Польский бунт - Екатерина Владимировна Глаголева Страница 44

– Но может быть…

Княгиня остановила ее жестом ладони.

– Ни слова больше!

Феденька и Васенька стояли у окна и смотрели на улицу: это было их единственным развлечением. Пусть смотрят, подумала Джейн, – смотрят и запоминают. Потом, когда их всех освободят (а их непременно освободят!), они вернутся домой, вырастут, станут офицерами или будут служить по статской службе, но никогда из их памяти не изгладится картина, которую они видят сейчас в окно, и та, что они видели тем страшным утром, из Брюлевского дворца… Как бы ни повернулась жизнь, какую ложь ни говорили бы дипломаты, она будет стоять у них перед глазами. Да, княгиня права: поляки ни за что их не отпустят.

* * *

В Мокотове царило оживление: с месячным опозданием в Варшаву добрались парижские газеты. Офицеры поделили их между собой, торопясь узнать новости и сообщить их друг другу, но возбужденный гул голосов вскоре сменился гробовой тишиной.

– Панове… этого не может быть… Робеспьер казнен?!

Газеты разложили в хронологическом порядке, выбирали нужные статьи, читали вслух. Непостижимо… Восьмого термидора II года Республики, то есть 26 июля 1794 года, Робеспьер выступает в Конвенте после долгого перерыва – произносит двухчасовую речь о свободе, тирании и терроре. Его речь встречают аплодисментами – да-да, тут так и написано, – хотя и отклоняют предложение опубликовать ее. Девятого термидора: Робеспьеру не дают выступить в Конвенте и осыпают бранью; против него выдвигают обвинения в деспотизме, и вот уже Максимилиан Робеспьер арестован – вместе с Луи Антуаном де Сен-Жюстом и Жоржем Кутоном, автором закона о Терроре! Брат Огюстен Робеспьер и Филипп Леба присоединились к ним добровольно… Что же произошло за один вечер? Несомненно, тут какой-нибудь заговор…

Далее: ни одна тюрьма арестованных не принимает! Они оказываются в Ратуше, практически на свободе; Парижская коммуна бьет в набат. Депутаты Конвента поспешно голосуют за то, чтобы объявить Робеспьера вне закона: это значит – казнь без суда. В два часа ночи отряд национальных гвардейцев врывается в Ратушу, не встретив сопротивления. Леба кончает с собой, Огюстен Робеспьер выпрыгивает в окно и ломает себе бедро, Максимилиан стреляет себе в рот из пистолета, но лишь разбивает пулей челюсть, Кутона сбрасывают с лестницы, Сен-Жюст сдается сам. Газета, написавшая об этом, перестала выходить – больше ни одного выпуска…

Десятое термидора: заседание Революционного трибунала свелось к речи общественного обвинителя и вынесению приговора. Робеспьера и двадцать одного его соратника отвезли на гильотину и казнили под радостные клики толпы! Той самой толпы, которая восторженно рукоплескала ему с галерки Национального Собрания, являлась на учрежденные им праздники, считала святотатством оскорблять его имя!.. Одиннадцатое, двенадцатое термидора – гильотинированы еще восемьдесят три сторонника «тирана», «нового Катилины»… Как, однако, изменился тон газет! Максимилиан Робеспьер, «Неподкупный», идеалист, отец свободы, защитник бедноты, основатель культов Разума и Высшего существа – теперь диктатор, выставлявший себя «мессией» и с этой целью плативший блаженной пророчице! Плохой патриот, потатчик духовенству, фанатик, деспот посредственного ума, способный лишь извлекать выгоду из обстоятельств, возникших помимо его воли! Он готовил новые чистки, чтобы возвести себя на трон, сочетавшись браком с Марией-Терезой, дочерью казненного короля! Он Тартюф и Сарданапал в одном лице! Он установил Террор с согласия иноземных тиранов, чтобы отвратить прочие народы от революции и внушить им отвращение к ее лозунгам!..

Немцевич с негодованием разорвал газету в клочки, и никто не остановил его. Из глаз у молодых офицеров катились слезы.

Костюшко встал из-за общего стола и поспешно вышел, сделав знак Юлиану, чтобы тот не следовал за ним. Ему хотелось побыть одному.

Сегодня утром он получил суровое письмо от Гуго Коллонтая, который упрекал его в слабоволии и покорности двору. Ну конечно: Коллонтай не получил головы Скаршевского, а королю удалось оправдаться перед Наивысшей народной радой. Тадеуш немедленно ответил, что слагает с себя обязанности Начальника, раз навлек на себя подобные обвинения. Он действовал в порыве гнева и в глубине души знал, что его слова останутся без последствий – кто взвалит на свои плечи обязанности главнокомандующего сейчас, когда Варшава в кольце врагов, если не нашлось желающих сделать это раньше? Однако новость о казни Робеспьера потрясла его до глубины души и всколыхнула мысли, какие раньше не приходили ему в голову.

Власть – это грозное оружие, которое возможно использовать во благо и во зло, и если выпустить его из рук, его тотчас подхватят другие и обратят против тебя. Поэтому у власти должны находиться лишь те, кто ставит интересы Отечества выше личных, не подпуская к кормилу честолюбцев и стяжателей. Но как их вовремя распознать? Волки ведь часто рядятся в овечьи шкуры. Корыстолюбцы неизменно обивают высокие пороги, подстерегая миг, когда можно будет шагнуть за них. И получается, что облеченный властью, вместо того чтобы смотреть вперед и размышлять о вопросах справедливого правления, должен постоянно оглядываться вокруг себя: не роет ли ему кто-нибудь яму? Не расставляет ли капкан? О, как это тяжело и мерзко! Вот почему люди порядочные и честные, не использующие власть к своей выгоде, тяготятся ею и стремятся поскорей избавиться от ее бремени. Как генерал Вашингтон, досточтимый Цинциннат. Он мог бы сделаться диктатором, и многие побуждали его к этому, но он вернул свой патент главнокомандующего Конгрессу, от которого его и получил… А стать президентом шесть лет спустя согласился только после долгих уговоров… Людям порядочным и честным свойственно сомневаться в себе, преувеличивая свою вину за неизбежные ошибки. Будучи искренними и чистосердечными, они не таят своих сомнений, а беспринципные мерзавцы извращают их слова и мысли, не гнушаясь клеветой. И верят – им! Почему так происходит?.. Человек сам слаб, а потому он не прощает слабости другим; он верит только силе.

Quand on veut soutenir ceux que le sort accable,

À force d’être juste, on est souvent coupable…[25]

Костюшко остановился, пораженный этой фразой, которая всплыла из глубин его памяти. Учебный класс в коллегии пиаров, урок французского языка, учитель в черной рясе, перетянутой черным поясом, читает из книги в потертом зеленом переплете… Пьер Корнель, «Смерть Помпея». Это было сказано полтора века назад. С тех пор прошли три революции… даже пять, если считать Славную революцию в Англии и провозглашение Конституции в Польше… И ничего не изменилось…

А народ… народ будет