Григорий Хохлов - Доля казачья Страница 48

Идиллия может тоже поехать в Россию, но только одна. К вам она не имеет никакого отношения. Соответственно и вещей может взять столько, сколько ей надо одной.

Лицо Идиллии счастливо, и отец невольно думает: — Чему радуешься доченька: везде коварство и обман. А ты так наивна, моё единственное дитя. Кто же тебя там защитит? Милая ты моя!

Ему хочется плакать навзрыд, но слёз уже нет. И сердце отца разрывается на части — болеть устало!

Василий тоже замкнулся и старался уйти в сад к своему любимому старому карпу.

Тот узнавал казака и спешил к нему. Рот карпа что-то тараторил и глаза его оживлённо блестели. И блаженно закатывались, когда Василий почесывал ему крутые бока.

— Рыба, но насколько она умна — думает Василий. — А мы всё воюем друг с другом, — и подытожил, — паразиты мы! Всё уничтожаем, всё, что попадётся. И нам по сто лет не прожить, но это и к лучшему: всё меньше крови на нас будет!

— Прощай мой друг, мой безответный дедушка. Ты моя единственная радость на всю вашу Японию. Только ты и смог понять мою суровую душу: добр я, как и ты, но кто об этом знает?

И сидит горемыка возле пруда и, странное дело, у карпа из глаз капают крупные жемчужные слезинки на цветные камешки дна. И рот его скорбно, совсем по-старчески, закрыт.

Он всё понимает! Возможно и не меньше нашего. А может и глубже всё воспринимает — этот мудрец вселенной!

Пароход уже вторые сутки стоял у пристани и, как всегда, работа на корабле всем находилась. Сновали моряки по трапу и не предвиделось окончания этой суматохе. Равнодушно взирали на них немногочисленные пассажиры. Их больше всего волновала экзотика этой малопонятной для европейца страны.

Но завтра день отплытия «Виктории» до Владивостока и все приготовления, волей неволей, завершались. Зевак это мало интересовало и они толкались, как рыбы на нересте, у причала. Были здесь и Коно с Такахаси, и у них были свои причины здесь присутствовать. И одна из них очень значимая для их чести и их родственников. Всё же хотелось им отблагодарить русских казаков по-человечески, по совести. А как это сделать, они не знали.

Сначала им гордость не позволяла и мыслить об этом, но все их родственники настояли на своём решении. Их заинтриговало то, что казаки никого не побоялись, даже самого императора, и не пошли на заманчивое убийство. А ведь сами японцы, как ни стыдно это признать, помышляли совсем другое. И готовы были убить казаков не задумываясь — сейчас им стыдно за это.

Этим русским не надо было легкой славы, они победили сразу всех японцев своей человечностью. А это, согласитесь, посильнее всякого оружия — душевно любить человека.

И за этот великий человеческий подвиг их долго будут помнить честные люди Японии. Их дети, как ни странно, уже играют в казаков. И почти совсем так же, как русские мальчишки в своих казаков-разбойников у себя в далёкой России.

Сидя верхом на палочках своих деревянных, воображаемых и резвых конях, скачут они по пристани. В руках у них деревянные казацкие шашки. А на голове что-то похожее на страшные казацкие папахи. Но только от этого игра ещё больше становилась интересней. И уже слышен перестук деревянного оружия, это встретились отважные конники. Но и тут русское, зычное слово «Ура!» оказалось посильнее напевного клича «Банзай!»

И, как ни странно, японские казачата побеждают своего родного и такого же сопливого противника, друга своего. Сегодня это никого не удивляет, все равно в итоге победила дружба. Но сколь долго это будет продолжаться, никто не знает. Вырастет другое поколение японцев. И возможно зазвенят сабли яростных бойцов и прольётся всенародная кровь.

Болит сломанная рука у Коно, но он не уходит домой, всё надеется на добрую встречу с казаками. И Такахаси тоже весь извелся в ожидании, и он должен как-то отблагодарить русских, а подарков им припасено немало. Но казаков почему-то среди этих любопытных людей не было.

Нет их на пристани, и вообще нигде нет, даже дома. Удивительно всё это.

И только тут до японских борцов доходит вся простая истина, что правы казаки. Найдётся своя сволочь, или наймит какой-либо, и в такой толпе их проще простого убить. И страшно им от такой мысли становится. За что?

А тут еще и русский генерал ни с того ни с сего на пристани трётся. И одет он очень уж подозрительно, как хамелеон, на все случаи жизни. И ещё очень похоже, что он при деле сейчас, как охотничий пёс в поиске рыскает. И глаза его так же всё зыркают по сторонам: — нет ли где казаков! А кого он ещё мог здесь высматривать? Только их!

— Что-то здесь не ладное творится — сообразили японцы, — и возможна здесь крупная интрига, а может и того хуже! Не дай Бог!

Помнили они, как раздавилось куриное яйцо в руках русского генерала. И как содержимое яйца размазалось на лице и одежде Тряпицина. Вот смеху-то было! Повеселился тогда народ. Так им и надо предателям, орденов захотели. Холуи вечные!

Может, что и другое задумал генерал в отместку казакам, не один он стратег такой. Наверно обидно им, что казаки здесь героями стали и лицо своей Родины, в отличие от них, сохранили. — Всякое, может быть, — терзаются японцы!

Но теперь расстановка сил в этой игре, иначе не назовёшь её, основательно изменилась. У казаков и защитники появились. И здесь их на пристани полным-полно. Не одни они.

Практичные и мудрые японцы решили сосредоточить своё внимание на этом странном русском генерале. Уж он то, этот прощелыга, их обязательно наведёт на казаков, совсем не зря он на пристани промышляет. Ох, не зря! А информация у него из первоисточников идёт — всё он знает!

И они, практически, не ошиблись, хотя о более заинтересованных лицах и они даже предполагать никак не могли.

Утро следующего, третьего дня, тоже ничего хорошего не принесло казакам. Зато документы об их освобождении из плена были им вручены господином Тарада.

Этим самым очень гордый и благородный отец подписывал сам себе, приговор на пожизненное одиночество. Но поступить иначе он не мог, глядя на свою единственную дочь. Та была на седьмом небе от нахлынувшего на неё счастья. Не это ли для него, любящего отца, наивысшая награда! Счастье оставаться со своим любимым человеком на всю долгую совместную жизнь — величайшее счастье. Он сам об этом мог только красиво мечтать.

Но его личная жизнь сложилась настолько трагично, что у Ичиро и мысли нет препятствовать счастью дочери. Пусть хоть она будет счастлива. А он сам, как же сам? Душа его разрывается от боли. Но он нашел в себе силы не молчать, чтобы не расстраивать дочь.

— Проживу как-нибудь! Кажется, так говорят, великие в своей необузданной простоте, русские. Они не точны как японцы, но душевности у них побольше.

Сколько я не изучал их быт и нравы, всегда не переставал удивляться их героической стойкости и самопожертвованию ради счастья других людей. Ведь я профессор в этом деле — это моё второе, кроме военного, образование. Профессор! И ещё вся моя жизнь многое подсказала мне — учила меня.

Почти что весело всё это сказано было, но сколько неизмеримой горечи в его душе сейчас звучало. Иначе и быть не могло. Идиллия это чувствовала, но крепилась и не плакала.

Убийство казака должно было произойти на корабле при общей посадке пассажиров, но уже на чужой территории. Как известно в мировой практике — это должно было произойти так, и не иначе. На корабле, на чужой территории.

И Тряпицин не мог поступить по-другому, здесь всё просчитали профессионалы. И что-то изменить было невозможно, разве, что потерять свою жизнь. Но она дороже стоит — тысячи чужих смертей. Она для него бесценна! И ещё очень хотелось ему уехать домой, да ещё с новым орденом на груди. Уж дома-то он навсегда избавится, от этого кошмара кровавого Востока. Следующий пароход будет его, а остальные офицеры пусть ещё парятся в этом позорном плену. Он своего страха натерпелся вволю! Конечно, и ему противна роль палача, да ещё при его генеральском звании. Но, в общем-то, игра стоит свеч, тем более что ведётся она на чужой территории. И всё будет шито-крыто! А в России он будет герой, это точно! И ещё не одна награда дождётся его от русского царя.

Как ни пытались Коно с Такахаси вместе со своими родственниками пробиться к казакам, но это им никак не удавалось. Все их попытки были тщетны. А сказать им много чего хотелось. И ещё от всего сердца пожелать хорошим людям счастья. И хоть какого-то маленького гостинца передать.

Но свита господина Тарада из слуг и носильщиков упорно не желала подпускать японцев к казакам. Это была хитро замаскированная охрана: надёжные и проверенные люди генерала. И в середине этой, казалось бы, нелепой свиты, прекрасная Идиллия, единственный цветок, её украшающий. Но и она невольно блекла от всей нервозности искусственно созданной обстановки. Это на корабле, а на берегу?

Много людей пришло проводить Идиллию в далёкую Россию. Любовь ведь никак не скроешь, если даже и очень захочешь это сделать. И провожающие тоже все по-своему воспринимали и оценили происходящее. Иначе и быть не могло! Но сейчас любовь всех их объединяла, у этого белоснежного борта корабля. Всё у влюбленных было на виду, вся их прелесть и нежность, вся первозданность чувств, и главное — их чистота. И это подкупало людей, видно было, что им самим в этой суматошной жизни очень не хватало такой чистой и ясной любви. И сейчас она заворожила их.