Александр Волков - Зодчие Страница 46

– Сладко поёшь, – не удержался Никита. – Не верится мне, что тебе русских жалко стало!

Джафар-мирза продолжал, не слушая старика:

– Мы тебя выпустим во время вылазки. Скажешь, что удалось убежать. Пойдешь к царю Ивану и посоветуешь бросить осаду…

– Царь Иван только и ждет моего совета! – усмехнулся Булат.

– Ладно, не советуй, – согласился Джафар. – Просто скажи: «Сильна Казань! Много в Казани храбрых воинов, бесчисленны запасы оружия, на два года хватит пищи. Источник воды подорвали порохом, а у них другие есть…»

– И ты веришь, что я это скажу царю?

– Слово дашь – поверю! – серьезно ответил управитель.

– Жаль, я не обманщик, – молвил Никита. – Если б я обещания рушил так легко, как вы, казанцы, я б десять клятв дал, а царю Ивану Васильевичу сказал бы: «Не уходи от города, государь! Изнемогает Казань, и близок ее конец. Со славой заканчивай великое дело, государь!»

Лицо управителя побагровело от гнева, но он сдержался и долго уговаривал Никиту, обещая за услугу золото, драгоценные камни. Старик остался тверд.

Через два дня, думая решительно воздействовать на Никиту, его повели к самому хану Едигеру.

Булат с тревожным любопытством осматривался, идя по улице под конвоем кривого Ахвана и силача-привратника Керима. Дорогу перегородило шествие: сотни татар с диким воем, качаясь вправо и влево, двигались вперед в сумасшедшей пляске. Рослый дервиш[166] со страшными глазами, возглавлявший процессию, был обвешан амулетами,[167] ножами и кинжалами, дребезжавшими и стучавшими друг о друга при каждом его движении.

– Святой… – прошептали спутники Никиты, кланяясь дервишу до земли.

Дервиш потрясал зеленым значком на длинном древке; его ученики колотили в бубны.

– Аллах великий, милосердный! – кричал дервиш. – Пошли нам победу над гяурами! – И он снова терзал длинными ногтями израненную грудь.

Следуя примеру дервиша, и другие царапали лицо, кололи себя ножами… Сумасшедшие глаза, исступленно машущие руки…

– Хорошо, старик, что ты по-татарски одет! – прошептал кривой Ахван. – Если бы узнали, что ты – урус, разорвали бы на клочки.

Вздохнули свободно, когда дервиш и его спутники скрылись за углом.

– Вот из-за таких святых людей башка пропадает! – с неожиданной злостью сказал привратник Керим. – Слушай, друг: когда ваши город возьмут, заступишься за меня? – Татарин улыбался подобострастно. – Я урусов не обижал, я их люблю, они хорошие люди…

– Стало быть, думаешь – наша берет?

– Судьба! – пожал плечами Керим. – Я тебе смешное дело расскажу, урус! У нас в Казани много пленных армян, хороших пушкарей. Как ваши пришли, их всех к пушкам поставили – урусов бить.

– И метко стреляют?

– Где там метко! – ухмыльнулся Керим. – Знаешь, чего сделали? Все от пушек поубегали.

– Молодцы! – невольно вырвалось у Булата.

– Их наши мурзы переловили, нагайками отдули и к пушкам цепями приковали.

– И что же теперь? – спросил Никита.

– Сидят, лежат, отдыхают! – захохотал Керим. – Им есть не дают, а они говорят: «С голоду помрем, а в братьев-урусов стрелять не будем!» Упрямые, черти! Скоро им, наверно, башку рубить будем: пользы нет, зачем держать!.. Так заступишься за Керима, урус?

– Да уж обещал…

Перед угрюмой громадой ханского дворца сновало множество воинов. Хусаин и Керим провели Никиту между двумя четырехугольными башнями, схваченными вверху стрельчатой аркой.

Миновали несколько огромных залов, слабо освещенных зарешеченными окнами, расположенными под потолком. В залах гудел и волновался народ: беки со свитами, мурзы, нукеры – телохранители хана, муллы в белых чалмах. Многие ожесточенно спорили, размахивая кулаками; их унимали другие:

– С ума сошли – заводите драку в покоях грозного хана!

По растревоженным лицам толпы, по неровному и суматошливому гулу Булат догадался: «Плохо у них дело… Недаром они так меня уговаривают царя Ивана Васильевича обмануть!»

Перед Никитой открылся величественный тронный зал казанских ханов.

Едигер, молодой, черноусый, с красивыми, тонкими чертами лица, сидел на подушках, устилавших возвышение. За ним виднелся сеид Музафар в великолепном халате из раззолоченной материи. Сзади стояли придворные с красными бородами, с ладонями и ногтями, натертыми хной.

У дверей Никиту перехватил Джафар-мирза. Хусаин с Керимом остались у порога. Управитель шепнул Булату с кривой улыбкой:

– Видишь, уста-баши, какой удостоился чести: тебя принимает сам хан! Выполняй мои приказания!

Булат шел вперед, маленький, щуплый, но в нем чувствовалась непреодолимая сила убеждения. Подведя старика к подножию трона, Джафар-мирза сказал негромко:

– Становись на колени!

– Не стану! – ответил Никита по-татарски.

– Раб! – разразился гневом Музафар мулла.

– Полонянник – не раб! – возразил Никита.

Толпа краснобородых придворных испуганно зашелестела; Джафар злобно толкал Булата в затылок, пытаясь силой заставить его выполнить приказ.

Едигер рассмеялся и сказал:

– Оставь, мне его смелость нравится… Здравствуй, отважный урус!

– Коли по-доброму, так здравствуй, хан! – Никита поклонился чин чином, перешел на родной язык: – Что твоей ханской милости угодно?

– Угодно, чтобы ты принял наше поручение и донес царю Ивану, насколько крепка и могуча Казань!

– Али я выродок, что супротив своих пойду? – воскликнул Булат, покачав головой. – Лучше кончите меня сразу!

Слова Булата были переведены.

– Мы требуем немного: передашь, что приказано, а ваш царь сам решит – кончить осаду или продолжать.

– Я не двуязычный: что на сердце, то и буду говорить! – ответил Булат.

– Смелый урус! – сказал хан Едигер. – Если бы наши все таковы были, никакая земная сила не одолела бы поклонников Мухамеда. Отпустите старика, не принуждайте к тому, что запрещает ему душа.

– Прощай, хан! – низко поклонился Булат. – Желаю тебе добра.

Управитель уловил злобный блеск в глазах Музафара и едва заметный кивок головы.

– Рано обрадовался, урус, – насмешливо заговорил Джафар-мирза, когда оставили приемный зал. – Думаешь, выйдет по-твоему?

– Это что же: жалует царь, да не жалует псарь?..

Опять Никиту пытали, истязали тело, но душу сломить не могли.

Вечером к старику прибежала Дуня.

– Эх, некстати ты, дочка, пришла! – вздохнул Булат, не в силах приподняться с соломы.

– Дедынька, замучают тебя! – зарыдала Дуня, прижимая к груди седую голову старика.

– А хотя бы и так… Один раз смерть принимать. Страшна не смерть – страшна измена.

Девушка тихо плакала. А Никита продолжал:

– Как придут наши, Дунюшка, – скажи: жил-де честно и умер честно. Пускай похоронят по отцовскому обычаю.

– Не умрешь ты, дедынька!

Девушка вспрянула, глаза ее высохли. Она сорвала ожерелье из серебряных монет – единственную свою ценность, сунула сторожу:

– Ахван, милый! Подкупи палачей, лекарства возьми у костоправов… Ходи за дедынькой, как за родным отцом.

– Все сделаю по-твоему! – обещал сторож. – Бедному чувашу какая корысть в стариковой смерти! Ведь я родом с Горной стороны, а наши теперь с русскими заодно…

Глава XV

Гуляй-города

С печальными трубными звуками неслись на юг журавли и гуси, предвещая ранние холода. Придет сердитая пурга, заметет сугробами поля, занесет палатки и шалаши ратников…

Затяжные дожди превратили сухие места в болота. Реки вздулись и вышли из берегов. Не только Казанка и Булак, но даже крошечные Ички, Верхняя и Нижняя, так разбушевались, что пришлось перекидывать через них мосты.

Окрестность казанская была завоевана; после разгрома Япанчи русские рассыпались по татарскому царству, захватили все крепостцы, в том числе самую сильную – Арскую.

Оставалось взять город; но он по-прежнему держался твердо. Меткий огонь казанских пищальников к лучников приносил большой вред осаждающим. Правда, русские находились вблизи стен Казани, но им целый день приходилось прятаться за тынами и тарасами; высунет кто голову – и в воздухе жужжат стрелы.

Надо было прогнать казанцев со стен, чтобы осадные работы пошли успешнее.

Царь отдал приказ начальнику розмыслов Ивану Выродкову, а тот призвал Голована. Передав ему разговор с царем, Выродков спросил:

– Ты про гуляй-города слыхал?

– Слыхивал, – ответил Андрей. – Это высокие башни на колесах.

– Ну, а видать-то их, конечно, не приходилось? – улыбнулся дьяк.

– Где мне было их видеть! Я на осаде в первый раз.

– Так вот, слушай, Ильин: чтоб были готовы два гуляй-города на две сажени выше городских стен. Срок даю трое суток.

– Ого! – Андрей почесал затылок.

Впрочем, он понимал необходимость такого жесткого срока: каждый день уносил из среды осаждающих десятки жертв.

Голован собрал мастеров, рассказал, какая трудная задача им предстоит. Среди строителей оказался Фома Сухой. Старику перевалило за шестьдесят, в молодости он участвовал в знаменитой осаде Смоленска, который был взят войсками Василия III в 1514 году. Там Фома видел гуляй-города и даже помогал строить их.