Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб Страница 44

Часть 5. Зеница ока моего

От внезапного возвращения Самахи Бикра Ан-Наджи и такого же молниеносного его исчезновения члены семейства Ан-Наджи и харафиши испытали сильное потрясение. Возможно, сыновей его это затронуло наименьшим образом, ибо сами они спали в то время, как он явился и вновь ушёл. Вдобавок, их воспоминания о нём были уже довольно смутными, как и память о матери, оставшейся в Булаке. Историю о нём рассказывали вдоль и поперёк, от чего он превратился в некий миф, поучительную сказку.

Руммана, Курра и Вахид устроились работать у своего дяди Ридвана и его дяди Хидра. По переулку разошлась удивительная новость: говорили, что полицейский детектив Хилми Абдулбасит не мёртв, как многие представляли, что он поправился от удара валиком и продолжает служить государству и вымогать деньги у Махасин. Стало ясно, что побег Самахи был напрасным, отчего люди стали жалеть его ещё больше. Хидр принялся за поиски. Ради этого он добился подмоги в полицейском участке в Гамалийе и вёл переговоры с лидером местного клана Аль-Фасхани, удвоив ему отчисления и пообещав ему весьма соблазнительную награду. Помимо этого он также назначил большое вознаграждение любому, кто найдёт Самаху.

Такая его активность не могла не вызвать подозрения у Аль-Фасхани. Когда кто-то из его помощников напомнил ему о стремлении самого Самахи занять место главаря, он не на шутку разволновался, как и именитые и знатные жители переулка. Вскоре добряка Хидра случайно обнаружили в переулке сильно избитым и раненным за лавкой продавца кебабов, где он давеча припозднился, засидевшись после полуночи. Скорой помощи для его спасения не нашлось, и он скончался спустя два дня после этого события. Несмотря на общее согласие о том, что преступников необходимо найти, истинные виновники, как обычно, спрятали все концы в воду. Хидр исчез, словно песчинка в пустыне.

Семейство Ан-Наджи было потрясено трагической гибелью своего вождя, сочтя такой унизительный конец своим предопределением. Но несмотря на это, они подчинились судьбе, признав собственное бессилие — все, кроме младшего сына Самахи — Вахида, который пришёл в бешеную ярость, грозившую пагубными последствиями. Задыхаясь от гнева, он сказал:

— Убийца нашего дяди — Аль-Фасхани — разгуливает на свободе и забавляется.

— Представлял ли Ашур Ан-Наджи такой конец своих потомков? — горестно спросил он.

Подобно ему, переживала и Дийя — вдова Хидра, однако переживания её носили иную окраску, гармонировавшую с её характером. Совершённое преступление толкнуло её в объятия неизведанного: она убегала от мира людей, выучив язык камней и птиц, укрываясь от острого жала этого мира в пещерах, населённых духами. Она стала ведьмой, толковательницей снов, смотревшей в блюдце с кофейной гущей как в окно, делала неясные пророчества и переводила их. Ей очень нравилось носить белый джильбаб и зелёную вуаль, размахивать медным кадилом, источающим ароматный дым, и покачиваясь, расхаживать в сумерках по переулку до самой площади. Она прохаживалась молча, при этом служанка следовала за ней в некотором отдалении, не отрывая взгляда.

Некоторые члены клана насмехались над ней и говорили:

— Это более безопасно, чем претензии на главенство в клане.

Её поведение причиняло боль юношам, а также их дяде Ридвану, его жене Унсийе и сестре Сафийе, однако они оказались не в состоянии укротить её, пока однажды Вахид в приступе гневе не заявил ей однажды:

— Оставайтесь дома, тётя, дома! Из памяти к нашему покойному дяде Хидру…

Но она лишь тупо поглядела на него и произнесла:

— Я видела во сне, как ты оседлал зелёную саранчу.

Вахид отчаялся в возможности что-либо обсуждать с ней, однако она спросила:

— Разве ты не знаешь, что это значит?

Он не обратил внимания на её вопрос, и тогда она ответила сама:

— Ты был создан для жизни на открытом воздухе!

Вследствие сильного гнева Вахид прорвался сквозь стену благоразумия и осторожности. До чего же ему наскучило в магазине, где он торговал зерном с братьями! Старуха сказала, что он был создан для жизни на открытом воздухе. Означало ли это, что он в состоянии бросить вызов?

Он был среднего роста, миловидный, несмотря на то, что был одноглазым. И сильным. Однако по сравнению с Аль-Фасхани он был котёнком перед бараном. Не бросался во всякие авантюры, но часто его подталкивали какое-то смутное беспокойство и мучительная тревога. Дядя Ридван частенько говорил ему:

— Берегись своих фантазий и приступай лучше к работе.

А тётка Сафия добавляла:

— Не толкуй сны Дийи так, как бы хотелось тебе самому.

Он свернул с дороги, проторенной его семьёй, и подружился с местным шейхом, Мухаммадом Таваккулем, несмотря на разницу в возрасте, проводя с ним много времени по ночам в курильне гашиша Санадики. Он также завязал хорошие отношения с владельцем бара, Садиком Абу-Такийей, заходя туда время от времени. У него была юношеская склонность к разгулу, при этом он никогда не пропускал пятничную молитву в мечети, так что шейх этой мечети, Исмаил Кальюби, как-то даже спросил его:

— Неужели Аллах соединил в сердце одного человека и бар, и мечеть?

На что Вахид горестно ответил:

— А разве вы не видите, как убийца разгуливает на свободе, пока невинный мучается на чужбине вдали от дома?

После одной такой бурной ночи он увидел длительный сон. Он стоял на площади перед обителью дервишей, хотя и не был почитателем этого места. К нему подошёл дервиш, который сказал:

— Великий шейх сообщает тебе, что этот мир был создан вчера на рассвете.

Вахид поверил ему, невероятно опьянённый счастьем. Его посадили в паланкин и понесли сквозь ряды женщин и мужчин по родному переулку. Он увидел свою мать — Махасин из Булака — она показывала на него и говорила:

— Поднимись.

Паланкин поднялся, и ветер понёс его над пустошью, окружённой красной горой. Он обнаружил, что спрашивает сам себя:

— Где же тот человек?

С вершины горы к нему спустился гигант, который сказал ему:

— Стой твёрдо на месте спасения.

Вахид уверенно заявил:

— Так это ты — Ашур!

Гигант взял его за руку и растёр её мазью со словами:

— Это — волшебство.

Когда Вахид проснулся, то обнаружил, что переполнен вдохновением. Ему были покорны сила, оптимизм и вера в победу. Теперь он не сомневался, что способен на чудо. И проснулся с уверенностью в том, что сможет спрыгнуть с крыши на землю без всякого страха разбиться. Подавив в себе бушующий ураган, он оделся и прямиком направился в кафе, где сидел Аль-Фасхани. Бросив на него суровый взгляд, он сказал:

— Я бросаю тебе вызов, преступник!

Главарь клана поднял свои отяжелевшие веки, считая его безумцем. Но в любом случае он приветствовал бой с одним из львят семейства Ан-Наджи, и сказал ему:

— Ты пьян, шлюхино отродье…

Тот плюнул ему в лицо.

Аль-Фасхани поднялся. Толпа собралась поглядеть на них. Но Вахид не колебался: он набросился на главаря и со всей силой его ударил своей «заколдованной» рукой по шее. Тот отступил назад, завопив. Вахид схватил свою дубинку и ударил его по коленям, обездвижив. Затем он сцепился с его людьми и свалил их с ног с поразительной силой и скоростью.

Не успел ещё закончиться день, как Вахид Самаха Ан-Наджи уже был главой клана!

Весь переулок был возбуждён от удивления.

Сердца харафишей затрепетали в надежде, а на лицах смущённой знати был написан явный страх. Семья Ан-Наджи мечтала о престоле из света. Вахид принялся рассказывать всем о виденном им сне, о чуде, вызвавшем волшебное преобразование его руки, о чрезвычайной уверенности в своей победе, облегчившей ему противостояние смерти. Он вскоре осознал пыл, с которым одни на него возлагали надежды, как и холод страха, воплощаемого им для других. Однако сам он предпочитал не торопиться и всё хорошенько взвесить, и потому позволил событиям происходить в привычном ключе, несмотря на щедрые подарки нуждающимся харафишам.