Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров) Страница 49

Пан Заглоба засунул саблю под пень, присыпал ее травою и листьями, затем перекинул через плечи сумку и торбан, взял в руки посох, махнул им раз-другой и сказал:

— За неимением лучшего, хорошо и это; можно угостить какую-нибудь собаку, а то и волка. Скверно только, что надо идти пешком, но делать нечего! Идем!

Они пошли;, черноволосый отрок впереди, дед за ним. Дед ворчал и проклинал свою долю, заставившую его идти пешком в такую жару, хотя в степи дул прохладный ветерок. Вскоре они достигли оврага, а за оврагом на кургане росли три могучих дуба; к ним-то и направились наши пешеходы. Тут же пролегала и дорога, совершенно пустынная в это время: ни чумака, ни телеги, ни серых волов, ступающих мерным шагом, ничего. Только кое-где белели кости павшего скота. Пан Заглоба и Елена шли, останавливаясь в придорожных рощицах. Черноволосый мальчик укладывался спать на зеленой мураве, а дед бодрствовал. Приходилось им переходить и через ручьи и часами искать брода. Тогда дед переносил мальчика на руках, демонстрируя силу, удивительную для человека, питающегося подаянием. Но зато какой это был плечистый дед! Так шли они до вечера, пока отрок не сел у дороги и не сказал:

— Дальше я идти не могу, сил нет. Не пойду дальше. Тут лягу и умру.

Дед сильно встревожился.

— О, проклятая пустыня! Ни хутора, ни усадьбы по дороге, ни живого человека. Нельзя нам тут оставаться ночью. Уже вечер, через час стемнеет… Прислушайтесь-ка, княжна!

Тут дед замолк, и воцарилась полная тишина, но вдруг ее прервал голос, который выходил из далекого оврага.

— Это волки, — сказал пан Заглоба. — Прошлой ночью они у нас лошадей съели, теперь до нас добираются. Правда, у меня есть пистолет, но пороху едва ли на два заряда достанет, а мне вовсе не хотелось бы служить марципаном на волчьем пиру. Слышите, панна, опять!

Вой становился все сильнее и сильнее.

— Вставай, дитятко! — сказал старик. — А если идти не можешь, я тебя понесу. Что же делать? Видать, полюбил я тебя, но это потому, что у меня никогда своих детей не было, а если и были незаконные, то и те басурмане, потому что я долго жил в Турции. На мне и кончится род Заглобы герба Вчеле. Вы меня приютите под старость, а сейчас вставайте или садитесь ко мне на плечи.

— Ах, я так утомилась, что и пошевелиться не в состоянии.

— А еще хвалились своею силой… Тс… тише! Ей-Богу, я, кажется, слышу собачий лай… Так и есть… Это собаки, а не волки. Значит, недалеко и Демьяновка, о которой мне говорил дед. Слава тебе, Господи! Так и есть, собаки. Слышите?

Действительно, вскоре за лесом, в нескольких сотнях шагов показались огни многочисленных хат. При свете догорающей зари еще виднелись маковки церкви. Лай собак слышался все яснее.

— Да, это Демьяновка, иначе и быть не может, — решил пан Заглоба. — Нищих всегда охотно принимают; может быть, найдется ночлег и ужин, а может быть, добрые люди и дальше подвезут. Подождите, панна, ведь это княжеское село; там и управляющий живет. И отдохнем, и сведения соберем. Князь, может быть, уже в дороге, может быть, помощь ближе, чем вы полагаете. Только помните, что вы немая… немой, хотел я сказать. Я сделал было глупость, приказав вам называть меня Онуфрием, тогда как вы говорить не можете. Я уж один буду говорить за нас обоих; я, слава Богу, помужицки говорю так же, как по латыни. Дальше, дальше! Вот и первые хаты недалеко. О, Творец! Когда же кончатся наши скитания? Хоть бы пива достать! И за то возблагодарил бы Господа Бога.

Пан Заглоба замолчал на минуту и в молчании прошел несколько шагов, но потом опять спохватился:

— Помните же, княжна, что я вам сказал. Если у вас кто-нибудь что-нибудь спросит, укажите на меня и скажите: гм! га! га! Я заметил, вы быстро соображаете, а тут дело вдет о вашей жизни. Нам бы только повстречаться с княжеским или гетманским полком, тогда мы прямо бы заявили, кто мы таковы, особенно если найдется офицер из знакомых пана Скшетуского. А это что? Кажется, огонь там, внизу? Ага! Кузница! Да там и народу немало; пойдемте туда.

В самом начале оврага стояла кузница и сыпала целыми снопами золотых искр, а в ее двери лились потоки ослепительного света. Перед кузницей толпились кучки народа. Отголоски мерных ударов молотов сливались с громким говором, с песнями и лаем собак. Пан Заглоба направился прямо к яру, ударил в струны торбана и начал:

       Эй, там на горе       Жницы жнут,       А под горою,       Под зеленою,       Казаки идут.

Он подошел к толпе, гудящей перед кузницей. То были крестьяне, по большей части пьяные. Все они держали в руках палки с насаженными косами или остриями копий. Кузнецы занимались исключительно оттачиванием кос и приготовлением наконечников.

— Эй, дед! Дед! — зашумела толпа.

— Слава Богу! — промолвил пан Заглоба.

— Во веки веков!

— Скажите, детки, это Демьяновка?

— Демьяновка. А что?

— Да мне говорили по дороге, — продолжал дед, — что тут живут добрые люди, деда примут, накормят, напоят и денег дадут. Я стар, иду издалека, а мой поводырь дальше идти не может. Он, бедный, немой, старика водит, потому что я ничего не вижу, слепец я несчастный! Бог вас благословит, добрые люди, святой Николай чудотворец и святой Онуфрий. Еще одним глазом я чуть-чуть вижу, а в другом ночь вечная; так вот и хожу с торбаном, пою песни, и живем мы, как птицы небесные, по милости добрых людей.

— А откуда ты, дед?

— Ой, издалека, издалека. Только дайте отдохнуть… Тут у кузницы, я вижу, лавка. Садись и ты, — он обратился к Елене. — Мы из-под Лядовы, добрые люди. Только из дому мы давно-давно вышли, а теперь идем с праздника из Броварков.

— Что там слышно хорошего? — спросил старый крестьянин с косой в руках.

— Слышали, слышали много, а что хорошего, не знаем. Народу там перебывало много. О Хмельницком говорили, что атаманского сына и его рыцарей побил. Слышали также, что на русском берегу народ поднимается на панов.

Толпа поселян окружила пана Заглобу, который, сидя около княжны, время от времени перебирал струны гусель.

— Так ты слышал, что поднимается?

— Да, горькая наша доля!

— И говорят, что конец ей будет?

— В Киеве, в алтаре нашли письмо от Христа. И написано там, что будет война страшная и великое кровопролитие во всей Украине.

Окружающие еще теснее столпились возле пана Заглобы.

— Так ты говоришь, что письмо было?

— Как же, было, было! О войне, о кровопролитии… Я бы вам и еще рассказал, да у меня в горле пересохло.

— А вот мы тебе сейчас и горилки принесем… Выпей и рассказывай. Вы, старики, гусляры, повсюду бываете и все знаете. И до тебя были у нас и сказали, что на панов придет от Хмеля погибель. Вот мы и приказали поделать себе косы и копья, а теперь не знаем, начинать ли, или ждать письма от Хмеля.

Заглоба выпил чарку, крякнул и проговорил:

— А кто вам сказал, что начинать пора?

— Мы сами хотим!

— Начинать! Начинать! — раздались многочисленные голоса. — Коли запорожцы панов побили, так начинать!

Крепкие руки энергично подняли вверх косы, но все ждали, что скажет "дид". Дед молчал-молчал и, наконец, спросил:

— Вы чьи люди?

— Мы князя Еремы.

— А кого вы будете резать?

Крестьяне переглянулись между собою.

— Его? — спросил дед.

— Не осилим…

— Ой! Не осилите, детки, не осилите! Бывал я и в Лубнах и видел своими глазами. Страшный он! Как крикнет — лес валится, ногою топнет — овраг вырастает. Его и король боится, и гетманы слушаются, и все его боятся. А войска у него больше, чем у хана и у султана. Не осилите, детки, не осилите. А вы еще того не знаете, — я-то знаю, — ему все ляхи придут на помощь, а пословица говорит: что лях — то сабля!

В толпе воцарилось угрюмое молчание; дед снова провел рукою по струнам торбана и продолжал, подняв голову вверг

— Идет князь, идет, а за ним столько знамен и хоругвий, сколько звезд на небе или ковыля в степи. Летит перед ним ветер и плачет, а знаете, детки, о чем он плачет? О нашей доле он плачет. Летит перед ним смерть с косою и звенит… а знаете вы, на чью шею наточена эта коса? На нашу шею, детки.

— Господи, помилуй! — раздались в толпе тихие, испуганные голоса.

И снова молчание, только из кузницы доносился звук ударов молота.

— Кто здесь управляющий у князя? — спросил дед.

— Пан Гдешинский.

— А где он?

— Убежал.

— Зачем же он убежал?

— Он слышал, что для них косы да копья куют… испугался и убежал.

— Тем хуже; он о вас князю скажет.

— Что ты, дед, каркаешь, как ворон? — возмутился старый крестьянин. — А мы так думаем, что панам конец пришел. И не будет их ни на русском, ни на татарском берегу; ни панов, ни князей, только казаки, вольные люди будут… и брать с нас ничего не будут, и жидов не будет… Ты сказал, что так написано в том письме от Христа. А Хмель такой же сильный, как и князь.