Леонид Корнюшин - На распутье Страница 45

— Человек сто жолнеров пробилось. Вышибли.

Подскакал нарочный от Белянинова.

— Господин воевода, кончился порох. — Нарочный швырнул к ногам воеводы кинутое коронными знамя.

— Помазов, ты чего мешкаешь? Вези порох! — приказал Шеин и влез по лестнице на стену.

Дым, застилавший низину перед крепостью, развеивался, и Шеин видел, как поспешно уходили потрепанные королевские рати, от полка крылатых гусар уцелели жалкие охвостья: не больше полусотни.

— Получили! — Шеин энергично спустился вниз, обратив внимание на Фирьку, над спиной которого орудовал Мухин, вынимая ножом мушкетную пулю. Фирька закатывал глаза и морщился, терпя боль и не издавая ни звука.

— Дырок-то на тебе много! — усмехнулся Шеин. — Видно, отходил ты по государевым делам!

Фирька, однако, был настроен по-другому:

— Зарастет как на собаке, господин воевода. Чай, не в новину. Главное — голова и ж… целы!

Шеин, удовлетворенный ходом сражения, подсел к котлу с кулешом, потягивая носом духовитый пар.

Василий еще весь кипел, разгоряченный боем, и радовался, как ребенок, не думая о том, что весь день находился на волосок от смерти. Фирька подошел к нему:

— Ай да Вася, какого гетмана вздел!

— Толстый, а, видно, слаб кишкою, — подмигнул Мухин.

— Прости меня, Господь! — перекрестился Василий.

— Господь нам грех сымет, об том, брат, не тужи, — заверил его Фирька.

XXVII

Самозванец в Тушине сидел как на пороховой бочке.

Король Сигизмунд III на все просьбы тушинского вора оказать пособление и поддержку отвечал молчанием, наученный авантюрой первого самозванца.

— Сяду в Кремле, я тебе припомню! — скрипел зубами царишка.

Самозванец и верные ему порядком струхнули, когда узнали об осаде королем Смоленска. Сигизмунд домогался московской короны, не признавал Димитрия, а следовательно, не уважал прав и видов поляков, помогавших царишке.

— Что он себе думает? Хочет лишить нас всех выгод?

Паны познатнее негодовали:

— Славу хочет отнять король. Мы тут в ранах и рубцах Россию добываем, а король с Жолкевским хотят все взять себе.

Самозванец нагнетал страсти, дабы не потерять поддержки шляхты:

— Я вам все, что обещал, — отдам, а хитрый король всего лишит.

Гетман Роман Рожинский, презирая царька, видел большую опасность в короле: лишиться плодов стольких усилий и заслуженного жалованья. Это после стольких-то трудов! Под Смоленск Сигизмунду гетманы составили военную конфедерацию и послали сказать Королю:

«Если сила и беззаконие готовы исхитить из наших рук достояние меча и геройства, то не признаем ни короля королем, ни отечества отечеством, ни братьев братьями».

Гетман Рожинский писал своему монарху:

«Скорее все мы, остальные, положим также свои головы, и враг Димитрия, кто бы он ни был, есть наш неприятель».

Тушинские конфедераты отправили под Смоленск к королю послов. После короткой аудиенции у короля их принял гетман Жолкевский в своей походной палатке. Чтоб унизить послов-конфедерантов, гетман сидел в деревянной кадке, прикрытой солдатским сукном, из-под которого садил ароматический пар: он мылся. Послами приехали пан Маховецкий с товарищами. На третий день их позвали снова в присутствие короля.

— Вы перешли допустимые границы. Кто не почитает государя, тот оскорбляет свое отечество. Вы должны были сами почтительно ждать послов его величества, а не являться сюда. Так и передайте остальным.

Послы короля прибыли в Тушино 17 декабря и проехали прямо к Рожинскому. Самозванец так и прилип к окошку, наблюдая сию подлейшую сцену. Марине он крикнул:

— Эти скоты не соизволили позвать меня! — Он, напялив шубу, ринулся было вон, но на крыльце стоял скаливший зубы звероподобного вида рыцарь с обнаженной саблею и прорычал сквозь усы:

— Не велено!

Рожинский на другой день — гетман был крепко пьян — на сетования самозванца отрубил: «А тебе что за дело! Они ко мне, а не к тебе приехали. Черт знает кто ты таков! Довольно мы служили тебе и проливали кровь, а награды не видели!»

— Гунство рассобачье! Але я вам не царь?! — Самозванец метался, как барс, по комнате, Марина хрустела пальцами, выкрикнула, будто захлебываясь:

— Они нас предали!

Ландскнехты поносили царька всякими непотребными словами: посулы рассчитаться с ними остались посулами, им было задолжено до семи миллионов рублей. У самозванца от этакой суммы поднимались волосы дыбом. Где он мог добыть такую уйму денег?!

Тушинский лагерь напоминал ярмарку: тут кишмя кишело наемное беспутное многоязычное рыцарство, казаки, многопоротые холопы и мужики, шпыни, воры, атаманы без Бога и черта в душе — была бы воля грабить да кутить, разные обиженные, забеглые, скитальцы, все они плохо слушались «царских» указов. Не только дворяне, столпы царские, но и последний вор ехидничал по поводу царька. С гетманом же Рожинским вор был на ножах.

— Собака! Посажу на кол! — бормотал самозванец, глядя в оконце тесной комнаты, куда его заперли после побега 27 декабря под стражу. С какой пышностью этот наглый гетманишка Рожинский ходил по табору!

Не радовал его и привезенный переяславцами в стан Филарет Романов, плененный в Ростове, — уж на него-то царишка крепко надеялся!

Но разговор с митрополитом Филаретом, нареченным здесь, в Тушине, патриархом, ни к чему не привел. Филарет долго молча стоял около стены и на выкрик царька: «Ты, владыко, должен держать мою сторону, а ты шушукаешься с Рожинским!» — ответил:

— Коль ты царь, то будь им.

— Ты видишь, твое святейшество, какую я оказал тебе честь: возвел в патриархи! А я не вижу, чтобы ты питал до моего царского величества благодарность.

— Кому ты служишь? — спросил его в упор Филарет.

— Але не видишь? России!

— Это тушинский-то стан служит России?

— Погоди, войду в Кремль — разделаюсь с Рожинским и другими панами.

Филарет, тяжело вздыхая, вышел наружу, плюнул с досады.

Ничего хорошего не посулил самозванцу и разговор с казацким атаманом Иваном Заруцким, — и тот был опутан по рукам и ногам шляхтой. Обнадежил лишь туманной недомолвкой:

— За моей саблей дело не станет. Не враждуй с гетманом.

— Ты что, атаман, ослеп? Не видишь, как он меня продал?

— Докажи, что ты — царь.

— Але я, по-твоему, не царь?

— Я зараз гутарю с тобой по-дружецки, а станешь мне дерзить… — Заруцкий цинично усмехнулся.

Опоры ни в ком не было. Вор метался в ярости по дворцу, бил посуду, ругался и пил. В подлой, низменной душе самозванца ничего не осталось, кроме жажды животных удовольствий.

На другую ночь самозванец заперся с паном Адамом Вишневецким. Старый слуга то и дело вносил водку. Вишневецкий только пил и крякал:

— Худо твое дело, государь. Худо!.. Города от тебя откладываются.

— Я ему зоб вырву! — Самозванец бил кулаком по столу. — Ты мне дай верных гусар. Я его выпотрошу. Всему виною — Рожинский!

— Войска дрянные, государь. Наемное гунство. Где взять гусар? Гусарам подавай злотые. А ваше величество сидит как последний нищий.

— Езжай к королю. Сговорись с Сигизмундом!

— Король ищет корону Московии сам. Ты что, не видишь, чего он хочет? Ему не один Смоленск, ему треба корона России.

В дверь яростно стукнули, и гетман крикнул:

— Отчиняй, царишка, не то дверь вышибу!

— Пошел прочь, Рожинский, не играй с огнем! — Самозванец, охваченный страхом, пытался сохранить спокойствие.

Дверь затрещала под чудовищной силой Рожинского и рухнула на пол. Багровый, разъяренный гетман, ворвавшись с длинной палкой, набросился на Вишневецкого, тот взвизгивал и попрыгивал, уклоняясь от ударов.

— Будешь знать, псюха, как плести заговор! Мало тебе, пес? На еще! — Палка переломилась, разъяренный Рожинский кинулся искать царишку, — тот, вмиг протрезвев, сумел-таки выскочить и спрятаться под клетью. — А ну, государь, выдь, — я тебя еще попотчую!

— Ты будешь, Рожинский, держать ответ перед королем! — кричал гетману в спину Вишневецкий.

— Пускай сперва меня достанет твой король.

После этого позора самозванец вовсе сник. На кого тут было опереться? «Собака, а не пан. Даже в баню не пущает! Погоди — отыграюсь!»

Вызванный к нему патриарх глядел весьма криво: умный и не без совести Филарет понимал, какую роль пришлось ему играть и в чьих руках он оказался.

— Что не весел, владыко? — спросил «государь», напустив на себя миролюбивый вид.

— Откуда веселье? Один разврат да попойка! Отселева и ползет зараза, тут одно сатанинство!