Джейн Харрис - Наблюдения, или Любые приказы госпожи Страница 48

Достигнув лестничной площадки, я увидела, что дверь в спальню миссус отворена и там горит свет. Затаив дыхание, я на цыпочках вошла, но с облегчением обнаружила, что в комнате никого нет. Одеяла на кровати были откинуты, словно миссус какое-то время лежала там, а потом встала. Решив, что она спустилась в кухню перекусить, я вышла на лестничную площадку и уже собиралась воротиться к себе, когда внимание мое привлек тихий звук, донесшийся сверху. Скрип половицы.

Я бросила взгляд вдоль коридора, в сторону главной лестницы на чердак, и ровно в этот момент в поле видимости появилась миссус, сходящая по ступенькам в круге света. Сперва показались ноги в бархатных тапочках и подол ночной сорочки. Она ступала медленно и осторожно. Миссус еще не увидела меня, лестничная стена загораживала ей обзор, и я поспешно спряталась за бельевым шкафом — наверно испугалась, как бы она не подумала, что я слежу за ней. В одной руке она держала фонарь. А под мышкой другой руки сжимала темный прямоугольный предмет.

Все это я разглядела буквально за секунду до того, как миссус вышла на лестничную площадку. Я отпрянула в тень и затаила дыхание, по счастью, в своих стараниях не производить шума она пристально смотрела себе под ноги и не заметила меня. Темный предмет она крепко прижимала к боку, и я мельком увидела лишь подобие светлого хвостика, свисающего с него, прежде чем она скрылась в комнате и затворила за собой дверь. Что бы это ни было, оно было перевязано бледно-розовой ленточкой.

Что же за таинственный предмет такой? Какая-то вещь, которую Арабелла хочет взять с собой в Эдинбург? Или что-то взятое из Нориного сундучка на чердаке? И почему она дождалась полуночи, чтобы туда подняться?

14

Недостающие страницы

Натурально я сказала себе, что наверняка существует самое обычное объяснение, почему миссус крадучись бродит по дому среди ночи. Но меня беспокоило одно: все это явно было связано с ее недавней болезнью. А ведь казалось, она полностью выздоровела!

Зайдя к ней в комнату наутро, я быстро огляделась вокруг, но ничего похожего на загадочный предмет там не было и в помине. Впрочем нет. Единственным слабым подобием тайника в комнате являлся письменный стол, где миссус хранила свои «Наблюдения», и мне пришло в голову, что туда-то она и спрятала предмет. Ключ торчал в замке, и мне страсть хотелось заглянуть в ящик одним глазком. В течение утра я чуть не каждые пять минут заходила в комнату под разными предлогами, но неизменно заставала там миссус, и мои планы шли прахом. В один из разов, когда я принесла угля, она штопала у камина и при моем появлении уставилась на меня с подозрительным прищуром, словно желая сказать, какого черта тебе еще надо — я ведь с рассвета уже раз сто сорок шесть заходила к ней.

Но дело оказалось в другом. Как скоро выяснилось.

— Я поднималась на чердак нынче утром, — сказала миссус, — и случайно заметила, что кто-то стер надпись с окна.

— Вот как? — откликнулась я самым беспечным тоном, какой только сумела изобразить. — А что вы делали на чердаке, мэм? — Она почему-то соврала насчет времени, когда ходила наверх.

Миссус указала на изножье кровати. Там лежал чемодан, прежде мной не замеченный. Ну разумеется, для поездки в Эдинбург ей понадобится чемодан, и да, они хранились на чердаке. Значит, она и вправду наведывалась туда утром. Но чемодан нисколько — ну ни капельки — не походил на предмет, который она несла под мышкой ночью.

— Я пошла за чемоданом, — сказала миссус. — И увидела, что окно протерто.

— Да, мэм, — призналась я. — Это я сделала. В тот же день, как вы слегли.

Она поцокала языком.

— Очень жаль, — говорит. — Я хотела исследовать руку.

— Руку, мэм?

— Почерк. Возможно, я поняла бы, чей он.

Ох и обрадовалась же я, что протерла окошко! Конечно, я нарочно писала печатными буквами, я же не полная дура. Но если честно, когда я чертила пальцем по стеклу, я даже не думала про Норин почерк, да и вообще кто знает, какой почерк у призраков и остается ли он таким же, каким был при жизни.

Миссус выжидательно смотрела на меня.

— Мне ужасно жаль, мэм, — соврала я. — Просто я решила, что от надписи лучше избавиться. Вам нужно еще что-нибудь сейчас?

— Нет, спасибо, Бесси. Но если ты еще где-нибудь обнаружишь подобные послания, пожалуйста, не стирай их, а немедленно покажи мне.

Я оторопело уставилась на нее. Ну вот, опять двадцать пять.

— Но… мэм… разве мы с вами не заключили, что больше никаких надписей не появится, поскольку никакого призрака нет? Что послание оставила там Нора, еще до смерти?

Миссус поморгала, словно пытаясь что-то вспомнить.

— Ах да, — говорит. — Конечно. Я имела в виду, возможно, Нора написала другие послания в других местах. Иными словами — при жизни.

Иными словами — хлябь твою твердь!

Она улыбнулась, взяла следующий чулок и стала рассматривать, но отсутствующим взглядом.

— Пожалуй, этот и чинить не стоит — как ты думаешь? Он весь в дырах. Ну да ладно, деваться некуда. — Она пожала плечами и снова заработала иголкой.

Этот маленький эпизод изрядно меня встревожил: вне всяких сомнений, миссус вела себя странно. Мне совершенно не хотелось, чтобы она опять слегла, и я решила залезть к ней в стол сразу после отъезда хозяев в Эдинбург.

Они отбыли на следующее утро, как и планировали. Господин Джеймс еще ни разу не ездил по железной дороге в восточном направлении и хотел восполнить данное упущение, а потому они собирались сесть на поезд в Уэстерфолдсе и доехать прямиком до Эдинбурга через Батгейт. Экипаж было велено подать к одиннадцати, но Бисквит Кротки опоздал на десять минут. Гектор, паразит такой, шлялся невесть где, и мне пришлось самой переть чемоданы на улицу. Господин Джеймс (скакавший по холлу, что кура на раскаленной сковороде) вихрем вылетел за мной следом и запрыгнул в карету с такой живостью, что я удивилась, как она не рассыпалась в щепки. Бисквит молча поставил чемоданы внутрь и залез обратно на козлы. Хотя «залез» не совсем точное слово. Мешкотно заполз, вот что он сделал.

Я ждала на крыльце, когда выйдет миссус. Дождь наконец перестал, и выглянуло солнце, но все вокруг было мокрей мокрого. Ступеньки, гравий, голые деревья, мох, кустарник — все выглядело скользким и грязным. Бисквит безостановочно плевал, точно неиссякаемый гейзер, чем страшно действовал мне на нервы. Его клячи, похоже, находились в равно злобном расположении духа, они нагадили целую гору пока стояли, во всяком случае гораздо больше положенного. Правду сказать, настроение у меня было паршивое. Сама не знаю почему. Наверно я волновалась за миссус. А еще, если честно, мне нисколько не улыбалось расстаться с ней на два дня.

Господину Джеймсу явно не терпелось поскорее тронуться в путь, он то и дело поглядывал на крыльцо, раздраженно хмыкая и покашливая, а немного погодя, когда жена так и не появилась, он выскочил из кареты, бросился обратно в дом и там что-то проорал. Спустя минуту-другую миссус наконец торопливо вышла, в светло-сером платье и черном плаще. Она нервно кусала губы, и я сразу поняла, что она расстроена. Она подошла ко мне и схватила за руки. Ее лайковые перчатки казались горячими и сухими на ощупь.

— Бесси, ты не видела ключ от моего стола? — спросила она.

— Нет, мэм, — ответила я, глядя ей прямо в глаза.

Она нахмурилась и отвела взгляд.

— Но куда же он подевался? — промолвила она, словно раздумывая вслух. — Должно быть, потерялся.

Господин Джеймс вылетел из дома позади нас.

— Давайте! Давайте! — выпалил он и несколько раз взмахнул обеими руками, словно собираясь спихнуть нас обеих с крыльца.

Я отскочила в сторону, а он схватил миссус под локоть и повлек к экипажу.

— До свидания, — сказала я. — Приятной поездки, мэм.

Господин Джеймс помог жене войти в карету, уселся с ней рядом и захлопнул дверцу. Бисквит взмахнул кнутом, дернул поводья, и лошади шатко тронулись с места. Я помахала рукой миссус, но она вряд ли увидела, хозяин загораживал ей меня.

Когда карета резво покатила по дороге, я сунула руку в карман фартука и нащупала там холодный железный ключ, который ухитрилась стянуть, когда миссус выходила по нужде.

Я смотрела вслед, пока экипаж не скрылся за поворотом, а потом вернулась в дом и затворила дверь на засовы. Сейчас, когда хозяева уехали, дом казался совсем другим. Слишком большой, слишком темный, слишком тихий. Лишь мерное тиканье напольных часов нарушало могильную тишину. Самый воздух словно затаился в ожидании чего-то. Мои шаги отдавались гулким эхом в холле, и все предметы обстановки, с которых я часто смахивала пыль тряпкой — часы, вешалка, столик для корреспонденции, — вдруг показались незнакомыми. Я понимала, что у меня просто разыгралось воображение, поскольку мне еще ни разу не случалось оставаться здесь одной надолго. Но все равно я торопливо прошла в кухню, где все-таки чувствовала себя привычнее и увереннее.