Пол Догерти - Крестоносец. За Гроб Господень Страница 44

— Мы пойдем, — прошептала Элеонора. — Это очень опасно. Но оставаться в городе не менее опасно. Так что надо попробовать. — Она повернулась к Боэмунду. — Но если будет на то воля Божья, и мы дойдем до Иерусалима, то вы должны поклясться предоставить мне все то, о чем я попрошу. А если не вы, — Элеонора взглянула на Готфрида и Гуго, — то пусть это будете вы и граф Раймунд. — Все трое торжественно поклялись. Теодор казался удивленным. Симеон пробормотал что-то про свою свободу и стал сетовать на огромную опасность, которой они подвергались.

На этом встреча закончилась.

Через два дня Теодора провели на безлюдный участок крепостного вала возле ворот Святого Георгия. Людей Боэмунда, которые должны были нести дежурство, быстро и без объяснений увели. В одну из деревянных опор моста вонзилась стрела. В озерке света, излучаемого факелом, немедленно появился турок. Подбежав к стреле, он выдернул ее и тут же растворился во тьме.

Утром следующего дня Элеонора, Теодор и Симеон проскользнули смрадными улицами к большому парку, выходившему к Козьим воротам — очень узкой потайной двери приблизительно в шестидесяти ярдах от ворот Святого Георгия. Элеонора, потная и исполненная дурных предчувствий, несла сумки со своими скудными пожитками. Она держала ухо востро, прислушиваясь и присматриваясь ко всем и ко всему: вот собака нюхает труп, лежащий у входа в темный переулок, вот два солдата бьются за корзину с овощами и травами, а вот группа юношей и мальчиков, распухших от голода.

Они поспешили по темной аллее, ведшей через парк. Среди деревьев стояли охранники Боэмунда. Чуть дальше, в скалистой лощине, другие его люди убирали с дороги хлам и вытаскивали запорные бруски из потайных ворот. «Беглецов» ждали три уже оседланные лошади, которых стерегли Гуго и Готфрид в полной боевой амуниции. Они помогли Элеоноре взобраться в седло, прошептали нежные слова прощания и напутствий, а потом Теодор легко и непринужденно, словно ночной призрак, пришпорил своего коня. За ним последовала Элеонора, затем — Симеон. Лошади осторожно ступали между валунами по гальке на дне лощины. Взвизгнула, открываясь, узкая дверь. Какой-то офицер поманил их рукой, и они проехали сквозь потайные ворота. Теодор снова пришпорил своего коня, и все трое поскакали галопом по извилистой тропе, направляясь к узкому мосту через Оронт. И сразу же началась притворная погоня, которую возглавляли Готфрид и Гуго. Солдаты протолкались с криками сквозь ворота и бросились вслед за беглецами, размахивая обнаженными мечами. С крепостного вала лучники выпустили вслед несколько стрел, которые просвистели в опасной близости от всадников. Элеонора словно срослась с лошадью, которая неслась во весь опор, грохоча копытами и мотая головой. Воздух был пропитан сладким трупным запахом, и повсюду на земле валялись тела, а также куски доспехов и оружия.

Крики позади них стихли. Лошадь Элеоноры замедлила бег и пристроилась за лошадью Теодора, стуча подкованными копытами по доскам узкого моста; потом они выехали на скалистую местность, покрытую редкой жухлой травой. Когда они, ведомые Теодором, свернули направо и понеслись галопом вдоль берега реки, эхо, отразившись от крепостной стены, донесло до них чьи-то крики. Увидев группу турецких всадников в развевающихся накидках, которые приближались к ним, Теодор осадил коня, а когда Элеонора и Симеон тоже остановились сзади, он поднял правую руку ладонью вперед и несколько раз отрывисто прокричал, повторяя одну и туже фразу. Турки, злобно поблескивая глазами, окружили их. С боевого пояса Теодора быстро сняли меч и кинжал. Элеонора помахала рукой, разгоняя пыль, набившуюся в рот и ноздри. Послышался крик, и к ним подскакал галопом еще один турецкий офицер в синей накидке, блестящем нагруднике и стальном шлеме; он приказал своим всадникам расступиться. Напряжение было почти невыносимым. Дезертиров спасло только то, что их преследовали и что они выехали прямо на турецкие позиции. Офицер осадил коня, вытащил из своего рукава пергаментный сверток и бросил его Теодору Тот кивнул, показал на ворота и заговорил быстро и лихорадочно, часто повторяя имя Хебоги. Теодор изображал дезертира, принесшего важную весть, крайне важную для его новоиспеченных союзников. Он говорил запальчиво, будто бы знал самые главные тайны графа Раймунда и всех остальных предводителей крестоносцев. При этом Теодор похлопывал рукой по двум кожаным мешкам, крепко привязанным к луке седла. Прозвучало имя Фируза. Потом он повернулся в сторону города, харкнул и смачно плюнул. Офицер, на которого такое искреннее выражение чувств произвело, по-видимому, сильное впечатление, поверил в правдивость слов Теодора. Он прокричал что-то своим людям, и те вернули Теодору его оружие. Потом он приказал следовать за ним, и все помчались галопом по антиохийской долине, вздымая за собой тучи пыли.

Они проскакали не менее пяти миль, прежде чем встретились с патрулями из лагеря Хебоги. Всадники въехали в главный проход, ведущий к его центру. Сердце Элеоноры заныло. Армия Хебоги представляла собой настоящую азиатскую орду. Многочисленные вожди и эмиры откликнулись на призыв своего халифа и влились в ее ряды, чтобы уничтожить франкских захватчиков. Лагерь был наводнен огромными толпами пехотинцев в доспехах, тяжелыми конниками в шлемах и кольчужных камзолах; все они были вооружены копьями, пиками и ятаганами. И конечно же, повсюду можно было встретить знаменитых турецких всадников с разящими луками на проворных лошадках. Вокруг, сколько могла видеть Элеонора, простирался настоящий лес шатров и павильонов всевозможных размеров и цветов. Похоже было, что армия, находившаяся в удобной близости от реки и озер, хорошо снабжалась. У коновязи стояло огромное количество упитанных и стройных лошадей с лоснящейся шкурой. Рядом на земле тянулись ряды высоких седел, которые так любили турецкие лучники.

Прибывшим приказали спешиться и повели в шатер ата-бека — роскошный пурпурный павильон, украшенный серебристыми тесемками и кисточками. Этот павильон и близлежащие шатры были отгорожены от остального лагеря частоколом с двойными воротами, охранявшимися прекрасно экипированными воинами в сверкающих доспехах. На древках, воткнутых в землю, реяли штандарты и знамена атабека Хебоги. Элеонора заметила, что рядом конюхи не спеша прогуливали крепких лоснящихся лошадей, явно держа их наготове. Положив письменные дощечки себе на колени, под навесами сидели писцы. У входа в один из ярко-красных шатров стояла группа прекрасных девушек с распущенными черными волосами длиной почти до пояса, в прозрачных накидках на золотисто-смуглых телах. Из шатра слышались звуки музыки и смех. Увидев это, Элеонора приободрилась. Значит, Хебога явно не собирался наступать. Он, очевидно, чувствовал себя уверенно, считая, что предстоящая битва уже выиграна.

Телохранители Хебоги забрали у Теодора его оружие. Их всех обыскали, а потом, приставив с каждой стороны по воину, провели в прохладный павильон, воздух в котором был пропитан благовониями. На куче подушек сидел Хебога. Это был молодой человек с властным и высокомерным выражением лица, маленькими черными глазками и крючковатым носом над тонкими губами. На нем был белый тюрбан и свободная вышитая мантия. Казалось, что его больше интересует стоявшая перед ним лакированная шахматная доска с украшенными бриллиантами фигурками из слоновой кости. Он что-то недовольно сказал своему сопернику, седобородому старику, а потом повернулся и посмотрел на посетителей, которых заставили встать на колени на входе в шатер. По обе стороны от Хебоги сидели его эмиры. При слабом освещении Элеонора могла видеть лишь их смуглые лица и цветные тюрбаны, поблескивавшие золотыми и серебряными нитями.

Сначала Хебога повел себя откровенно враждебно. Оттолкнув в сторону шахматную доску, он присел на корточки и, опершись руками о пол, начал допрашивать Теодора. Элеонора усилием воли успокоила себя. Хебога был зол и высокомерен, а Теодор был очень умен. Он сказал Хебоге именно то, что тот хотел услышать: что граф Раймунд болен, что предводители франков перегрызлись между собой, что у них почти не осталось лошадей, что крестоносцы голодают и поэтому ослабели, что они отчаянно хотят вернуться домой и находятся на грани бунта. По словам Теодора, на рассвете следующего дня они намеревались покинуть Антиохию через Мостовые ворота и выступить на север. Вступать в бой крестоносцы не собирались; наоборот — они желали вступить в переговоры, чтобы их пропустили на территорию Византии. И теперь от одного Хебоги зависит, торжественно завершил свою речь Теодор, дарует ли он им жизнь или уничтожит. Атабек не скрывал своей радости по поводу услышанного. Он с энтузиазмом кивал головой, а потом повернулся к своим помощникам — мол, что я вам говорил! Вот и перебежчик подтверждает мои предположения! Они не должны выступать. Пусть их войска, осаждающие Антиохию, изматывают армию крестоносцев своими наскоками. Основные силы турок должны стоять на месте и выжидать, пока не настанет время захлопнуть ловушку. Раздались несогласные выкрики, однако Хебога проигнорировал их. Справа от Элеоноры проскользнула чья-то тень. Один из турок наклонился вперед, засвидетельствовал свое почтение Хебоге и прошептал ему какой-то совет. У Элеоноры перехватило дыхание. Бальдур! Тот самый красавец командир, который совратил Асмаю и стал причиной падения Антиохии. Теодор и Симеон тоже узнали его, но не подали виду. Бальдур, какими бы ни были его тайные мысли, явно хотел скрыть свою трагическую роль в сдаче башен врагу. Он не мог выразить свои подозрения, не рискуя при этом оказаться объектом серьезных обвинений. Совращение жены боевого товарища эти благочестивые мусульмане сочли бы отвратительным и гнусным актом, впрочем, как и предводители «Армии Господа». Антиохия пала из-за его похоти, а это однозначно влекло за собой смертную казнь.