Александр Доронин - Кузьма Алексеев Страница 48

— Собак пустили, — наконец обратился он к напарнику — Вавиле, который на своей лошадке с коротеньким отрезанным хвостом по самый живот увяз в сугробе. Привязанные к седлу Гераськи четыре собаки вдруг злобно заурчали.

— Гонят кого-то на нас, слышишь? — растерялся Вавила. — Теперича, дружище, не зевай! — сам с плеча неловко снял ружье.

Лай собак слышался явственнее и быстро приближался к ним, смешиваясь с криками людей.

— Лю-лю-лю! — то и дело раздавалось из оврага.

Гераська отвязал собак. Борзые, рыча, бросились вперед. Вот слева, вздымая снежный покров, чуть не перед носом, выскочил волк ростом с доброго теленка. За ним — второй, третий! Высунув горячие языки, на них кинулись собаки Гераськи. Кони хрипели, поднимаясь на дыбы. Пока Кучаев и Вавила силились удерживаться в седле, волки, не ввязавшись в драку с собаками, рассыпались в разные стороны. Собаки, замешкавшись, бросились все сразу за одним.

— Теперь мы куда? — спросил растерянный и напуганный Гераська.

Вавила махнул рукой в сторону убежавших собак. Но не успели они развернуть лошадей, как Вавила вскрикнул. Глаза Гераськи сделались совсем круглыми, как плошки: навстречу им, из-за деревьев, медленно вышли два волка, оскалив зубы. Один был совсем старый — шерсть его словно белыми нитками вышита, да и шел он вразвалку, будто и не спешил никуда. Много волков Гераська встречал, а вот такого, широколобого, седого, с зубами, как ножи, который бесстрашно прямо на тебя прёт, не попадалось.

— Эге-гей, берегись! — вырвалось из его уст.

От испуга лошадка Вавилы присела на задние ноги, и всадник вывалился в снег. Лошадка снова вскочила и, дрожа всем телом, пустилась наутек. Хоть от страха она и резво взяла, да глубокий снег мешал ей, она стала вязнуть по самое брюхо. Волки, увидев это, повернулись в ее сторону и с двух сторон кинулись на несчастную. Она тревожно заржала, сунулась грудью в снег. Вавила, поднявшись на ноги, схватил упавшее вместе с ним ружье и выстрелил, не целясь. Волки остановились, а потом один бросился в сторону оврага, другой, старый, побежал в лес.

— Догоняй его, догоняй! — кричал, что было мочи, стоявший в сугробе Вавила.

Гераська повернул своего рысака и, ныряя по самое его брюхо в снегу, заторопился за волком. Рысак тревожно поводил ушами, вздрагивая всем телом. Впереди, скуля и повизгивая, бежали собаки. Изредка зверь оглядывался назад, и тогда Гераська видел, как он клацает зубами. Но вот собаки догнали его, повалили в снег. Какая началась схватка! Одного пса зверь тут же прикончил. Остальные в страхе отступили. А волк бросился в березовую чащу, которая белела невдалеке.

Гераська пустил своего жеребца ему наперерез. Старый волк несколько раз подпрыгнул и встал. Поводя ушами и высунув язык, сунул хвост меж ног и сел на него. Ждал нападения.

— Улю-лю-лю-лю! — крикнул Гераська и пришпорил жеребца.

Волк неожиданно вскочил и бросился бежать на пригорок, густо заросший кустарником. В снегу он утопал не так, как тяжелая лошадь, поэтому Кучаев опять отстал. Собака трусливо бежала рядом, не решаясь вырваться вперед.

— Но-но-но!! — Гераська гнал жеребца во всю мочь. У того изо рта хлопьями падала пена, спина взмокла. Но расстояние между зверем и охотником не сокращалось. Волк все также упорно прыгал по сугробам, подметая хвостом своим пушистый снег. Гераська увидел его неповоротливую шею и серую спину. Вот зверь снова присел на задние лапы. Тут одна из собак бросилась на него. Волк одним ударом лапы остановил врага и острыми клыками вцепился упавшему в горло. Другие две собаки вцепились в его зад, принялись рвать.

Гераська соскочил с рысака, вскинул ружье, прицелился и крикнул:

— Долой, черти!

Собаки, недовольно рыча, отступили от волка.

Гераська выстрелил. Зверь взвыл, закрутился на месте и рухнул. Парень увидел, как краснеет снег под грудью матерого зверя и дергается задняя лапа. Он отвел взгляд в сторону и почувствовал, что смертельно устал. К нему уже приближались охотники и сам купец.

— Шкура хороша! Добрая… для саней! — радовался Строганов. — Да и ты, парень, не промах. Молодец! — похвалил он Гераську.

Вскоре все собрались на краю оврага, где начинали облаву. Посчитали убитых волков. Семь туш погрузили в сани. Тот, которого застрелил Гераська, был самый крупный, матерый, по-видимому вожак стаи.

Строганов подозвал к себе Вавилу, который стоял позади всех.

— Ты, горе-охотник, как умудрился лошадку загубить, а?

Вавила стал сбивчиво рассказывать о случившемся, купец только скрежетал зубами.

— Молчи, дурак! Волки не тронули, а ноги-то она в снегу поломала. Ты о себе думал, а не о добре хозяйском! — Строганов изо всех сил ударил Вавилу кнутовищем по лицу.

— Вы что делаете, Силантий Дмитриевич?! — не удержался Гераська. — В чем вина Вавилы? Лошадь сбросила его с себя, я видел, и пустилась через сугробы сама…

— Тебя не спрашивают, сопляк! — снова вскипел купец. — И не смей мне перечить!

На следующее утро Гераська с Вавилой покинули именье Строганова. Вавила подался в Нижний, к своей матери, а Гераська задержался на базаре. Он очень любил ходить по рядам, слушать продавцов, разглядывать товар. Иногда сам на дудке сыгранет, песенку веселую споет. Но сегодня дудочки с ним не оказалось, и в груди черные кошки скреблись. Но вокруг никто об этом не догадывался. Промеж бесконечных рядов рекой тек народ, продавцы надрывали глотки:

— Парча и атлас!

— Багдадские кинжалы!..

— Бусы, кольца, серьги!..

«Вот бы Катерине перстень купить, да где же денег взять!» — про себя подумал Гераська и с растревоженным сердцем покинул базар. Поспешил в монастырь, чтобы повидать дядю Кузьму, о котором сообщил ему на днях Захар Кумакшев. Не оглядываясь, парень бодро вышагивал и не замечал, как за ним следом шли два бородатых мужика. Подойдя к Успенскому собору, Гераська снял шапку, перекрестился. Не Богу он поклонялся, а тем мастерам, которые создали такую красоту. Окна из цветного стекла, купола, в самое небо взметнувшиеся, золотые кованые врата и прочные стены, к берегу навечно причаленны.

От собора открывался прекрасный вид на Волгу, на шумную, переполненную людьми и подводами дорогу, ведущую к ярмарке и монастырю. Постоял Гераська, полюбовался окрестностями и только сделал шаг — его с двух сторон схватили под руки бородатые мужики и потащили на телегу. Один из них, которого Гераська не раз примечал в кабаке, показав острые свои зубы, сказал с ехидной усмешкой:

— Нонче купец-то наш в удовольствии будет, значит…

Скрипнули санные полозья, короткохвостая лошадка резво двинулась по заиндевевшей дороге. Связанный Гераська не чуял времени, пока ехали до усадьбы купца. Там его вытащили из саней за ворот и повели в приземистый домик, где жили охранники имения. Там их поджидал сам Строганов.

Гераську поставили перед ним на колени. Купец, ударив дубиной об пол, прошипел змеёй:

— Все пошли во — он!..

Когда остались с парнем вдвоем, холодно сказал:

— Ты что это, язычник, убежать надумал? А кто мне лошадку отрабатывать будет?

— Силантий Дмитриевич, так лошадку-то волки сгубили, а не Вавила вовсе…

Строганов приподнял свою увесистую дубинку, думал ударить по шее строптивого парня, но потом медленно опустил ее.

— Вы, Силантий Дмитриевич, не правы. Вавилу самого могли волки загрызть. А он не растерялся, отпугнул их выстрелом. Разве мог он подумать, что с перепугу лошадь ноги поломает…

— Да кто ты такой, чтоб мне указывать?! — задрожал всем телом Строганов. — Мордвин тупорылый… Эгей! — позвал купец.

Вошли те же бородачи и встали у порога, ожидая команды.

— В холодную его! Голодом морить! Пусть посидит, подумает, как против своего хозяина выступать!

Гераську вывели на улицу, в ту же подводу ткнули носом.

Из подземелья Кузьму перевели в келью, где стояла одна-единственная широкая скамейка и в углу — лохань, служившая нужником. Хотя рядом, за стеной, находились другие кельи, невольник никого не видел и не слышал. Иногда к нему заходил Гавриил, чтобы в очередной раз прочесть Евангелие. Иногда чтение заканчивалось спором. Однако каждый оставался при своем мнении. Сегодня келарь повел Кузьму на прогулку — подышать свежим воздухом. В коридоре их поджидал монах. Ни слова не говоря, он пошел следом.

На улице уже стемнело. На фоне сумеречного неба угадывались силуэты куполов собора. Келии, прижатые друг к другу, вроде петушиных гребешков торчали из глубокого снега. Возле одной из них, молча пройдя по расчищенным от снега узким тропинкам, остановились.

— Я пойду, — неожиданно сказал Гавриил и, не взглянув на Кузьму, быстро ушел.

— Я нонче тебя, эрзянин, в гости к себе заберу, — «одарил» Алексеева ехидным смешком тайный провожатый. Ростом он могуч, как дуб высокий. Приплюснутый нос во все лицо и черная борода до пояса. «Атаман шайки разбойников, а не монах», — подумал Кузьма и поежился от недоброго предчувствия.