Елена Арсеньева - Возлюбленные великих художников Страница 48

Более года художник не брал кисть в руки.

Понимая, что потеря рассудка уже близка и горя можно не пережить, весной 1889 года Суриков вместе с дочерьми поехал в Сибирь.

«В то время Суриков произвел на меня впечатление нездорового человека. Говорил он как-то отрывисто коротко, несколько глухим голосом, если и случалось с ним разговориться, то часто и неожиданно впадал в задумчивость. Он был погружен в свои переживания. На глазах признаки слез», — вспоминал его друг, красноярский художник Михаил Рутченко.

Он надеялся на чудо… Но еще долго находился в состоянии уныния. И вдруг написал картину, которая показалась невероятно странной всем, кто его знал. Нет, не то удивляло, что затем, еще год спустя, он напишет (здесь же, в Красноярске) искрящееся снежным весельем «Взятие снежного городка». А та картина …

Она называлась «Исцеление Иисусом Христом слепорожденного». Сюжетом картины послужила глава 9 Евангелия от Иоанна: «И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии. Мне должно делать дела Пославшего Меня, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать… И сказал Иисус: на суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы. Услышав это, некоторые из фарисеев, бывших с Ним, сказали Ему: неужели и мы слепы? Иисус сказал им: если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас».

Суриков знал, что он — зрячий, но подвергнут унынию, а это большой грех. «Огорчение и тоска, леность ко всякому доброму делу есть отсечение надежды на Бога, сомнение в обетованиях Божиих, — размышлял он. — По словам старцев святых, „искушений никому не избежать, но можно избежать падений“».

Он взялся за полотно.

Смятение и даже ужас человека прозревшего переданы с поразительной выразительностью, а жест Христа, положившего ему руку на голову, — это величие и спокойствие. Фигура Христа — олицетворение тишины и благодати. Максимилиан Волошин писал об этой картине: «Все, что в душе художника звучит, как вопль, в произведении искусства должно выражаться молчанием».

Так оно и получилось. Но было еще нечто… В первоначальном варианте картины над правым плечом Христа витал ангел с удивительно прекрасным и трагическим женским лицом.

Те же глаза — черные, печальные, всепрощающие и сочувствующие. Те же любимые глаза! Чудилось, будто Лиза смотрела на любимого мужа, «как души смотрят с высоты на ими брошенное тело…».

Этюд так и остался этюдом. В окончательном варианте картины изображения Лизы уже не было. Быть может, Василий почувствовал, что написать ее — это поддаться искушению, почти греховному? Или ему кто-то подсказал отказаться от фигуры ангела?

Ныне картина недоступна публике — она хранится в Церковно-Археологическом кабинете Московской духовной академии, что в Сергиевом Посаде.

Овдовев в сорок лет, Суриков на всю жизнь остался одинок. Не мог проститься с воспоминаниями о том,

…сколько жизни было тут,Невозвратимо пережитой!О, сколько горестных минут,Любви и радости забытой!..[34]

Женщина не в его вкусе

(Анри Матисс — Лидия Делекторская)

— Он сказал, что слишком толстая. Это я-то?! А я его спросила, кого он ищет: помощницу или вешалку для шляп!

Невысокая женщина, с которой Лидия столкнулась возле лифта, уничтожающе хмыкнула, явно довольная своим остроумием.

Лидия смотрела растерянно. Чего-чего, а откровений на лестничной площадке она не ожидала.

— И что же вам ответили? — полюбопытствовала, скрывая улыбку: эта дамочка в перманенте и впрямь была пышка пышкой!

— Ну, он сказал, что ищет человека, который не занимал бы слишком много места в его кабинете и в жизни! — фыркнула дамочка.

Лидия опустила смеющиеся глаза, но, видимо, сделала это недостаточно быстро, потому что пышка мгновенно вспыхнула как порох:

— Вы тоже туда? Ну-ну! Можете мне поверить: он вам тоже откажет. Да-да! Придумает что-нибудь, не сомневайтесь! Например, что вы слишком тощая, и он не хочет, чтобы вас унесло ветром в раскрытое окно.

И, оттолкнув Лидию, пышка с победным смешком ворвалась в лифт, а потом задвинула за собой железную дверцу с таким грохотом, будто подняла перед натиском врага подъемный мост.

— Ор’вуар, — пробормотала вежливая Лидия и, тяжко вздохнув, подняла руку, чтобы нажать на кнопку звонка, рядом с которой была табличка «Henri Matisse».

В ту же секунду дверь распахнулась, и фигуристая брюнетка вылетела из квартиры, чуть не сбив Лидию с ног.

— Он выставил меня! — воскликнула, глядя на Лидию негодующими черными глазами. Дверь за ней захлопнулась — Нет, вы представляете?! Он выставил меня и сказал, что у меня слишком вызывающая внешность! А я спросила, кого он ищет, помощницу для дел или «белую даму»?

Она проскочила мимо Лидии, нажала на кнопку лифта и тут же в нетерпении топнула ногой.

— Лифт только что спустился, — пояснила Лидия. — Сейчас поднимется. А что ответил вам господин Матисс?

— Он сказал, что ему нужна женщина с внешностью, которая не будет раздражать его жену!

Лидия прикусила губу: да уж…

Брюнетка оказалась не менее приметливой и не менее обидчивой, чем толстушка, и спросила:

— Вы тоже туда? Он и вас выставит, не сомневайтесь! Что-нибудь придумает! Например, что вы слишком бледная и он боится не разглядеть вас на фоне стены!

И она загрохотала каблуками вниз по лестнице, даже не став дожидаться лифта, который спустя мгновение поднялся на этаж.

Лидия задумчиво посмотрела на решетчатую дверь его кабины. Может, открыть ее и уехать? Не подвергать себя оскорблениям, которых она и так вынесла за год — всего за год! — жизни с Котей столько, что ей вполне хватит до конца жизни?

Уйти, конечно, можно… Но на что она будет жить? Деньги, с которыми они приехали из Харбина, кончились. Сегодня Лидия уже не завтракала, и есть хочется ужасно. А это забавное объявление, которое она прочла на столбе около автобусной остановки, было единственным, в котором говорилось о работе. Текст показался ей обнадеживающим:

«Художник ищет помощницу для ведения дел. Посуду мыть заставлять не будут. Об ущербе для невинности можно не беспокоиться, я женат». Под объявлением адрес. Причем совсем рядом с квартиркой Лидии, на роскошном холме Симье, с видом на море, всего в каких-то сорока — сорока пяти минутах ходьбы. Чепуха, она даже не потратилась на автобус.

Уйти? Или все же рискнуть?

И вдруг она почувствовала себя как-то странно. Такое ощущение, будто ее кто-то пристально разглядывает. Этот «глазок» на двери… неужели в него кто-то смотрит?

Лидии ужасно захотелось причесаться и напудрить нос. Но пудреницу разбил Котя, когда устроил ей еще в Париже прощальную сцену (пудреница была его подарком, и он ни за что не хотел оставлять ее бывшей жене), а расческа у Лидии была позорная, с выпавшими зубьями, она стыдилась доставать ее при людях. Правда, на площадке никого нет, но что, если кто-то и впрямь следит за ней в «глазок»?

Первым делом, когда заведутся деньги, она купит новую расческу.

Ладно, это потом. А сейчас-то что делать?

Ну, решайся! Интересно, какой он, этот мсье Матисс? Какой-нибудь Кощей Бессмертный? Или злобный карлик?

Да ладно, какой бы ни был, как говорила тетя Наташа, царство ей небесное, за спрос денег не берут!

Лидия подняла руку и решительно вдавила палец в кнопку звонка.

Дверь в ту же секунду распахнулась, и она увидела высокого человека лет шестидесяти. В его волосах и короткой бороде мешались золото и серебро, но серебра было все же больше.

— Ну, наконец-то, — сказал он, снимая и снова надевая пенсне и вглядываясь в Лидию голубыми близорукими глазами. — Я думал, вы никогда не решитесь войти. Что вам наговорили эти дуры?

Глаза у него были хитрые, веселые и очень умные.

Неожиданно Лидия почувствовала себя так свободно, словно знала этого человека всю жизнь. Он ей ужасно понравился! И даже странный запах, который царил в прихожей, показался ей невероятно уютным.

— Они сказали, что вы монстр, — сообщила она со смешком.

Человек расхохотался, показав удивительно крепкие и молодые зубы.

— Но ведь это так и есть, — просто, по-дружески проговорил он и протянул Лидии руку: — Анри Матисс. А ваше имя?

— Лидия Делекторская.

— Де-ле-кто… — начал было повторять он, но сбился. — Вы славянка? Полька?

— Нет, русская.

— Быть не может! — Матисс покачал головой. — Русская? Но я был в России! Давно, у вас там не было еще этой… — Он пощелкал длинными пальцами. — …вашей великой октябрьской пертурбации. — Меня пригласил Серж Щукин. О, это был великий человек! Он меня обожал и предсказывал мне большое будущее. Как видите, оно сбылось, я стал знаменит.