Переулок Мидак - Нагиб Махфуз Страница 48

Дядюшка Камил неодобрительно поглядел на двоих рабочих, с головой ушедших в своё занятие, ожидая, что день будет шумным и гнетущим. Шатёр состоял из отдельных деталей, были установлены столбы, которые связали верёвками для крепления, а на них подвесили занавес. Пол был посыпан песком, расставлены стулья по обе стороны узкого прохода, ведущего к высокой сцене внутри шатра. Громкоговорители стояли на всех перекрёстках между кварталом Хусейна и Гурийей. Но самым замечательным было то, что вход в шатёр оставили незавешенным ни шторкой, ни навесом, что позволяло жителям переулка участвовать в представлении, не выходя из своих квартир. На верху на сцене висел большой портрет главы правительства, а под ним — портрет поменьше — кандидата Фархада, которого знало большинство обитателей Мидака, так как он был торговцем из Ан-Нахасийи. Два юноши прошли с плакатами и принялись крепить их на стенах шатра. На этих плакатах золотой краской были написаны такие строки: Изберите своего независимого представителя — Ибрахима Фархада на основе основных принципов Саада[4]. Ушла эпоха тирании и нищеты.

Настала эпоха справедливости и процветания.

Они хотели повесить это заявление в лавке дядюшки Камила, однако тот, на душе которого отъезд Аббаса Аль-Хулва оставил разрушительный след, с возмущением выпалил им:

— Не здесь, мои дорогие ребятки, это навлечёт несчастье на мой бизнес и прекратятся доходы…

Один из них рассмеялся:

— Нет, наоборот, это привлечёт доходы. Если сам кандидат увидит это сегодня, то купит всю вашу басбусу и заплатит за неё вдвойне.

Работа завершилась к полудню, и на место вернулась привычная тишина. Так было где-то до вечера, когда явился господин Ибрахим Фархад вместе со своими приближёнными, чтобы самолично понаблюдать за ходом дел. Это был человек того сорта, который никогда не выпускает из рук лишних расходов, и к тому же он являлся торговцем, проверявшим свой бюджет до самой копейки, дабы не допускать расходования ничего, кроме того, что действительно необходимо. Он шёл впереди народа — низкого роста, гордо щеголяя в джуббе и кафтане, поворачиваясь к толпе своим смуглым круглым лицом и глядя наивными глазами. Поступь его свидетельствовала об уверенности в себе и гордости, глаза же говорили о простоте и доброте. Весь вид его утверждал превосходство живота над головой.

Появление его взволновало весь переулок и прилегающие к нему улицы, и не потому, что его считали избранником целого квартала, словно настоящую невесту, и надеялись, что сей «свадебный пир» принесёт всем много благ, но и оттого, что пока ещё не оправились от того шока, который обрушился на них во время предыдущих выборов и победы того кандидата. Следом за ним шли группами мальчишки, выкрикивая громкие возгласы: «Кто наш кандидат?»… И таким же громовым голосом им единогласно вторили: «Ибрахим Фархад», затем они снова спрашивали: «Кто сын квартала?», и им так же отвечали: «Ибрахим Фархад», и так далее, и так прочее, пока они не заполнили всю улицу, а многие из них прошли в шатёр. Сам же кандидат отвечал на все эти возгласы тем, что поднимал руки к голове в знак приветствия, после чего он направился в переулок, окружённый приспешниками, большинство которых составляли тяжелоатлеты из местного спортивного клуба, а затем свернул к старому парикмахеру, который занял место Аль-Хулва, и протянув ему руку, сказал: «Мир вам, о брат мой, араб!» Тот в смущении приветственно склонился к протянутой ему руке. Кандидат перешёл далее к дядюшке Камилю со словами: «Не утруждайте себя и не вставайте, заклинаю вас святым Хусейном, сидите, сидите. Как ваши дела? О, Аллах велик, Аллах велик!… Эта басбуса бесподобна, и все об этом узнают уже этим вечером». С приветствиями он подходил ко всем, встречавшимся ему на пути, пока не очутился в конце его — у кафе Кирши, где поздоровался с хозяином, присел сам и пригласил сесть свою свиту. Люди рванули наперегонки в кафе, среди них были даже Джаада-пекарь и Зайта-мастер-членовредитель. Кандидат обвёл присутствующих весёлым взглядом, затем, обращаясь к Кирше, сказал:

— Пожалуйста, чай для всех…

И приветливо улыбнулся в ответ на слова благодарности, посыпавшиеся на него отовсюду, и вновь повернувшись к Кирше, попросил его:

— Надеюсь, кафе удовлетворит все нужды избирательного штаба…

Кирша вяло ответил:

— Мы к вашим услугам, господин…

От кандидата не укрылась эта его вялость, и он мягким тоном произнёс:

— Все мы сыны одного и того же квартала, все мы братья!…

На самом деле господин Фархад пришёл в кафе специально, чтобы завоевать расположение учителя Кирши, а всё потому, что он уже звал его к себе несколько дней тому назад, чтобы склонить его на свою сторону и тем самым заручиться его голосом и голосами всех тех других владельцев кафе и их работников, на которых Кирша имел влияние. Он вручил ему пятнадцать фунтов в качестве задатка, однако Кирша отказался их взять, протестуя, что он ничуть не лучше Аль-Фаваля — владельца кафе в Ад-Дарасе, о котором разошлись слухи, будто бы он получил целых двадцать фунтов. Фархад всё же убедил его взять пока пятнадцать фунтов, пообещав потом добавить. После этого они расстались, но кандидат побаивался, что Кирша может пойти против него. Хотя в действительности Кирша питал злобу на всех этих «политических выскочек», как он называл их, и затаил на него зуб, пока тот не исправит свою оплошность.

Учитель Кирша был настороже — несмотря на то, что им владело замешательство, — во всём, что касалось политики. В молодости он приобрёл известность в мире политики, похожую на ту, какую он обрёл впоследствии в остальных делах! Он принимал активнейшее и деятельное участие в восстании 1919 года, ему приписывали организацию крупного пожара, уничтожившего еврейскую сигаретную торговую компанию на площади Хусейна. Он также был одним из героев яростной борьбы между революционерами с одной стороны и армянами и евреями с другой. Когда же затухло кровавое восстание, он нашёл себе другое, на избирательном поле, хотя и был скован в своих энергичных действиях. Так, во время выборов 1924 года он приложил все свои силы, что было оценено по заслугам. Он удержался перед соблазнами на