Алла Панова - Миг власти московского князя Страница 46

И еще понял князь, переступив порог своих палат, что теперь он дома, что эти пахнущие смолой новые стены успели стать для него родными. Он с удовольст­вием вдыхал едва уловимый горьковатый запах и, вы­тянув ноги, закинув руки за голову, разглядывал свет­лый потолок. От печи шло приятное тепло. Михаил Ярославич потянулся и уже раздумывал, не пойти ли немного вздремнуть, но Макар сообщил, что мыльня готова, и князь поспешил в парную.

В это время суета в доме посадника достигла преде­ла. Хлопали двери, бегали слуги, носили перины, по­душки, тащили какие‑то лохани и кадушки. Однако в горнице, куда принесли Василия Алексича, царила тишина.

В ногах у отца сидела Вера, которая держала на ко­ленях притихшего Петра, у изголовья с одной стороны устроился Федор, а с другой — склонилась жена. Сам же посадник глядел и не мог наглядеться на своих близких, готовых моментально выполнить любое его желание, а он боялся огорчить их, невольно показать свою боль.

— Не горюй, Настасья! Оглянуться не успеешь, как я на ноги встану, — говорил он тихим хрипловатым голосом, неотрывно глядя в глаза жены.

— Да–да, конечно, встанешь! Ведь дома ты те­перь, — почти шептала она.

— Благодарен я вам, родные мои! Знаю, это ваши молитвы Бог услышал и жизнь мне сохранил, — ска­зал посадник, и Настасья заметила, как в уголке его глаза блеснула слезинка.

— А тебе больно, — вдруг серьезно спросил Петр, внимательно разглядывавший осунувшееся лицо отца, и все уставились на мальчика, с детской непосредст­венностью задавшего вопрос, который больному зада­вать не следовало.

— Немножко, Петруша. Самую малость, — на мгновение смутившись, ответил отец и неожиданно для себя улыбнулся, глядя на круглолицего розовоще­кого сына.

— А я давеча до крови коленку разбил, так зна­ешь, как больно было! Но я тоже не плакал, — прогово­рил важно Петр и обратился к брату: — Скажи, Федюша, ведь не плакал! Правда ведь!

— Да–да, не плакал, — нехотя подтвердил брат, который понимал, что рана отца куда серьезнее разби­того колена.

— Ну, вот видишь! — гордо сказал Петр, быстро спустился на пол, запрыгал и, радостный, побежал к двери, на ходу распевая: — Я не плакал, не плакал, не плакал!

Это радостное движение словно отогнало ото всех тоску–печаль, заставило осознать, что, собственно, го­ревать не стоит и надо радоваться счастливому спасе­нию отца семейства. Посадник огляделся, будто впер­вые увидел горницу, вздохнул глубоко и, глядя на же­ну, сказал мечтательно:

— Оголодал я чтой‑то, Настасьюшка! Повели‑ка стол накрыть.

— Ой, и вправду, что ж мы тебя голодом морим, — всплеснула руками жена, обрадовавшись этому жела­нию, давно усвоив, что раз больной требует еды, зна­чит, идет на поправку, успокоила: — Сейчас накормим тебя, батюшка, потерпи чуток. — Потом, вспомнив еще об одном важном деле, проговорила мягко, то ли сообщая, то ли спрашивая: — Там, верно, для мытья уже все готово.

— Раз так, давай‑ка для начала грязь дорожную и хворь с себя смою, а потом уж и о трапезе подума­ем, — ответил он.

Через некоторое время, когда посадник полулежа-полусидя отдыхал после мытья, в сенях послышался топот — кто‑то пытался стряхнуть снег с сапог, — и от­туда донеслись незнакомые голоса. Он, напрягая слух, пытался понять, кто там беседует, но так и не понял, а через некоторое время дверь приоткрылась, и в обра­зовавшуюся щель в горницу заглянул Федор.

— Ты чего это прячешься? — удивленно спросил по­садник сына. — Давай заходи, чего на пороге застрял.

— Так узнать хотел, не почиваешь ли ты, — объяс­нил Федор, переступая порог.

— Вот и узнал, — сказал отец и, кивнув на дверь, поинтересовался: — С кем ты там беседу вел?

— Да это сотник и с ним человек от князя, — отве­тил мальчик.

— Что ж ты их не пустил? — удивился посадник.

— Они сами! Хотели сначала удостовериться, что ты не почиваешь, — поспешил оправдаться сын, —1 вот меня и послали. А ежели уснул, велели не беспокоить.

— Ну, так зови скорей гостей! Негоже посланни­кам князя в сенях околачиваться! Ты и наперед это за­помни! — строго сказал посадник.

Мальчик выскользнул за дверь, и через несколько мгновений в горницу прошел Василько, из‑за спины которого выглядывал незнакомый посаднику человек.

— Здоровья тебе, Василий Алексич! — пробасил сотник и, опережая вопрос, представил спутника: — Я к тебе не один пожаловал, со мной Митрий, он в княжеской дружине самый что ни на есть мастак хвори всякие изгонять. Вот знакомься, — произнес сотник важно и отошел, пропуская вперед коренастого широкоплечего мужика, лицо которого обрамляла окладистая темно–русая борода.

Тот слегка склонил голову и, приблизившись к посаднику, заговорил негромко. Внешний вид этого че­ловека свидетельствовал о его недюжинной силе и от­менном здоровье, а в голосе чувствовалась непоколеби­мая уверенность в правильности своих действий, все это невольно успокаивало любые тревоги больных. По­садник, которого хвори одолевали весьма редко, привык надеяться лишь на себя и свои силы. Когда он за­болевал, отвергал всякие попытки жены привести к нему каких‑то знахарок и ведуний, но к этому чело­веку, который прежде всего был воином и совсем не походил на старцев–ведунов, Василий Алексич сразу же проникся доверием.

— Мне сотник о твоем ранении рассказал что мог, но позволь, Василий Алексич, удостовериться самому и, если надо, повязку поменять.

— Да уж поменяли, — ответил посадник, которо­му не очень хотелось снова подвергаться неприятной процедуре, — у меня тут свой умелец по этой части есть.

— Ну раз так, не прикажешь ли его позвать, чтоб мне с ним словом перемолвиться, — невозмутимо отве­тил Митрий, вполне понимая причину, по которой по­садник заупрямился.

— Отчего ж не позвать, — ответил тот, — ну‑ка, сынок, кликни Темку.

Разговор с примчавшимся на зов хозяина Темкой удовлетворил гостя, который, пошептавшись с «умельцем», подошел поближе к посаднику и сказал спокойно:

— Ты теперь отдыхай, Василий Алексич, и ни о чем не беспокойся. Повезло тебе: ты, как видно, сра­зу в надежных руках оказался, что тебя и спасло. Рана твоя хоть боли много причиняет и затянется не скоро, но теперь она не опасна. Благодари за это спасителя твоего — как бишь его, Потап? — и старуху–знахарку. Л мое дело теперь маленькое: смотреть да радоваться, как ты на поправку идешь. Чтобы рану лишний раз не тревожить и тебя не мучить, завтра поутру заеду к те­бе, тогда и посмотрим. А сейчас отдыхай, это твое пер­вое дело теперь. Спи, ешь да сил набирайся.

Когда гости распрощались с посадником и вышли за дверь, Митрий подозвал Темку и что‑то строго ска­зал ему.

— Чем он провинился, что ты так сурово с ним го­ворил? — спросил сотник у спутника, направляя коня к воротам.

— Пока не провинился, — задумчиво ответил Ми­трий, — я ему сказал, чтобы он получше за хозяином присматривал, и ежели заметит, что жар у того начи­нается или боль стала мучить, сразу же за мной посы­лал, когда бы это ни случилось.

— Не думаю, чтобы посадник боль напоказ выста­вил, — заметил сотник, — я за все время, что мы его до дому везли, почитай, только раз и слышал, как он сто­нал, да и то, когда сон его сморил.

— Ну, так и я о том же речь веду, — разъяснил Ми­трий, — пока бодрствует — терпеть будет, а сон смо­рит — наверняка не сдержится. А он покуда слаб.

— А что ж жене или дочке пригляд не поручил? — поинтересовался сотник.

— Да какой от них прок? Охать да слезы втихомол­ку лить да молиться только будут, а тут острый глаз нужен. Темка этот, с моим поручением справится, — проговорил неохотно Митрий и, чтобы успокоить собе­седника, добавил: — Я ему еще сказал к делу сына по­садника приспособить. Шустрый малец. И смышле­ный не по годам. Вот ему я доверяю. А жена с дочкой? Нет уж, пусть лучше о здравии больного молятся, тут от них проку больше будет. Может, Бог их молитвы ус­лышит, да поможет.

— Что ж ты думаешь, совсем плох Алексич? — со смятением в голосе спросил Василько.

Прежде чем отвечать, Митрий внимательно посмо­трел на сотника, который удивил его своим искренним беспокойством о судьбе совершенно чужого для него человека, и, понимая, что за этим беспокойством, за этими дотошными расспросами скрывается нечто для него неизвестное, наконец проговорил медленно, словно взвешивая на весах каждое свое слово:

— А это только Богу ведомо! И как он решит, так дело и обернется. Чай, не о простой царапине беспоко­имся. Нынче вроде бы пока все ладно, а что ночь при­несет, нам знать не положено.

— Так что ж ты там другое говорил, а на меня стра­ху нагоняешь?! — возмутился сотник.

— Ну, ты и умен, как я погляжу, — удивился собе­седник, — что я, по–твоему, должен был посаднику сказать? Лежи, мол, дожидайся, али смерть тебя одо­леет, али ты ее.

— Выходит, ты обманул его? — не унимался Василько.