Марк Орлов - Сказания и легенды средневековой Европы Страница 47

Таким образом, признание подсудимыми было сделано, надлежаще записано и подписано. Казалось бы, оставалось только постановить приговор. Но светские суды установили известный церемониал. Признание Марион выслушано было на суде еще три раза, три дня подряд. Марго повторила свое признание дважды. Ее первую осудили и сожгли; относительно же Марион суд долго совещался. Часть судей, хотя и меньшинство, стояла за снисходительный приговор: выставку к позорному столбу и изгнание. Но строгое большинство одолело. Несчастную Марион тоже сожгли. На всем этом деле лежит отпечаток глубокой веры всех судей до единого в то, что сношения человека с дьяволом — вещь совершенно возможная и что с помощью нечистой силы можно производить самые сверхъестественные вещи; это судом было установлено и принято как непреложный факт; на этом обоснован и приговор.

Вера в полную возможность и действительность колдовства росла и крепла и проникла в самые передовые, высоко просвещенные слои общества. Об этом первым заявил во всеуслышание и всеобщее сведение парижский университет, учреждение, в те времена стоявшее на самой вершине европейского просвещения. В сентябре 1398 года им была издана в высшей степени важная декларация, исходившая от имени богословского факультета. Она состояла из 28 статей, которые потом раз навсегда и были приняты и судами, и учеными демонологами почти как символ веры. Декларация, очевидно, имела в виду скептиков (вероятно, весьма немногочисленных), которые не верили в колдовство, считали его выдумкою, баснею легковерных людей. Во вступительных словах парижские богословы указывают на неотложную необходимость принять серьезные меры против «старых заблуждений, угрожающих заразить общество». Надлежало научить и наставить верных, чтобы они были настороже против козней лукавого. Далее богословы постанавливали, что всякие суеверные обрядности, при которых нельзя ожидать успеха в силу природы вещей или божественной помощи, должны быть рассматриваемы как сношения человека с дьяволом. Затем начинается самая любопытная часть декларации. Она содержит ряд пунктов, в которых систематически осуждаются ходячие ложные верования, т. е. шаг за шагом устанавливается, во что не должно веровать. Народ верил, что обращение к нечистому, вступление с ним в союз, в договор, заключение его в перстни и другие талисманы, пользование магиею с якобы благими намерениями, что все это вещи законные и дозволенные. Факультет объявлял их незаконными, недозволенными, преступными. Народ верил, что можно магическими средствами сделать так, что Бог повелит демонам исполнить то, о чем человек их просит. Это объявлено ересью. Народ считал, что церковные молитвы и богослужения дозволительно употреблять в качестве магических операций или подсобных к ним средств. Разъяснялось, что это вовсе не дозволительно. Народ верил, что все чудеса, некогда совершенные пророками и святыми, исполнялись с помощью приемов, сообщенных самим Богом своим избранникам. Это было объявлено заблуждением. Наконец, осуждалось еще мнение, что человек с помощью известных магических приемов может в видении возвыситься до постижения божественного существа. Такого рода маги тоже существовали и упорно утверждали, что их «наука» чиста и возвышенна и ничего противного вере в себе не заключает.

Местами в декларации замечается некоторая нетвердость мысли. Так, университетские богословы осуждают ходячее верование во много раз нами упомянутые восковые фигурки; люди думали, что если эти фигурки изготовить в известный день, с известными обрядами, а потом окрестить по церковному обряду, то они приобретут волшебную силу. Факультет объявляет, что это вздор. Но это нисколько ему не препятствует жестоко осуждать тех маловерных, которые думают, что магия — вздор, что невозможно вызывать демонов, пользоваться их услугами, что заговоры и заклинания не имеют никакой силы и т. д.

Само собою разумеется, что, подобно всем другим мероприятиям против колдовства, эта декларация нимало его не уничтожила и даже не ослабила, а усилила, ибо признавала сама его силу.

Слов нет, и после всех этих деклараций изредка находились люди, достаточно одаренные простым здравым смыслом, чтобы понимать тщету всех этих усилий; но влияние их было мимолетное и ничтожное. Таким разумным пастырем проявил себя, между прочими, кардинал Людовик Бурбон. Он созвал поместный собор у себя в епархии в 1404 году; на соборе состоялось постановление, которым магия и колдовство всякого рода запрещались под страхом суровых наказаний и в то же время народ увещевался не верить колдунам, не прибегать к их услугам, потому что они просто-напросто обманщики, обирающие народ, пользуясь его легковерием. Благоразумнее этого по тому времени трудно было что-нибудь и придумать. Если бы в самом деле переловили всех кудесников и обошлись с ними как с простыми мошенниками, сколько народу впоследствии было бы спасено от костров! Но это благоразумное постановление было лишь ничтожною искрою, которую никто не подумал поддержать, и она потухла.

Самым знаменитым средневековым процессом о волшебстве надо считать дело маршала Рэ, осужденного в 1440 году. Подлинные протоколы суда над ним были опубликованы лишь в недавнее время, и по ним впервые стало возможно судить об этом замечательнейшем деле. Раньше же было лишь известно, что Жиль Рэ, «Синяя Борода» французских народных сказаний, резал беременных женщин да детей, чтобы их кровью чертить какие-то магические фигуры, с помощью которых Рэ хотел добиться сверхъестественного могущества и богатства.

Жиль Рэ происходил из стариннейшего и знатнейшего французского дворянства, из фамилий Монморанси и Краон. Он приходился внучатным племянником знаменитому воителю, коннетаблю Франции, Бертрану Дюгесклену. Он получил блестящее по тому времени образование, которое широко раздвинул еще сам благодаря своей ненасытной любознательности, страсти к чтению, к знанию. Он владел богатейшею библиотекою и тратил почти безумные деньги на приобретение книг и на роскошные переплеты их. Ему было всего 11 лет, когда умер его отец, и он попал под опеку своего дедушки, человека старого и слабого, который был совсем не в силах сдерживать ярые и кипучие страсти своего внука. Жиль скоро отбился от рук деда и вел в высшей степени беспорядочную жизнь; эти нелепо прожитые годы детства и юношества положили печать на всю его жизнь, и он сам потом говорил, что эта безобразная жизнь довела его впоследствии до преступления и казни.

Некоторое время Рэ блистал в придворных сферах (при Карле VII, 1422–1431), но в 1433 году удалился от двора в свои владения и здесь жил большим барином, совершенно безумно расточая свои богатства и продавая одно за другим свои имения. В это время у него проявились противоестественные страсти: он всюду похищал мальчиков, творил над ними разные скверности, а потом убивал их. Народная молва приписывала ему от 7 до 8 сот таких жертв, но в обвинительном акте его процесса поставлена другая цифра, более скромная, конечно, говоря лишь в чисто количественном, арифметическом смысле, — 140. Но это было преступление чисто уголовное, без всякого волшебного оттенка. По колдовской же части ему ставилось в вину за эту пору его преступной карьеры лишь искание философского камня, сопряженное уже с магическими операциями. Под философским камнем в то время (да и впоследствии) подразумевалось нечто очень неясное: какое-то универсальное средство к достижению высших степеней личного благополучия — вот как всего лучше было бы определить это таинственное вещество. Впрочем, быть может, еще правильнее было бы сказать, что искатели философского камня и сами не знали, что они ищут и чего, в сущности, им желательно. Большинство искателей этих зелий, алхимиков, очевидно, жили надеждой на что-то внезапное, что мгновенно их осчастливит.

Здесь кстати, ради характеристики всякого рода тайных наук, свирепствовавших в Средние века и даже в последующие столетия (чуть ли не до наших дней), приведем кое-какие отрывки из алхимических книг. Заметим при этом, что заимствования наши, делаются из книг XVI и XVII столетий, которые, казалось бы, должны быть потолковее тех рукописных произведений XIV и начала XV столетий, какими мог пользоваться Жиль Рэ.

Как понимали свое искусство или науку сами алхимики или, лучше сказать, сколь неудобопонятно выражали они это понимание, о том может свидетельствовать, например, нижеследующий отрывок из «Похвального слова великому деянию или философскому камню», книги, написанной в 1659 году аббатом Пари. Великим деянием, произведением, трудом («Opus Magnus» латинских текстов, «Grand Oeuvre» — французских) алхимики и называли философский камень.

«Великое произведение мудрецов, — говорит Пари, — занимает первое место в ряду всего, что есть прекрасного. Оно дает здоровье, обеспечивает богатство, просвещает разум. Многие философы признали в этом труде восполненный символ важнейшего религиозного таинства. Он пресуществует в совершенной слитности трех чистых начал, вполне отличных и в то же время составляющих одну природу, и это является прекрасным символом Троицы. По происхождению он — всеобщее духовное начало мира, воплощенное в девственной почве, первое произведение или первая смесь элементов в первый момент рождения, дабы указать нам Слово, вочеловечившееся в недрах Девы и приявшее телесную природу» и т. д. Все алхимики в своих литературных трудах выражаются именно вот таким языком. Время на все кладет свой отпечаток. В наше время от писателя требуют прежде всего ясности изложения. Алхимики же прилагали все старания, наоборот, к неясности изложения. Видно, что человек пишет и словно все трусит, как бы его невзначай не поняли, не постигли, что, собственно, он желает сказать; это для него менее желательно. Ему надо, чтобы его не понимали; тогда только он и будет утешен, что написал нечто высшее, обычному пошлому пониманию и рассудку недоступное.