Пол Догерти - Тёмный рыцарь Страница 47

— Эдмунд, — сказал он шепотом, — или дерись, или беги.

— Что ты хочешь сказать?

— Ну, ты можешь отбыть в Палестину завтра или послезавтра.

— Или же?

— Кто из твоих спутников ведет себя подозрительно? Ведь кто-то проследил за тобой, когда ты шел сюда.

Де Пейн подумал о том, что беспокоило его больше всего, о кошмарной возможности, которая грезилась ему, но которую он упорно отвергал: его смертельным врагом мог оказаться Парменио, настоящий волк, умело прикрывшийся овечьей шкурой.

— Беги, — повторил Гастанг, — или нападай сам. Ты должен решиться на что-то! Да, о твоем шифре… — Он придвинулся к Эдмунду вплотную. — Ты ведь пытался разобраться в нем? Цифры, несомненно, заменяют собой буквы. — Коронер улыбнулся.

— Норманнский французский?

— Э нет! — Гастанг покачал головой. — Я показывал его одному мастеру-шифровальщику из королевской судебной палаты — он теперь получает от короля содержание по старости и живет в Приюте святого Варфоломея в Смитфилде. Так вот, он говорит, что текст составлен по крайней мере на трех языках, из которых один, несомненно, латинский. — Коронер отступил на шаг и посмотрел на два изувеченных трупа — их уже положили на носилки и прикрыли кусками полотна. — Здесь тебе уже нечего делать. Я выношу постановление: эти двое несчастных умерли не от естественных причин, а от рук неизвестных убийц.

Де Пейн поблагодарил его и сообщил о своем скором отъезде в Борли. Коронер недовольно поджал губы.

— Сатанинские края, — пробормотал он, махнув рукой. — Какие только разбойники там не укрываются, да и призрак этого старого дьявола, сэра Джеффри де Мандевиля, там бродит неустанно. Да-да, я много об этом слышал. — Он упер палец де Пейну в грудь. — Будь осмотрителен. Осторожен. До твоего отъезда мы еще увидимся.

Де Пейн возвратился на подворье тамплиеров. Беррингтон и Майель уже побывали в Вестминстере и официально простились с королем и придворными. Де Пейн пошёл в орденскую церковь и преклонил колени у старинной статуи Мадонны с Младенцем, вырезанной, как говорили, из дерева, росшего некогда в саду Гефсиманском. Он положил к подножию статуи зимнюю розу и, глядя на пламя свечей, вернулся мыслями к своей встрече с Алиенорой: вот она вспоминает об Уокине, вот ворвались наёмные убийцы. Почему они раньше на нее не напали? И сам ответил на свой вопрос: они не знали, что она задумала встретиться с ним наедине. Тут его окатило волной страха: кого именно хотели убить — Алиенору, его самого или их обоих? Быть может, убийцы ждали, пока они встретятся? Потом это можно было бы преподнести так, будто тамплиера и куртизанку застал вместе ревнивый соперник. Эдмунд огляделся. Свечи немного согревали воздух, запах ладана почти не ощущался. Вступая в орден, де Пейн принес клятвы в церкви, похожей на эту. Он дал обет неутомимо способствовать распространению христианства. Так что же ему делать: нападать или отступить?

Он прочитал вполголоса молитву, встал и посмотрел на отмерявшую часы свечу — она стояла у стены, близ красочной фрески, изображавшей посещение Христом преисподней. Время у рыцаря еще было. Он поспешил в навесную башню, где хранилось оружие, попросил у дежурившего там сержанта арбалет и колчан с короткими стрелами. Проверил арбалет, возвратился в церковь и положил его на пол у стены, где был изображен святой Христофор. Затем снял перевязь с мечом, повесил на скамью у входа и стал ждать. Почти сразу появился и Парменио, которому он послал записку. Генуэзец толкнул дверь и осторожно вошел в полумрак церкви. Де Пейн улыбнулся. Парменио был настороже, одна рука сжимала рукоять кинжала; двигался он, держась самых темных мест. Рыцарь спокойно поднял заряженный арбалет.

— Эдмунд! Эдмунд!

— Я здесь.

Парменио круто обернулся. Де Пейн мгновенно скользнул к двери, заложил верхний и нижний засовы.

— Бога ради, Эдмунд, что ты делаешь?

— Отстегни перевязь. — Де Пейн шагнул вперед, опустив арбалет. — Впервые мы встретились в церкви, так почему бы нам в церкви и не расстаться?

— Что ты имеешь в виду?

— Быть может, твою смерть.

— За что, Эдмунд? В чем дело?

— Ты — порождение тьмы. — Де Пейн изо всех сил сдерживал гнев. — Представляешь ли ты себя ястребом, парящим над лугами, а меня — трусливым зайцем, перебегающим от куста к кусту, пугающимся твоей тени и готовых вонзиться в меня когтей?

— Эдмунд! — Парменио сделал шаг вперед.

— Стоять! — Сам де Пейн не двигался с места. Он удивлялся тому гневу и горькому разочарованию, которые охватили его. — Алиенора… Ты знаешь, что она погибла?

— Да, я видел, как она встретилась с тобой, но видеть могли и другие. Слухи птицами летят по переулкам. Я решил разобраться в этом деле. Видел тебя с Гастангом. — Голос Парменио дрогнул. — Эдмунд, опусти арбалет, пожалуйста. Я тебе не враг.

— Ты пытался убить меня в Триполи. И я уверен — это ты стрелял в меня из арбалета у стен Аскалона, больше некому. Майель был сбоку от меня — кто же еще мог это сделать?

— В Триполи я просто ошибся. А у стен Аскалона пытался насторожить тебя.

— Ты меня едва не убил.

— А я и не собирался. Если бы я хотел убить, тот болт врезался бы тебе в голову. Я же хотел лишь насторожить тебя, разбудить и заставить осознать опасность.

— Какую?

— Опасность исходила ото всех, будь то Тремеле или кто-то еще — Уокин, его сообщники-чародеи. — Парменио еле заметно улыбнулся. — Ия своего добился. Ты очень опасный человек, Эдмунд де Пейн. Ты идеалист, мечтатель. Тебе казалось, что весь мир таков, каким он видится в твоих мечтах, а на деле он скорее напоминает дьявольский кошмар. Думаю, теперь и ты это понял. Орден, к которому ты принадлежишь, уже не тот, что прежде. Это уже не братство чистых душой и помыслами рыцарей — это сообщество людей, связанных деловыми интересами с князем грешного мира. А нет ведь ничего опаснее идеалиста, который очнулся от грез и осознал грубую правду жизни.

— И эта грубая правда — еще и твои встречи с лазутчиками из Венеции и откуда там еще? Никому не ведомые личности, которые пробираются в Лондон, чтобы вместе с тобой плести заговоры в темных углах трактиров?

— Ладно, ладно. — Парменио протянул к Эдмунду обе руки. — Опусти арбалет и позволь кое-что тебе показать. — Он вздохнул, потому что де Пейн лишь хмуро смотрел на него, не опуская оружия. Генуэзец расстегнул свой камзол, порылся за подкладкой и извлёк из потайного кармашка сложенный в несколько раз кусочек пергамента.

— Положи на пол, — скомандовал де Пейн, — рядом с перевязью. Потом сделай три шага назад, опустись на колени и сложи вместе руки.

Глава 12

И ТАКОВОЕ ПРИСКОРБНОЕ БЕЗЗАКОНИЕ ЦАРИЛО НА ВСЕЙ АНГЛИЙСКОЙ ЗЕМЛЕ

Парменио повиновался. Де Пейн бросился вперед, схватил пергамент и сразу вернулся на прежнее место. Пергамент был высшего качества. На печати багряного воска красовались скрещенные ключи — символ епископа Римского, символ папской власти. Мелким каллиграфическим почерком там было написано: «Произволением Божьим и милостью Духа Святого Евгений III, Слуга рабов Божьих, Епископ Рима, Верховный понтифик[122]». В самой грамоте объявлялось, что Тьерри Парменио, гражданин Генуи, является legatus a latere, то есть личным папским посланцем; malleus malleficorum, то есть «молотом ведьм», а также «орудием Божьим в истреблении и искоренении колдунов, чернокнижников, чародеев, некромантов и всех тех, кто занимается черной магией, противной учению Святой матери-церкви».

Де Пейн растерянно оторвал взгляд от документа и перевел его на Парменио. Тот грустно смотрел на рыцаря. Де Пейн перечитал папский мандат: Парменио наделялся totam potestatem in omnibus casibus — абсолютной властью при любых обстоятельствах.

— Но почему? — Де Пейн опустил оружие. — Почему ты мне раньше не сказал?

— Позволь, я теперь это сделаю. — Генуэзец уселся на скамью. — Эдмунд, я служу в папской Тайной канцелярии. И отвечаю перед одним лишь Папой, больше ни перед кем. На праведном пути Церкви, — он тщательно взвешивал каждое слово, — возникает много помех, и одна из них — ведовство. — Было заметно, что у Парменио пересохло в горле. — Я глубоко убежден, и повторяю это в храме Божьем: то, что мы называем черной магией, сатанинскими шабашами, ведовством, — в большинстве случаев не более чем судейское крючкотворство, злостные выдумки, дешевый балаган. Глупости это, уж поверь мне, Эдмунд! Мужчины и женщины намекают, что им подвластны темные силы, ради того, чтобы запугать других или же, — тут он зло рассмеялся, — чтобы иметь предлог раздеваться догола, напиваться до бесчувствия и предаваться всевозможным порокам. — Парменио громко вздохнул. — Если им так хочется плясать голыми на лесной поляне при луне или поклоняться каким-нибудь древним камням, что с того? Это просто глупость и детские шалости. Кроме того, есть немногие мастера наводить морок или варить зелья. Поверь, рыцарь, я могу дать такое снадобье, что ты, как наяву, ощутишь, будто у тебя орлиные крылья и ты паришь в поднебесье. — Он помолчал. — Наконец, есть и такие — этих и вовсе мало, — кто и вправду связан с силами тьмы. Эти не хвастливы, они ничем не выдают своей подлинной сущности. Они не проделывают дешевых трюков, нет, эти мужчины и женщины как бы носят маски, да так ловко и умно, что ты ничего не заподозришь. Такие не живут в убогих хижинах, не ютятся под забором или на заброшенных пустырях — они скрываются в светских и церковных канцеляриях, в аббатствах, в монастырях, в укрепленных поместьях знати, в замках и дворцах. Они образованны и начитанны, их знают как верных сынов и дочерей Церкви. А на самом деле — это дьяволопоклонники, и они очень опасны.