Август Шеноа - Сокровище ювелира Страница 45

В эту минуту в комнату ворвался Чоколин, оборванный, весь в крови, черный, запыхавшийся.

– Госпожа! Мы пропали! Солдаты бана пробиваются через подкоп за первый вал! Половина наших людей перебита этими проклятыми аркебузерами. Кастеляну, нашему единственному военачальнику, оторвало ядром обе ноги!

– Нет, лучше умереть! – ответила женщина.

– А твоя дочь?

– Ты прав! Пусть трубач даст отбой!

– Добро!

И Чоколин умчался.

Вскоре затрубила труба, и шум боя утих.

– Выйди к бану, госпожа, быстрее! – крикнул цирюльник, вернувшись в комнату. – И помни, Унгнад любит женщин! Замани его в свою золотую сеть.

– Молчи!

– Не замолчу! А Павел? Сможет ли Клара отомстить Павлу, отомстить Доре, если утеряет свое могущество? Иди к бану!

Настежь распахнулись городские ворота, опустили мост; из замка вся в черном, с опущенной головой вышла Клара. Бледная, взволнованная, но еще более прекрасная, чем всегда. Не успела она сделать нескольких шагов, как к ней на белом скакуне в великолепных латах подлетел бан. Клара подняла глаза, и у нее похолодело на сердце. Бан остановился. Клара отвесила низкий поклон.

– Вельможный господин бан, – начала она умильным голосом, – счастье улыбнулось вам. Звезда моя закатилась. Я слабая женщина, вдова! Отдаю себя злой судьбине! Владейте этим замком, а я с сироткой дочерью пойду по свету. Куда? Не знаю! Прошу вас только об одной милости. Позвольте мне остаться под этой крышей один день, чтобы собрать свой убогий скарб, а потом я уйду. – И, умоляюще прижав руки к трепещущей груди, подняла на него полные слез глаза.

Бан был поражен красотою Клары. Несмотря на суровость и злость, сердце его взыграло, когда он услыхал звонкий голос покорно стоявшей перед ним в лютую стужу бледной красавицы.

– Bene! – промолвил он, стараясь говорить помягче. – Благородная госпожа очень ошибается, полагая, что я как басурман стану среди зимы выгонять вас из дома. Благородная госпожа могла бы все покончить миром, и мы не потратили бы столько пороха. Каждый на моем месте поступил бы так же. Чужого мне не надо. Однако благородная госпожа может проживать здесь и далее, но с тем, чтоб замок принадлежал мне. И так как сегодня очень холодно, а мы устали от этой перестрелки, то я напрашиваюсь к вам, благородная госпожа, в гости, ибо чертовски голоден. Пусть мои и ваши люди отправляются с богом восвояси. Господин Мельхиор, – подозвал Унгнад своего адъютанта.

– Что прикажете, ваша милость? – спросил Томпа, подскакивая на коне.

– Отведите-ка войска вниз, в город, на квартиры. А сами отправляйтесь ночевать в монастырь к настоятелю да напейтесь там как следует и передайте ему привет. Я же иду в гости к благородной госпоже Грубаровой. До свидания, Мельхиор! Спешу, уж очень я проголодался.

– Вельможный господин бан, – кланяясь, промолвила Клара с нежной улыбкой, – вижу, что вы осадили сей замок не ради собственной корысти, а чтобы ознаменовать начало своего правления великолепным примером рыцарского великодушия. Примите благодарность от несчастной одинокой вдовы. Войдите, ваша вельможность, в свой замок, в свое владение. Будь я здесь хозяйкой, я приняла бы почетного гостя как дорогого родственника; но, ваша милость, хозяин здесь вы, я же буду беречь ваше добро, как верная слуга!

Бан соскочил с коня, подал прекрасной вдове руку, и они вместе вошли в замок.

В портике их встретил Чоколин.

– Сударыня, – прошептал он, – забыл вам сказать. Павел целовал Дору не раз, он трижды прижимал ее к сердцу. Месть! А чтобы мстить, нужна сила.

Опустилась темная ночь. По горам и долам бушевала метель. Кметы сбросили убитых товарищей с городской стены в пропасть. Каркая, кружились над замком черные вороны. А в замке шел пир.

Внутри царила тишина. В небольшой комнате неярко излучала свет лампа из розоватого стекла. В сумраке едва можно было разобрать лица. В камине белого мрамора горело слабое пламя. Развалясь в мягком кресле, покачивался бан. У камина с опущенной головой сидела Клара. Багряные отблески бегали по ее прекрасному бледному лицу, отражались в блестящих глазах, играли в золоте волос.

Суровый воин глядел на красивую женщину и не мог наглядеться.

И снова пенилось золотое хорватское вино, ярче пылал огонь, яростнее завывал ветер, страстно вздымалась грудь… В Самоборе Леда справляла свой праздник!

Две недели спустя самоборский настоятель благословил союз господина бана барона. Кристофора Унгнада Сонекского и госпожи Клары Грубаровой.

После венчанья Клара, встретив в замке Чоколина, сказала ему:

– Вышло по-твоему. Месть! У меня есть власть. Я жена бана!

18

– Слышишь ли, милая! Ты будешь моей, моей! – ласково говорил Павел в один прекрасный летний день 1578 года, сидя в саду ювелира рядом с Дорой, – Не пройдет и года, как ты станешь хозяйкой не только моего сердца, но и моего дома и поместья.

– Хоть бы это свершилось, Павел, хоть бы свершилось! – стыдливо прошептала Дора. – Даже представить себе не могу. Как была бы я счастлива. Но отец, твой отец! Знаешь, как он зол на моего бедного отца и на меня! Ах, Павел! Боюсь беды, боюсь…

– Молчи, молчи, милая! Не напоминай мне об отце. Ты хочешь, чтобы ясное небо померкло в моих очах; хочешь в сладостную чашу любви подлить горькой полыни? Мой отец… Боже!.. Я знаю, как виноват он перед всеми вами, знаю.

– Но он твой отец! – возразила Дора. – Ведь это я, несчастная, поссорила тебя с родителем и ввергла своего отца в пучину горя…

– Молчи, дорогая, молчи, – перебил ее молодой человек. – Я мужчина, моя и забота; клянусь богом, я часто не сплю по ночам и все думаю. Пока ничего не надумал, кроме разве того, что люблю тебя всей душой, всем сердцем и готов отдать за тебя жизнь. Мой отец! Да! Я надеялся, что его гнев утихнет, но, к сожалению, вижу, что это не так. Тщетно я умолял его. Просил на коленях – он оттолкнул меня! Не я отрекся от отца, смерть матери оторвала меня от него! Ах, Дора, не надо напоминать, ты будишь слишком грустные воспоминания в моей душе. Я не могу, да и не хочу забыть о тебе! Не думай ни о чем, холодный рассудок для любви что мороз для розы. Чего ты хочешь? Разве твой отец оскорблен не больше, чем мой? И разве я не сын обидчика Грегорианца? Однако добрый старик, убедившись, что мы любим друг друга всей душой, что у меня и у тебя разорвется сердце, если злая судьба нас разлучит, простил тяжкую обиду и сказал: «Пусть будет по-вашему!» Не так ли, ну, скажи сама, не так ли?

– Да! Слава богу, так! – прошептала девушка и опустила голову Павлу на грудь.

– И скажи теперь, как могу я не жениться на тебе? – продолжал Павел. – Я дворянин; порядочность украшает всякого человека, не говоря уже о дворянине. Разве посмел бы я выставить на позорище свой старинный герб, разве не был бы я Последним негодяем, бросив тебя в печали после всего, что ты перенесла из-за меня, после того, как злые языки обливали тебя грязью. Клянусь богом, так может поступить только негодяй, последний негодяй! Вот видишь, я твой должник. Но и ты моя должница.

– Я?

– Конечно! Разве я не спас тебе жизнь? Как видишь, милая, приходится расплачиваться. А такой долг можно вернуть только сердцем, душой. Поэтому не мудрствуй. На все божья воля!

– Божья воля! – повторила Дора и ласково взглянула на юношу. – Я не буду мудрствовать, Павел, не буду! Да и что проку. Когда я сижу одна за работой, мне часто становится не по себе. Часто себя спрашиваю: правильно ли я делаю? И в голове наступает такая сумятица! Неправильно, говорю я, вот сколько из-за этого горя и бед. Надо отказаться от Павла. От него? Никогда, ох, никогда, твердит мне сердце. Легче умереть! Но ты же видишь, Дора, говорю я себе опять, Павел из-за тебя несчастен.

– Я несчастен? Из-за тебя? Глупенькая! – укорял ее нежно юноша.

– Это я так, про себя думаю. Несчастен, говорю. Он знатный господин, он богач, а ты бедная сирота, он бы женился на другой, благородной даме. Ох, нет, только не на другой, я бы не перенесла, – воскликнула девушка, страстно схватив Павла за руку, – если бы ты полюбил другую! А потом вдруг замечтаюсь и вижу: я сижу в твоем доме и вышиваю красивый пояс. Вышиваю и жду, скоро ли ты придешь. А ты тихонько крадешься ко мне и думаешь, что я не знаю. Но как мне не знать! Разве тут нужны глаза? Сердце весть подает: когда ты близко – бьется быстрей! Я вскакиваю, обнимаю тебя крепко, крепко, и це… ха, ха, ха! – Девушка засмеялась и заплакала. – Ну, не глупая ли я, до чего же глупая! Нет, нет, нет, не будет этого, слишком уж хорошо! – И, разволновавшись, Дора закрыла лицо руками.

– Будет, обязательно будет, моя милая, моя гордость! – воскликнул Павел в полном блаженстве и прижал Дору к груди.

На садовой дорожке заскрипел песок. Дора вскочила. Из-за кустов появился мрачный Радак.

– Пора, господар, люди оседлали коней. Приказано переправиться через Саву и двинуться к Одру в лагерь бана.