Умереть на рассвете - Евгений Васильевич Шалашов Страница 45

Доводим до вашего сведения, что катастрофа голода в нашем районе принимает самые ужасные и невыразимые размеры…

Глава одиннадцатая

ДЕРЕВЕНСКИЙ РОБИН ГУД

Вагон слегка покачивался, колеса постукивали на стыках. Иван сидел и смотрел в окно, разглядывая мелькавшие сосны. Больше ничего интересного не было, а из-за сгущающихся сумерек скоро и этого не увидишь. Дорога знакомая, все, что впереди известно. Сейчас поезд затормозит, делая остановку на станции Кадуй.

Так и есть, долгий гудок, остановка. Из окна хорошо видно, как пассажиры — в основном крестьяне с мешками, лезут в общий вагон, отпихивая друг друга. Здесь стоянка десять минут, зачем пихаться? А вот пара молодых мужиков в осенних пальто, в кепках, с портфелями — командированные, направились в плацкарт. Можно бы на перрон выйти, покурить на свежем воздухе, но курить можно и тут, а выходить лень.

Часа через два Бабаево, а там можно на боковую.

Николаев первый раз в жизни ехал в желтом вагоне. Допрежь обходился зелеными или синими[7]. Даже когда в трансчека служил, не шиковал. Да и были ли в ту пору купейные? А в Гражданскую все больше теплушками добирались. Будь он сам по себе, взял бы билет в плацкартный вагон — незачем ради одной ночи деньги тратить, но Вольтенков рассудил иначе, откупив целое купе. Зато можно поговорить, не опасаясь чужих ушей. А поговорить было о чем.

Плавно отошла дверь, без стука заглянул проводник, осклабился:

— Товарищи пассажиры, чайку-с?

Чай по вкусу напоминал веник, вместо сахара сахарин. Но что делать, если ложиться спать еще рано?

Чай им предлагали во второй раз. Не иначе начальство требовало от проводников зарабатывать деньги. А как заработать, если купейный вагон идет полупустым от самого Екатеринбурга?

Вольтенков посмотрел на Ивана, сидевшего напротив.

— Может, попросим у товарища чего покрепче?

— Небось дорого, — пробурчал Иван.

Льва Карловича никакие траты не смущали. Видимо, рад, что удалось уговорить Николаева ехать в Питер.

Проводник покочевряжился для порядка — сухой закон, но желание подзаработать пересилило. Загнул такую цену, что Вольтенков крякнул.

— Так сами понимаете, товарищи, риск, — виновато пояснил проводник. — Узнает начальство, турнут с работы. А где нынче ее найдешь, работу-то?

— За червонец и в ресторане посидеть можно, — хмыкнул Вольтенков, но отказываться не стал: — Неси.

Спустя две минуты на столике появились два стакана в тяжелых подстаканниках, а проводник осторожно вытаскивал из-за пазухи бутылку.

— Только, товарищи, если проверка какая, вы уж меня не выдавайте. Скажете — с собой взято. Вам-то ничего не будет, а мне… Закусочки не желаете?

Закуска имелась своя. Фроська напихала в дорогу и пирогов, и вареных яиц, и соленых огурчиков. Ее бы воля, заставила бы взять с собой целый мешок. Мол, в дороге не съедите, потом уйдет. Помнила, как сама в Питере голодовала. Эх, бедная Фроська. Вроде убедил ее Иван, что ненадолго он в Питер отъедет, дела у него остались, но бабу не обманешь. Провожала, а в уголках глаз стояли слезы. Ефросинья ни разу не спрашивала, чем занимался Иван Николаев целых два месяца, на каких таких "заработках" он был, что хватило на новый дом, осталось на лошадь и на многое другое. Да что там — юбки да кофточки, купленные Иваном для Фроськи, стоили больше, чем зарплата совслужащего за год. Честным трудом такие деньжищи не заработаешь!

Но, может быть, все бы утряслось, пахал бы Николаев пашенку, вспоминая питерские приключения, как страшный сон, а то и не вспоминал бы. На фоне всего того, что уже пережито, налеты на нэпманов — тьфу да растереть. А тут принесла нелегкая Льва Карловича. По уму — стоило бы послать аптекаря подальше, но когда мы по уму поступали?

Начинать все сначала очень трудно. Но если постараться, то можно. Иван уже второй месяц жил на хуторах (здесь почему-то "хутор" именовали во множественном числе). Ну, не в Демьянку же возвращаться? Хотя бывает и так, что уходят мужья от жен да и живут себе рядышком с новой половинкой.

Дом на хуторах пустовал лет пять. Прежний хозяин — их же мужик, с Демьянки, после Столыпинской реформы кусок земли у общины оттяпал, дом выстроил. Но что-то у пошло не так — и лошадь сдохла, и на коров какой-то мор напал. Плюнул, продал все да и уехал куда-то. Иван откупил дом за бесценок, привел его в божеский вид — подлатал крышу, заменил кое-какие половицы, поправил рамы, вставил новые стекла — дорогие, заразы, пришлось за ними в Череповец ехать. Переживал из-за печки, не дымит ли. Но ничего — трубу почистил, протопил пару раз — тяга хорошая, нигде ничего не дымит. Будет в избе еще месяц-другой пахнуть сыростью, но бывало и хуже.

С землей тоже решили полюбовно — Иван обменял свой пай, бывший в распоряжении родичей, на двадцать десятин вокруг хуторов. Вроде бы много, но земля тут худая, болотистая. Да и удастся ли ее сразу распахать? Не пришлось бы вначале вырубать кустарник, а потом выкорчевывать пни.

Можно бы начинать вспахивать землю (есть пара мест почище) под озимые, но Иван решил повременить. Позарез нужен конь, а покупать его прямо сейчас, так чем кормить? Нет уж, лучше по весне купить трехлетку. Деньги от питерских "заработков" есть, а там видно будет. Сейчас нужно дров на зиму запасти, вокруг дома все поросло свежим осинником и кустами. Неважные дрова, зато носить недалеко, а вырубать здесь все равно надо.

Иван не думал, что можно так вот, запросто, начать заниматься крестьянским трудом; что, оказывается, душа может болеть не за недостаток патронов, а за нехватку дров в доме, что топором не австрийскую проволоку рубить хорошо, а деревья, радоваться не свежим портянкам, а тому, что нашел поблизости сухостой — сырые дрова веселее гореть будут. Прежняя жизнь не то чтобы забылась (как же, забудешь такое!), но начала забиваться в дальние уголки памяти. Прав, оказывается, Лешка Курманов, говоривший, что война закончилась! Хотел повидать Лешку, но тот уехал в Москву, на повышение.

Фроська пока оставалась в Демьянке. Корова у нее стельная, вот-вот должна