Геннадий Серебряков - Денис Давыдов Страница 44

Князь Багратион понял благородный порыв своего адъютанта. 8 апреля 1812 года накануне вторжения Наполеона в Россию Денис Давыдов «с переименованием в подполковники» вступил в Ахтырский гусарский полк, располагавшийся тогда близ Луцка. (В формулярном списке событие это отмечено 17 апреля...)

— Петр Иванович, а когда же дело нам выпадет? Все в марше да в марше. И конца ему не видно. Лошади истомились. Да и гусары ропщут. Эдак, мол, бог весть куда уйдем и француза не увидим...

— Будет вам работа, Денис, и очень скоро, — вскинув крылатые брови, твердо ответил князь. — И ахтырцам скажи: ежели Багратион отходит, то это отнюдь не ретирада, а лишь изготовка к удару. А тебе, по доверенности давнишней моей, и более того могу открыть, — главнокомандующий снизил голос, — впереди на нашем пути Даву. Он сломя голову рвется к Минску. Вчера от еврея-лазутчика стало мне ведомо, что его вольтижеры уже будто бы занимают местечко Трабы. Жду сему подтверждения. Даву, отрезая меня от 1-й армии и стремясь продвинуться более к востоку, не преминет подставить мне свой тыл. И поплатится за это жестоко. Ужо я отведу душу!..

— Вот и славно, Петр Иванович, — Давыдов весело сверкнул глазами. — А уж мы, будьте покойны, не подведем!..

Тем временем невесть откуда к главнокомандующему, как вихрь, подскакал молодой казачий урядник. И сам он, и рыжий горбоносый конь его были мокры, должно быть, только что из реки. Мягко, по-кошачьи, спрыгнув с седла, казак запаленно выдохнул:

— Позвольте, ваше высокопревосходительство... От атамана... В собственные руки...

И, скинув с головы единственно сухую форменную с малиновым верхом шапку, извлек из нее бережно упрятанную депешу.

Багратион нетерпеливо разорвал пакет, быстро пробежал бумагу, писанную атаманом Платовым.

— Вот и подтверждение, — сказал он, полуобернувшись к Давыдову.

И тут же перевел взор на казака:

— Какого полка, маладец?

— Иловайского пятого, ваше сиятельство, урядник Ситников-четвертый, — тряхнув пшеничным чубом, бодро ответил посланец.

— Во как у нас — четвертый!.. Это сколько же вас, Ситниковых, тогда?

— Так в полку восьмеро зараз. Отец, стало быть, дядьев трое, да нас, братанов, четверо, — широко улыбнулся урядник. — Все как есть на службе отечеству.

— Передай атаману, что поручение его исполнил ты с честью, и я премного доволен службой твоей. А приказ генералу Платову будет особый, пусть ждет моего известия. Так и передай. Ну, с богом!

Казак легким, стремительным махом влетел в седло и, круто повернув коня, пустил его внамет вдоль берега.

— Вот на таких Ситниковых, брат Денис, вся Россия и держится, — раздумчиво сказал Багратион, провожая всадника взглядом. — Для них отечество не пустой звук, а земля родимая, коей они никакому ворогу не отдавали и не отдадут. И посему вовек в вере своей и силе неистребимы. Сего Бонапарту понять не дано, да и нашим иноземцам, лишь о корысти и выгоде своей помышляющим, — тоже...

Лоб князя над переносьем прорезала глубокая складка, а ноздри тронуло нервной дрожью.

— Ну да ладно, подполковник, — вздохнув о чем-то своем, как всегда, разом переменил разговор Багратион, — переправляй свои эскадроны. Рад душевно, что так вот накоротке свидеться с тобой довелось. Готовься к жаркому делу. Но об одном прошу — попусту голову свою в пекло не суй. Такое за тобой водилось... Вот так... Дай-ка обниму тебя напоследок. Все под богом ходим...

Переправа 2-й армии завершалась.

Войска в большинстве своем, в том числе и ахтырские гусары, были уже на противоположном берегу.

Князь Багратион сосредоточивал силы к решительному удару. Атаман Платов, бывший с казачьим корпусом верстах в пятнадцати от Николаева, по донесенью его, миновав Лиду, дважды сшибался с французами, взял пленных. Они показали, что принадлежат к корпусу Даву, составленному из шести дивизий. Это 60 тысяч штыков и сабель. И, считай, на 15 тысяч превосходства надо всею 2-ю армией Багратиона.

Однако князь Петр Иванович склонен был атаковать самого грозного из маршалов Бонапарта и ничуть не сомневался в успехе.

Но вдруг обстоятельства круто переменились.

Переправа уже подходила к концу, когда пришло совершенно неожиданное для Багратиона известие о том, что французы большими силами во главе с братом Наполеона, королем Вестфальским Иеронимом, которого русский служилый люд будет вскорости называть «королем Еремой», появились у него в тылу со стороны Гродны. Они заняли Слоним и только недавно оставленную им Зельву, а неприятельская кавалерия уже замечена верстах в двадцати к северо-западу от Николаева.

Князь Петр Иванович с тоской понял, что его армию враг зажимает в стальные клещи. Атаковать корпус Даву теперь не имело смысла, ибо тут же он мог получить удар в спину. Пока не поздно, надобно было вырываться.

В случае смертельной опасности Багратион, как всегда, умел подчинить свой пылкий, вулканический темперамент трезвому и холодному рассудку опытного полководца. Мгновенно оценив обстановку, он отдал приказ войскам спешно переправляться обратно, чтобы стремительно идти на Кореличи и Новый Свержень. Князь еще не терял надежды обогнать Даву и ранее его достичь Минска.

Земля гудела от конских копыт и солдатских сапог...

Багратион предписал Платову соединиться с блуждавшим где-то поблизости, отрезанным с самого начала кампании от 1-й армии 4-тысячным отрядом генерала Дорохова и беспрестанно тревожить правый фланг Даву, дабы во что бы то ни стало замедлить его движение.

23 июня поутру 2-я армия достигла Кореличей.

Князь Петр Иванович, всю ночь проведший в седле, так и не дал себе роздыха. Он сидел в чистой просторной горнице зажиточного купеческого дома и, морща лоб, своим быстрым, как бы летящим по наклону ввысь малоразборчивым почерком набрасывал текст приказа по войскам. В правом углу над столом, за которым писал князь, тускло поблескивал иконостас и испуганно вздрагивали огоньки разноцветных лампад.

Здесь же, в горнице, тихо шуршал картами его начальник штаба аккуратный и педантичный граф Эммануил Францевич Сен-При, француз-роялист, непримиримый враг Бонапарта.

Предвидя первое серьезное столкновение с неприятелем, Багратион считал своим долгом приободрить ведомые им войска, изрядно уставшие в беспрерывных маршах:

«Г.г. начальникам войск вселить в солдат, что все войски неприятельские не иначе что, как сволочь со всего света, мы же русские и единоверные. Они храбро драться не могут, особливо же боятся нашего штыка. Наступай на него! Пуля мимо. Подойди к нему — он побежит. Пехота коли, кавалерия руби и топчи!»

Зная, что теперь дело вполне может обернуться и окружением его армии, Багратион решил напомнить своим солдатам прошлые баталии, когда войска под его началом доблестно пробивались сквозь все неприятельские заслоны:

«Тридцать лет моей службы и тридцать лет, как я врагов побеждаю через вашу храбрость! Я всегда с вами и вы со мной...»

Дописав последнюю фразу, Багратион поставил твердую решительную точку. Будто гвоздь вбил. Круто обернулся к Сен-При:

— Приказ сей, граф, немедля объявить во всех частях и отрядах. Пусть воля моя, намерения и вера в победу ведомы будут всем от генерала до ездового в обозе. И отступая, я буду наступать!..

Еще три дня прошло в изнурительнейших маршах по ослепительно яростной жаре, с постоянною переменою направлений следования. Аванпосты Багратиона уже вовсю сшибались с наседавшим неприятелем. То сыпучими песками, то болотами, то узкими путаными проселками 2-я армия упрямо выдиралась из стальных Бонапартовых клещей.

26 июня Багратион, присоединив к себе по пути отряд Дорохова, вышел к Несвижу. И здесь понял, что ежели не даст хотя бы на сутки остановку своим войскам, то рискует погубить армию, так и не вступившую пока в решительное сражение. Она на глазах приходила в расстройство. Полковые и артиллерийские лошади стали. Буквально валилась с ног и пехота. В полках недосчитывались отсталых. Санитарные фуры были полны больными и изнуренными.

К тому же и губернатор Минска доносил, что авангардные части Даву вплотную приблизились к городу и вот-вот вступят в него. Спешить туда было уже бессмысленно...

И Багратион отдал распоряжение: отдыхать!

Со стороны наступавшего Вестфальского короля он выставил у местечка Мир кавалерийское прикрытие — атамана Платова с его казаками. В случае нужды ему должна была всячески способствовать конница 7-го пехотного корпуса — Ахтырский гусарский полк с конно-артиллерийскою ротою.

В этот же день главнокомандующий 2-й армией получил спешное донесение атамана: со стороны Кореличей появилась сильная кавалерия. «Несть числа», — торопливо писал Платов.

К нему тотчас же поскакал адъютант князя лейб-гусарский поручик Муханов со строжайшим приказом Багратиона — удерживать Мир любою ценой столько, сколько будет возможно.