Катарина Причард - Крылатые семена Страница 47

— Но я думаю, — сказала Эйли, — и ваша бабушка того же мнения, что материнство всегда и во всех случаях — вещь священная. Что бы ни говорили другие, а мы будем любить этого малыша и заботиться о нем, верно?

Ла был уже достаточно взрослым мальчиком — он понял ее слова лучше, чем Надя.

— Будь покойна! — горячо сказал он.

А Надя воскликнула в полном восторге:

— Ты же знаешь, я всю жизнь просила тебя, мама, чтобы ты родила ребеночка! А ты даже и не подумала! Ну вот, теперь у нас будет ребенок Дафны, так что все в порядке.

Конечно, досужие языки заработали вовсю, когда Дафна вернулась домой с ребенком на руках. Это была хорошая пожива для сплетниц. Но Уолли О'Брайен уже покинул Калгурли, и хотя любителей посудачить нашлось немало, это не изменило отношения к Дафне. Народ на приисках всегда сочувствует девушке, «попавшей в беду из-за какого-то негодяя», как говорят в таких случаях.

А Дафна появлялась на улицах, счастливая и гордая, как всякая молодая мать, когда она выходит на прогулку с пухлым, розовым, курносым созданием, уложенным в коляску. Их были сотни — этих молодых матерей, везущих свои коляски и тележки по асфальтовой мостовой Боулдера или по пешеходным тропинкам в его окрестностях. Сын Дафны возлежал в коляске, такой же нарядный, как и другие малыши, под голубым пуховым одеяльцем с вышитым пододеяльником, на подушке с вышитой наволочкой. Он был не менее нарядно одет и не менее чисто вымыт, чем самый избалованный из своих сверстников, — словом, был такой же душка, как и все остальные.

Друзья и соседи кивали и улыбались Дафне, когда она проходила мимо. Если порой она и замечала постное выражение лица или ловила на себе осуждающий взгляд, это не задевало ее. Ведь она слышала на своем пути так много веселых, добродушных приветствий.

«Здравствуй, Дафна!» — говорили ей мужчины, а женщины останавливались поболтать.

«Поздравляю с возвращением! Ну, как твой малыш? Да он у тебя молодец, парень хоть куда! Скажи маме, что я загляну к ней на днях».

— Какие они все добрые! — воскликнула Дафна, рассказывая об этих встречах матери. — Я всегда так мало обращала внимания на этих людей, а они задерживаются со мной, переходят с другой стороны улицы, чтобы сказать что-нибудь приятное.

— Такой уж у нас народ на приисках, — сказала Эйли. — Это все рабочий люд, они много пережили сами и стараются поддержать человека в беде.

— Они еще потому так добры ко мне, что я твоя дочь, — задумчиво сказала Дафна. — Ведь все идут к тебе со своими тревогами и заботами, мама. Кому ты только не помогала!

— Вовсе не потому, — возразила Эйли. — Ты одна из них, и они всегда будут стоять за тебя горой.

— Я и не замечала раньше, как много горя и страданий вокруг. — Дафна задумалась, и нежное лицо ее омрачилось. — Эта несчастная миссис Янг ухаживает за мужем, который умирает от туберкулеза, а у самой, по ее словам, порок сердца и рак желудка. А старуха Колхун — ведь ей уже, верно, за восемьдесят — полуслепая, всю скрючило от ревматизма, а еще растит четверых детей, оставшихся после Мейбл. Вчера она сказала мне, что Джека бросила жена и он привел к ней своего сынишку, чтобы она за ним присматривала. «Но это же ужасно, миссис Колхун, — говорю я. — Можно ли так работать в вашем возрасте?» — «Какая разница, моя милая, — отвечает она. — Мне уж так мало осталось жить, что больше работы, меньше работы — не все ли равно».

Эйли нахмурилась.

— Надо зайти поглядеть — нельзя ли чем-нибудь помочь.

— А миссис Тюдор… — Эйли видела, что Дафне хочется поделиться тем, что вдруг открылось ей в жизни окружающих ее людей. — Ее единственный сын потерял рассудок, когда был на фронте, и теперь смеется идиотским смехом день и ночь! Она боится оставить его одного хотя бы на минуту. Уже невесть сколько лет почти не выходит из дому, все ухаживает за своим Полем, и сама стала как безумная — худая, страшная, словно привидение. А миссис Стаббс поехала на прошлой неделе в Кулгарди хоронить свою мать; вернулась домой и узнает, что муж лежит в больнице. Ему отрезало обе ноги — несчастный случай на руднике.

Эйли начинала опасаться, что горе и страдание, которые Дафна увидела вокруг себя, подействовали на нее слишком угнетающе.

— А про миссис Мак-Нэб ты забыла? — спросила она шутливо. — Она приходила сегодня утром жаловаться на неслыханное поведение коз миссис Колхун: они вечно залезают к ней в сад! А ее сыночек Фрэнки — это ее младший, она живет теперь с ним вдвоем — спутался, по ее словам, с какой-то жирной ленивой бабищей, у которой четверо детей! Муж этой особы того и гляди нагрянет домой из Вилуны, устроит скандал и посадит свою супругу и всех своих четырех сорванцов Фрэнки на шею! Миссис Мак-Нэб нисколько не сомневается, что именно так и будет.

— Вот беда! — Дафна рассмеялась, но взгляд ее был задумчив. — Как ты только можешь так держаться, мама, и быть веселой, я просто не понимаю!

— А что же еще остается делать? — смеясь, отвечала Эйли. — Надо ведь и пошутить порой, а главное — не терять надежды, иначе все эти страдания, которые видишь вокруг, придавят тебя к земле. Твой отец говорил, что он не может надивиться героизму простых людей. И потому, что кругом так много горя и мук и мы так мало можем сделать, чтобы облегчить их, я стараюсь смотреть вперед и призываю людей сплотиться, чтобы построить новую, лучшую жизнь.

— Ах, мамочка! — воскликнула Дафна. Взгляд ее светился любовью и тем особым чувством доверия, которое так окрепло между ними за последнее время. — Если бы я могла быть такой, как ты!

Глава XX

Белоствольные эвкалипты, куррайонги с большими пучками шелковистых, словно атлас, зеленых листьев, перечные деревья, осыпанные розоватыми плодами на длинных черенках, живой стеной окружали сад — оазис города Калгурли. Сад был полон птиц — голубей, колибри, маленьких певчих пташек, — и ранним летом в полуденном, пронизанном солнечными лучами воздухе стояли заливистые птичьи трели, щебет, чириканье и воркование.

Салли любила этот сад и пользовалась каждой свободной минутой, чтобы посидеть здесь, послушать пение птиц, полюбоваться на яркие клумбы желтофиолей, роз, маргариток и ноготков, похожие на букеты, разбросанные по зеленым лужайкам, над которыми деревья простирали свои раскидистые ветви, полные неумолчного шелеста. Особенно любила она приходить сюда, когда была озабочена или расстроена. Она знала, что непременно встретит здесь кого-нибудь из приисковых старожилов, с кем можно перекинуться словом. На лужайках резвились дети. Салли улыбалась их проказам, ей нравилось следить за их играми. Рядом был старый бассейн, где учились плавать тысячи приисковых юношей, в том числе и ее сыновья когда-то. Деревянный навес над эстрадой для оркестра, сделанный в виде чалмы и увитый зловеще-красными цветами бугенвиллеи, напоминал ей о тех днях, когда она и Фриско приходили сюда словно молодые влюбленные. Как часто они смеялись над нелепой деревянной чалмой, особенно после того, как ее наново покрасили серебряной краской.

Салли понимала, что ее сейчас тревожит. Теперь у Фриско никогда не находилось времени, чтобы погулять с ней в саду. Он все больше и больше погружался в свои дела, вечно пропадал в конторе. С тех пор как Салли вернулась с побережья, она чувствовала, что между ними не все ладно. Фриско пил больше обычного. Это беспокоило ее — так же как и состояние его дел. Фриско был не из тех, кто пьет ради того, чтобы напиться. Салли догадывалась, что его что-то гложет и он пьет, чтобы забыться. Динни был того же мнения.

— Если Фриско прогорел на своих акциях, вам следует об этом знать, мэм, — говорил ей Динни. — Я просто видеть не могу, как он, накачавшись виски, является домой, а вы сходите с ума от беспокойства.

Нужно взяться за Фриско и разузнать, что у него там стряслось, решила в конце концов Салли; она уже довольно долго сидела в саду, раздумывая, что ей предпринять. Чем скорее она узнает, в каком положении у него дела, тем лучше. Если он действительно запутался, быть может, еще не поздно вызволить его из беды.

Салли встала, отряхнула юбку и быстро зашагала к выходу. Калитка с шумом захлопнулась за ней, и такая пустая, голая, опаленная зноем улица предстала ее взору, что, казалось, прекрасный сад, его мирная тень и прохлада могли ей только привидеться.

Когда Салли пришла в контору, она не застала там Фриско. Куда он ушел и когда вернется. Нора не знала. У нее, как показалось Салли, был какой-то растерянный вид. Она явно не хотела, чтобы Салли ждала Фриско в конторе. Но Салли твердо решила, что должна поговорить с Фриско и поговорить немедля. Да, нужно сделать это сейчас, пока не поздно. Кстати, она надеялась узнать у Норы, действительно ли его дела так плохи, как она опасалась.

— Я бы не советовала вам ждать его, миссис Гауг, — повторила Нора, явно желая отделаться от посетительницы.