Наталья Павлищева - Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом Страница 48

— Воля ваша, братья…

Больше всего обрадовался, похоже, патриарх Николай Хрисоверг, он с удовольствием протянул руку перекрестить, благословляя:

— Вот и хорошо, дочь моя, вот и славненько… Господь не оставит своей милостью, Господь поможет…

У Анны мелькнула крамольная мысль, стал бы он так говорить, если бы ее действительно отправили на Принцевы острова? Цесаревна постаралась скорее отогнать эту мысль. Холодные светло-голубые глаза Василия не оставляли сомнений. Ледяного взгляда императора боялись многие, казалось, он не моргает, только смотрит безжалостно.

Дальше все понеслось, Анну закружило, потом она увидела будущего мужа, еще и ослепшего, и на мгновение пожалела его. Владимир снова прозрел, но ей это не помогло.

И вот она уже плывет в далекий Киев, где у князя целых четыре жены, но, главное, вокруг будут чужие люди, говорящие на незнакомом языке… Вспомнив об этом, Анна снова залилась слезами. Князь смотрел на жену с легкой досадой: с ней носятся, точно со стеклянной, а цесаревна ревмя ревет. В какой-то момент он невольно сравнил Анну с Рогнедой: той как только не доставалось, и силой взята была, опозорена, и едва не казнена мужем, и жила далеко от Киева и младших детей, но ничто княгиню не сломило, голову держит гордо! Мелькнула мысль, что порфирородной Анне далеко до Рогнеды.

Когда уже собрались из Корсуни домой в Киев, к князю вдруг попросился несколько странного вида дружинник. Воевода даже заподозрил, что это лазутчик, и был прав. Только лазутчиком Порей был княжьим, вернее, воеводы Блуда. Блуд и здесь помог своему князю. Услышав нужное слово, каким пользовались еще во времена стояния под Родней, Владимир велел оставить их одних. Порей, весь покрытый дорожной пылью, усталый, не решался сесть на предложенную князем лавку, только чуть отдышался и сообщил то, чего Владимир боялся. На Днепре не дадут пройти печенеги, ждут у порогов большой силой. Князь задумался, они с Волчьим Хвостом уже говорили о такой возможности, понятно, что степняки своего не упустят. Придется идти окружным путем, это дольше и тяжелее, но безопасней. Рисковать новой женой Владимир просто не мог.

— Нет худа без добра, — усмехнулся князь, — пойдем дальним путем.

Конечно, они добирались долго и прибыли в Киев непривычно, не от Степи, а по Десне от Чернигова. Впереди князя с новой женой неслась людская молва. О многолюдстве сопровождающих княгиню, о богатстве нарядов и золотых украшений всех греков… Много о чем, только о самой цесаревне как-то молчали, точно она тут вовсе ни при чем. Это вызывало особый интерес к новой княгине. Народ собирался посмотреть на грекиню, передавая из уст в уста странное слово: «порфирородная», мало понимая, что оно значит. Князь доволен, впервые он сочетался по-настоящему чинным браком, хотя и долго выжидал цесаревну, даже пригрозить пришлось, зато теперь вон как везет!

Рогнеда с тоской смотрела на суетящихся на киевском теремном дворе людей. Готовятся к встрече новой княгини. Владимир привез-таки себе из Корсуни царевну Анну. Худая, некрасивая, она держала голову не ниже, чем сама Рогнеда, ведь была сестрой императоров Царьграда, порфирородной.

— Какой? — изумилась Рогнеда, впервые услышав такое название. Блуд объяснил:

— Это значит, что мать ее родила, когда уже была императрицей. У греков только тот значим, кто в спальне Большого дворца родился, а еще лучше, когда родители у власти.

Княгиня подивилась:

— В том и вся заслуга?

Блуд только плечами пожал — чужие правила, как в них вмешиваться?

Это уже была не женитьба на Мальфрид, которая, хоть и родовитая, да глупая, и князю быстро надоела. За новой женой стояла вся мощь Византии. Но главное — она христианка. Как же теперь? У христиан можно иметь только одну жену, кого выберет князь? В глубине души Рогнеда понимала, что совсем не ее. Наверное, даже не Мальфрид и уже тем более не Наталью. Она досадливо стукнула кулачком по лавке, на которой сидела. Ну зачем же нужно снова жениться?!

Княгиня вдруг кликнула ближнюю холопку, велела подать большой плат и идти с собой. Холопки привыкли ничему не удивляться, только склонила голову, пошла. Рогнеда отправилась к ненавистной сопернице — гречанке Наталье. Та жила затворницей в дальних покоях терема, почти не выходя и ни с кем не разговаривая. Встретила Рогнеду настороженно, вскинула темные глаза, не улыбнулась, не пригласила пройти, видно, ожидая от старшей княгини только недоброго. Рогнеда прошла сама, обернулась, чтоб отослать девку. Грекиня внимательно следила за каждым движением женщины, но молчала. Та чуть смутилась такого ожидания и сама не знала, с чем идет. Просто теперь они оказались в одинаковом положении — ненужных, лишних жен, сыновья которых вторые после Вышеслава, сына еще первой жены Владимира Аллогии. Наконец Рогнеда решилась. Убедившись, что за сопровождавшей девкой плотно закрылась дверь, подсела ближе к Наталье, заговорила вполголоса:

— Князь новую жену из Корсуни везет. Христианку, сестру цареградских императоров.

Грекиня молча кивнула, в том не было тайны, весь Киев знал, что Владимир в Корсуни женился христианским браком на царевне Анне.

Рогнеда не выдержала, встала, взволнованно прошлась по небольшой ложнице.

— Зачем женился? Некрасива, в свои годы еще дева… Только что кровь царская. — Вдруг резко остановилась перед Натальей. — Она единственной останется!

Грекиня спокойно кивнула:

— Я ведаю. Она.

Этого Рогнеда понять не могла. Женщине только что сказали, что ее могут прогнать, а она так спокойна?

— А мы куда?

И тут же Рогнеда поняла, что Наталья попросту вернется в Болгарию, и ладно. А она сама? Тоже ведь может к Изяславу, как жила совсем недавно. Заберет дочь и уедет даже из своего Предславина. Но что-то не давало принять такое решение. В глубине души она уже понимала, что именно — не могла вот так, без боя, отдать князя проклятой сопернице, пусть и высокородной, но некрасивой и не в теле. Христианка? Ну и что, она тоже. И вон Наталья. Даже Мальфрид крестилась и новорожденного сына крестила.

Но Наталья ответила совсем не то, чего ждала Рогнеда. Она вдруг начала говорить точно сама с собой:

— Много лет во грехе живу… Не по своей воле, но грешу… Устала… — Она вдруг вскинула голову. — Я в монастырь уйду, если отпустит.

— Куда?! — обомлела Рогнеда. Такая мысль ей даже в голову не могла прийти! Шла посоветоваться, что делать с неожиданной соперницей, а услышала такое, что и в голове не укладывалось. — Как это?

Княгиня снова села на лавку напротив грекини. Та чуть улыбнулась:

— Я в монастыре до князя Святослава была. Когда монастырь разорили, его полюбила и ушла с ним. А он себе не взял, сыну Ярополку привез. Потом Владимиру досталась.

— Так… ты не любила князя? — Голос Рогнеды чуть дрогнул — она столько лет боялась соперницу, которая и соперницей не была!

Наталья покачала головой:

— Князя Святослава любила, а его сыновей нет.

— А… в монастырь?.. — Рогнеда просто не знала, что спросить. Но глаза грекини вдруг засветились таким светом, что она невольно залюбовалась.

— Все грехи отмолю, чтоб пред Богом чистой предстать. И свои, и княжьи! За князя Владимира много молиться надо, ему самому не отмолить, грешил сильно, в блуде жил…

Уж этого Рогнеде можно не объяснять, сама Добрыне подсказала, чтоб девок Владимиру подбирал. И тут она мысленно ужаснулась — выходит, что и она повинна пред богом за блуд мужа?! От такой неожиданной мысли Рогнеда замерла. Наталья тревожно заглянула ей в лицо:

— Что? Худо?

— Нет, нет, — замотала головой Рогнеда. — А я… могу отмолить?

— Что отмолить?

— Свои грехи и… княжьи? — сейчас уже самым главным в жизни казалось вот это — замолить грехи, совершенные в неведении. Хотя, какое тут неведение? Все сознавала, только не думала, что это грешно.

— Конечно! — горячо поддержала неожиданную подругу Наталья. — Господь милостив, он простит.

Рогнеда недоверчиво протянула:

— Простит?..

— Простит! — уверенно пообещала грекиня. — Только всей душой надо. И не грешить больше.

Рогнеда хотела возразить, что рядом с Владимиром не грешить невозможно, но вспомнила, что их, наверное, отпустят на волю, и почему-то обрадовалась. Только что она была готова любой ценой не допустить торжества ненавистной соперницы-ромейки, а сейчас стало безразлично, что та будет княгиней. Пусть себе, если ей нужна призрачная власть над Киевом и князем, то пусть…

Натальина рука легла на руку Рогнеды:

— Не кори себя за то, что было, не твоя вина. А если что за собой знаешь или чувствуешь, то покайся, отмоли.

И Рогнеде стало вдруг так спокойно, точно была в темноте, не ведая, где выход, но кто-то добрый и сильный взял за руку и на свет повел. Пусть еще самого света не видно, но она уже знала, что он есть, что теперь не потеряется, не заблудится, не пропадет.