Последние дни Константинополя. Ромеи и турки - Лыжина Светлана Страница 46

Игрок увидел в глазах собеседника удивление, поэтому поспешно продолжал:

- Прежде, чем я раскрою тайну, отдай мне деньги. И можешь взять с меня расписку.

- Хорошо, - ответил Шехабеддин, жестом показывая, что фонарь лучше снова поставить на землю.

Ловец ничем не рисковал, ведь если бы ему не понравилась "соловьиная песня", он велел бы своей охране отобрать у соловья деньги. А пока что следовало просто помочь птице попасть в сеть.

По знаку своего хозяина тень Шехабеддина подала секретарю Халила-паши деревянную дощечку с листом бумаги, а затем протянула чернильницу с тростниковым пером, заранее очинённым. Секретарь привычным движением пристроил дощечку на коленях, взял перо и, время от времени обмакивая в чернильницу, составил расписку. Даже диктовать текст не потребовалось - лишь назвать точную сумму, которая была в кошельке.

- Так что же, соловей... Начинай свою песню, - улыбнулся Шехабеддин, непринуждённо вертя в руках расписку и поглядывая на то, как пальцы собеседника, чуть испачканные в чернилах, вцепились в кошелёк.

- Не так давно, в прошлом месяце, я стал свидетелем одного странного происшествия, - начала пташка. - Моему господину прислали большую корзину рыбы.

- Ты хочешь сказать "прислали к нему в дом"? - не понял евнух. - Чтобы эту рыбу ели слуги?

Всем ведь было прекрасно известно, что рыба - это такая пища, которая не достойна приближённых султана, да и вообще любого обеспеченного человека. Её ели только бедняки, когда не хватало денег на мясо. А ещё её привыкли есть румы - все без исключения: и бедняки, и знать. Они считали такую пищу достойной. Но румы - это румы. А зачем турку, который несметно богат, есть рыбу? Если бы кто-то вдруг прислал ему рыбу, то это можно было бы посчитать оскорблением.

- Нет-нет, - снова запела птичка. - Рыбу прислали моему господину. И он был даже рад. Как будто ждал этого подарка. Он тут же велел, чтобы рыбу отнесли на кухню, а затем выгнал оттуда всех и остался там вместе с главным поваром. За запертыми дверями только и слышен был стук ножа по разделочной доске. Так прошло не менее получаса, а затем мой господин вышел из кухни и направился к себе в комнаты, очень довольный. Приготовленную рыбу подали ему на ужин.

- Халил-паша сам ел рыбу? - изумился Шехабеддин.

- Да, - заливался соловей, - а что он не доел, отдали слугам. Но это ещё не всё. Я готов поклясться, что после этого на протяжении целого месяца чуял лёгкую вонь от тухлой рыбы в кабинете моего господина. Я не мог понять, откуда пахнет. Запах иногда налетал волнами.

- И в чем, по-твоему, причина? - спросил евнух, хотя и сам уже начал догадываться, о чём птичка поёт.

- В этих рыбинах явно что-то было спрятано. Что-то в брюхах, - радостно пел соловей. - Мой господин велел повару распороть брюхи всем рыбинам, взял то, что было внутри, отмыл, насколько возможно, завернул в платок, спрятал под полой халата и отнёс к себе в кабинет. Я думаю, это было золото. Румы прислали моему господину подарок, чтобы мой господин продолжал отговаривать нашего султана от войны с ними*.

_____________

* Об эпизоде с подкупом Халила-паши рассказывает средневековый автор Ашик Паша-оглу в книге "Османская династическая история". Там события отнесены к 1453 году, когда военные действия против Византии уже начались, но более вероятно, что византийцы совершили подкуп в 1452 году, когда отговаривать султана от войны было ещё не поздно.

_____________

Этот соловей был не единственный, кого поймал Шехабеддин-паша, но определённо лучший!

* * *

Румы... В последние годы юноша-тень всё чаще забывал, что тоже относится к ним. Вот и сейчас забыл, слушая, как его господин пытается разговорить собеседника, выудить сведения о взятках, которые берёт первый министр Османской империи. Этот разговор позволил бы уличить взяточника, а то, что открывшаяся правда навредит Ромейской империи, не имело особого значения.

На службе турецкого господина юноша-тень всё больше ощущал себя турком. Даже одевался в турецкий кафтан и носил некое подобие тюрбана, хотя не был мусульманином. Впрочем, христианином он себя тоже не считал. Как давно он не был в храме? Лет шесть? С тех пор, как сбежал от "доброго священника", приютившего "нищего сироту". Священник заставил своего подопечного ишачить от рассвета до заката, приговаривая: "Ты должен быть благодарен, что у тебя есть кров и пища. Только из-за настоятельных просьб всей нашей общины я взял тебя к себе, чтобы ты не очутился на улице". Сколько можно было это терпеть?!

В конце концов мальчик решил, что лучше и вправду жить на улице. И именно там его подобрал турецкий господин, который был мусульманином, но оказался куда добрее любого священника, которым по должности положено быть добрыми.

Теперь всё реже приходил вопрос: что сказал бы отец, если б увидел, кем стал его сын и кому служит? Отец дал сыну имя Велизарий, но все звали мальчика Арис - так проще и короче. Отец хотел, чтобы Арис сделал военную карьеру, когда вырастет, и снискал славу. А что же Арис? Он не снискал славы, а стал тенью - тенью турецкого господина. И нисколько не роптал на судьбу.

Турецкий господин не был лицемером и не твердил, что "верная тень" должна быть благодарна и покорна. "Работа должна быть оплачена", - вот что говорил этот господин, и Арис соглашался с его словами. А ещё господин отлично понимал, что юноша-тень подчиняется ему в той же степени, как обычная тень. Можно побуждать свою тень совершать те или иные движения, но она сделает лишь то, что сама захочет - или повторит всё в точности, или исказит до неузнаваемости. Не ты выбираешь, когда твоя тень появится и исчезнет. И опять же не ты решаешь, как далеко она будет простираться и кого накроет. Ты можешь только высказывать пожелания.

В обмен на кров и пищу, предоставленные в доме господина, Арис время от времени исполнял несложные поручения, которые не обременяли и даже развлекали. А если следовало сделать что-то сложное, тень требовала оплаты деньгами. Например, так было минувшей зимой, когда турецкий господин попросил Ариса съездить в Константинополь и прожить там месяц, слушая разговоры на улицах.

Арис был согласен, хоть и понимал, к чему это может в итоге привести. Он сказал турецкому господину, который смотрел на него с напряжённым вниманием:

- В том городе, как я слышал, всё очень дорого: и кров, и пища. Да и одежду надо подходящую подобрать, чтобы затеряться в толпе. За свои деньги я туда не поеду. А за твои - проживу там хоть год.

Турецкий господин охотно согласился с этими доводами. И вот Арис оказался в Константинополе, где мечтают побывать многие, увидеть христианские святыни... Но Ариса воротило от одной этой мысли.

Казалось, что мелодичное церковное пение, в часы служб слышавшееся из дверей храмов и разносившееся по улицам, пропитано ханжеством и лицемерием. А когда он ходил по городу и слушал разговоры, становилось ещё противнее. Казалось, что все жители от василевса и вплоть до последнего портового грузчика полны спеси. Они полагали, что если живут в Константинополе, то все христиане (и даже католики) обязаны помогать им по первой просьбе. Причём бесплатно!

Люди на улицах Константинополя сетовали, что никто не хочет защитить их от турецкой опасности просто так. Иноземные государи не спешили за свой счёт снаряжать армию, чтобы помочь "братьям-христианам". Наемники, готовые сразиться с турками, хотели денег. А жители Константинополя считали это проявлением жадности: "Как же так! Иноземцы не стремятся отдать свою жизнь за наш великий город!"