Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны Страница 45

Такимъ образомъ, никакихъ реальныхъ основаній для столь поспѣшной эвакуаціи не было, врагъ еще былъ далеко, немедленной опасности городу еще не угрожало, подвозъ подкрѣпленій — греческихъ, — а также продовольствіе и вооруженіе можно было еще успѣть наладить. Въ чемъ же причина приказа объ эвакуаціи, столь рѣзко дисгармонировавшаго торжественными заявленіями авторитетнаго представителя высшаго французскаго командованія, ген. Франше д’Эсперэ, о защитѣ Одессы и продовольствовании ея населенія? Многіе склонны искать въ области таинственнаго объясненіе внезапной эвакуаціи Одессы. Не отрицая возможности отдѣльныхъ эпизодовъ, которые, можетъ быть, и послужатъ еще предметомъ историческаго или, даже, судебнаго разслѣдованія, мы полагаемъ, что основной причиной одесской трагедіи явилась необоснованность, непродуманность и несогласованность всего плана союзной помощи русскимъ національнымъ силамъ. Въ парижскомъ верховномъ совѣтѣ не было единомыслія въ области вопроса о борьбѣ съ большевиками. Не только не было согласованности дѣйствій, но замѣчался и разнобой между высшими представителями морского и военнаго союзнаго командованія и, даже, между отдѣльными генералами. Франше д’Эсперэ могъ отдавать одно распоряженіе и намѣчать одинъ планъ, а высшее морское командованіе въ то же время считалось съ соображеніями совершенно другого порядка, не ознакомившись, къ тому же, съ проектами сухопутнаго командованія. Противорѣчивыя директивы получались изъ Парижа, Салоникъ, Константинополя и Бухареста. Это отсутствіе согласованности и единства дѣйствій шло параллельно шатаніямъ мысли и плановъ въ правительственныхъ верхахъ. Клемансо усталъ и отдыхалъ, отдаваясь смакованію военнаго разгрома Германіи; крайне-лѣвое крыло палаты, пользуясь бездѣятельностью застывшаго послѣ перемирія Клемансо, начинало оказывать вліяніе въ сторону признанія вредности и, даже, неконституціонности войны съ «русской революціей», какъ фальшиво именовали большевиковъ. Вся эта неразбериха, весь этотъ клубокъ разнорѣчивыхъ вліяній и несогласованныхъ дѣйствій не могъ не дать печальныхъ результатовъ.

Сами собою напрашиваются сравненія и параллели между австро-германской оккупаціей Юга и пребываніемъ тамъ союзныхъ войскъ. Характерно, что нѣмцы любили подчеркивать, что они — оккупанты, тогда какъ французы постоянно заявляли, что они пріѣхали лишь, чтобы помочь русскимъ патріотамъ, не хотятъ вмѣшиваться во внутреннія русскія дѣла иначе, какъ по просьбѣ русскихъ представителей, да и то дѣлалось это неохотно и, впрочемъ, далеко не всегда умѣло. Напримѣръ, пресловутый одесскій «переворотъ» былъ совершенъ не только не по просьбѣ, но и безъ вѣдома отвѣтственныхъ политическихъ организацій, post factum черезъ посредство особыхъ делегацій выразившихъ свое отрицательное къ нему отношеніе, не выявленное во внѣ изъ понятнаго опасенія еще болѣе повредить фронтовой борьбѣ съ большевиками. Едва ли не первой мѣрой австро-германскаго командованія по прибытіи въ крупные городскіе центры оккупированныхъ губерній было проведеніе для нуждъ нѣмецкихъ учрежденій собственной телефонной сѣти. Ряды телефонной проволоки, тянущіеся по всѣмъ направленіямъ, какъ бы символизировали паутину, раскинутую нѣмцами надо всею жизнію занятой ими области. Прибывъ въ Одессу, нѣмцы сейчасъ наладили полицію безопасности, пустили въ ходъ трамвай и электрическое освѣщеніе, вызвавъ тѣмъ самымъ благодарность обывателей; французы же подобнаго не сдѣлали и соотвѣтственнаго слѣда въ обывательскихъ сердцахъ не оставили. Главное, однако, заключается въ томъ, что нѣмцы имѣютъ всегда въ отношеніи къ Россіи и русскимъ дѣламъ опредѣленный планъ, поручаютъ выполненіе этого плана знакомымъ съ русскими условіями лицамъ, которыя, получая общія директивы, оставались свободными въ отношеніи деталей. Во главѣ нѣмецкихъ оккупаціонныхъ силъ, къ тому же находились такія крупныя фигуры, какъ генералы Тренеръ, Эйхгорнъ, дипломатъ Муммъ и др., которые имѣли въ области русскаго вопроса детально продуманный планъ государственнаго масштаба и размаха. Широта и продуманность германскихъ плановъ «спасенія» Россіи до сихъ поръ, однако, не были чужды самаго грубаго и примитивнаго эгоизма, двуличности и, даже, цинизма. Политика двуликаго Януса въ отношеніи къ большевикамъ въ 1918 г., когда ген. Эйхгорнъ съ ними боролся на Украинѣ, а графъ Мирбахъ ихъ же поддерживалъ въ Москвѣ, завершилась выстрѣлами террористовъ-мстителей, убившихъ Эйхгорна и Мирбаха.

Нѣмецкіе оккупаціонные отряды имѣли всегда въ своемъ составѣ людей, знакомыхъ не только съ условіями жизни даннаго пункта, но часто, — знающихъ лично многихъ мѣстныхъ дѣятелей. Въ нѣмецкихъ штабахъ Одессы, Кіева, Николаева и др. пунктовъ были лица нѣмецкаго происхожденія, жившія въ нихъ до войны, часто — мѣстные уроженцы. Французы же и англичане посылаютъ обычно въ Россію представителей, не знающихъ ни русскаго языка, ни условій жизни, ни быта, ни нравовъ, ни обычаевъ, ни людей. При этомъ представители англійскаго и французскаго правительствъ, не только бывали обыкновенно лишены компетентности и опыта въ русскихъ дѣлахъ, но въ большинствѣ случаевъ были лишены и опредѣленныхъ инструкцій и указаній, все находилось въ зависимости отъ политики момента, шатающейся, колеблющейся неопредѣленной въ результатѣ всего этого, союзные представители мѣняли линію своего поведенія, тратили много усилій на первоначальную оріентировку, дебютировали часто съ ошибочнаго шага. Все это давало поводъ къ кривотолкамъ и враждебной агитаціи. Далѣе, союзники — особенно, французы — не учли того обстоятельства, что участіе ихъ въ россійской гражданской войнъ, гдѣ столько зависитъ отъ психологическихъ факторовъ, требуетъ и особыхъ пріемовъ борьбы, въ частности — импонированія своей силой, внушенія большевикамъ страха. Нѣмцы все это приняли во вниманіе, они, по свойственной имъ часто нетактичности, перегибали даже часто палку, слишкомъ ужъ парадируя своей военной силой. Но помпезные пріѣзды военачальниковъ, курсированіе военныхъ судовъ, полеты аэроплановъ, поиски прожекторовъ, дефилэ по городу отрядовъ — все это оказывало свое дѣйствіе, вселяло страхъ и преклоненіе передъ силой. Французскіе же генералы не пытались даже демонстрировать имѣвшуюся въ ихъ распоряженіи военно-морскую силу, французскаго солдата и матроса уличная толпа не боялась, не уступала имъ дороги, но весело имъ улыбалась, часто, за панибрата, похлопывая по плечу веселаго носителя милой морской шапочки съ помпонами. Германскія войска на Украинѣ почти до конца своего пребыванія сохраняли дисциплину и внѣшнее благообразіе, только передъ уходомъ, уже послѣ германской революціи, и они «осовдепились» во всѣхъ смыслахъ. Французскіе солдаты, очень скоро по прибытіи на русскую почву, стали проявлять признаки разложенія, стали появляться публично въ пьяномъ видѣ, небрежно и грязно одѣтыми и т. д.

Когда въ одесскій портъ прибыли послѣ 4 лѣтъ отсутствія первыя французскія военныя суда, когда по вечерамъ свѣтились въ недавно мертвенно-темномъ порту огоньки союзной эскадры, населеніе радостно и шумно привѣтствовало союзниковъ, какъ освободителей. Иной была встрѣча первыхъ австро-германскихъ отрядовъ. Какъ сейчасъ, помню появленіе въ Одессѣ перваго нѣмецкаго военнаго автомобиля, остановившагося у зданія, занимавшагося Румчеродомъ (революціоннымъ комитетомъ румынскаго фронта, черноморскаго флота и одесскаго округа). Хотя это и былъ предвѣстникъ освобожденія отъ большевиковъ, еще занимавшихъ городъ, встрѣча была сдержанная, холодная. Правда, раздались изъ толпы и крики «ура», но сейчасъ же умолкли, ибо кричавшіе скоро поняли неумѣстность столь шумнаго привѣтствія вчерашнихъ враговъ, пришедшихъ сегодня въ своихъ видахъ освобождать отъ ими же въ другихъ мѣстахъ покровительствуемыхъ большевиковъ. Гласные одесской думы, собравшись тайно отъ большевиковъ, имѣли возможность наблюдать изъ оконъ прибытіе нѣмецкаго автомобиля съ бѣлымъ флагомъ, направлявшагося къ помѣщенію Румчерода. Дошло до нашего слуха и непріятно шокировало «ура», раздавшееся изъ уличной толпы, наблюдали мы и то, какъ большевики-матросы, съ пулеметными лентами черезъ плечо, стали разгонять эту толпу. А на утро, послѣ напряженной ночи ожиданія событій, послѣ грабительскихъ перестрѣлокъ и «исчезновеній» большевистскихъ главарей, стали вступать въ городъ нѣмецкіе обозы съ первыми эшелонами. Къ полудню городъ уже былъ занятъ нѣмецкими патрулями, большевики исчезли, на приморскомъ бульварѣ почему-то разставлялись пушки, въ зданіи, гдѣ вчера еще былъ неистовый Румчеродъ, сегодня уже помѣщался нѣмецкій генералъ. Запуганный обыватель вздохнулъ свободнѣе, но, все же, можно утверждать, что «народъ безмолвствовалъ». Безмолвіе это было краснорѣчиво, оно таило въ себѣ многія невысказанныя чувства и настроенія. Какъ далеко разнилась эта картина отъ той, которую прпшлось наблюдать нѣсколько мѣсяцевъ спустя, при прибытіи союзниковъ, когда экспансивная радость южанъ выливалась наружу, когда чувствовалось въ воздухѣ нѣчто весеннее, бодрящее, вызывающее слезы волненія на глаза...