющим подбежали ещё десятка три молодых бойцов, а чуть позже появился старший сын Быка с тремя товарищами-доппельсёлднерами, такими же здоровенными мужиками.

— Батьку бьют! — с громким воинственным кличем сын с приятелями врезались в толпу, сворачивая оппонентам челюсти и ломая ребра.

Вообще-то, насчет "батьку бьют" парень погорячился, батька как раз в это время кулаком в печень отправил на землю одного из противников, обезоружил другого, поднял его над головой, ухватив одной рукой за шиворот, а другой между ног, и бросил в двоих следующих. Один против тридцати скромный булочник все равно бы не справился, но четверо вступившихся за него доппельсёлднеров выровняли соотношение сил.

На подмогу тем и другим сбежался народ. Кулачное побоище вот-вот перешло бы в вооруженный конфликт, но все звуки перекрыл зычный бас человека, привыкшего командовать тысячными армиями.

— Прекратить!

От площади быстрыми шагами спускался Полпаттон. Как и положено любому уважающему себя полководцу, он узнавал касающиеся его новости так быстро, как это возможно.

Шум мгновенно смолк, головы повернулись к командиру.

— Что вы тут устроили? Бунт? Беспорядки? Все вашим родителям расскажу, когда вернемся! Сосунки! Да вы пешком под стол ходили, когда мы с дядюшкой Быком швабов гоняли. А когда мы били бургундцев, Бык уже имел двойное жалование, в отличие от ваших родителей, которые тогда первый раз алебарду в руки взяли.

В ответ из толпы раздалось:

— Герои вчерашних дней! С них толку никакого, а понтов выше крыши!

Полпаттон пришел в ярость.

— Вот ведь сукины дети, и откуда такие берутся! Выгоню из армии! Возвращайтесь к мамочкам, сидите дома, девкам юбки задирайте. Только дезертирам-отставникам даже коза не даст!

Молодые швейцарцы, потупив глаза, только что не прятались за спины друг друга, пока гауптман не начал тыкать пальцем в кандидатов на досрочную демобилизацию. Но неожиданно их спас бригадир саперов.

— Покажем сынкам, как надо сражаться! Осталось последнее укрепление и там достаточно врагов!

Окончание фразы потонуло в одобрительных возгласах доппельсёлднеров, меченосцев и младших командиров.

— Покажем молодым, как надо сражаться!

— Пусть в первые ряды встанут все старше 30 лет, командиры и солдаты на двойном жаловании![55]

— Да мы возьмем этот жалкий домик вообще без сопливых!

Полпаттон к этому моменту уже решил, что "жалкий домик" брать не будет, приз не стоит даже затраченного времени, а ускоренным маршем двинется к месту назначения. Тем более, что наниматель вроде бы при смерти и непонятно, кто и как будет платить дальше. Но желанию всего войска пришлось уступить, тем более, что со штурмом здания можно успеть сегодня до заката, а лагерь все равно планировали снимать рано утром.