Аркадий Крупняков - АМАЗОНКИ Страница 49

— Так сказала Атосса. Она передала тебе сан Священной.

— Кто она теперь, Атосса? Грешница, попиравшая все заветы великой Ипполиты. Она потеряла свою святость, уронила высокий сан верховной жрицы в грязь. Ей ли передавать его кому?то. Из ее рук священный пеплос и венец храма не примет никто. Вы говорите — Фермоскира гибнет. Но почему я должна спасать город? Разве не вы только вчера отдали трон Агнессе? Разве не вы готовы были сутки тому назад отнять копье полемархи у Беаты? У вас есть царица — пусть она спасает Фермоскиру. Я вся перед вами, и у меня ничего нет. Все царское войско под рукой Агнессы, все храмовые амазонки у тебя, кодомарха Антогора, а вы почему?то пришли ко мне.

— Но мы не знали, что Агнесса — порождение греха...

— И смогу ли я быть кодомархой, — сказала Антогора, — когда моя сестра... Храмовые не пойдут за мной.

— Только ты незапятнанная...

— К тебе одной приходит в сновидениях Ипполита.

— Богиня благоволит тебе... Соглашайся, Гелона.

— Сейчас не время обвинять нас, соглашайся. Пусть Беата поднимает царских и храмовых воительниц. Все мы просим вас.

— Скажи только «да», и завтра при всем народе мы возложим на тебя венец храма и пеплос Священной, — сказала Пелида. — Неужели тебе не дороги заветы великой богини?

— Священный пеплос, — как бы про себя сказала Гелона. — Зачем он мне, если его чистота и святость запачканы грехом.

— Что же делать, Гелона?

— Только огонь может очистить его от скверны.

— Огонь? Мы не понимаем тебя, Гелона?

— Я еще вчера знала, что вы придете сюда. И я всю ночь лежала у наоса, на каменных плитах храма, но великая богиня не пришла ко мне в сновидениях. Она отвернулась от меня, потому что я такая же грешница, как и Атосса. Я знала о рождении Агнессы и скрыла это ото всех. Я сама жду великой кары. И ничем Фермоскире помочь не,. могу.

— Послушай, Гелона, — Пелида подошла к ней, встала на колени. — Если великая Ипполита столько лет к тебе благосклонна — значит, она не винит тебя за сокрытие греха. Если Атосса, согрешив, сама скрыла это от нас, — при чем же ты? Кается тот, кто грешит.

— Я сказала вам не все. Вчера на Совете я обманула вас. Беата была права — я не спала в ту ночь и не могла говорить с богиней. Да богиня и не могла мне посоветовать отдать трон Агнессе. Я сделала это по приказу Атоссы.

— Пусть и за это падет грех на ее голову! — воскликнула Лаэрта. — Вставай над Фермоскирой!

— Нет, не могу. Пока рожденная в грехе среди нас — счастья городу не будет.

— Мы изгоним ее.

— Но это грехи не искупит.

— Что же делать?

— Только великой жертвой богине мы покроем наш общий грех. Нужно возложить рожденную в грехе на жертвенный алтарь.

— Агнессу? — Антогора выпрямилась. — Но разве она виновна в том, что рождена не в храме. Мать нарушила великий завет — пусть она...

— Атосса уже понесла кару. Ей не встать со смертного одра, вы сами видели это. Только Агнесса.

— Я не согласна! — выкрикнула кодомарха.

— Тогда вы напрасно пришли сюда. Пока огнем святых алтарей мы не очистим пеплос, я не одену его. Великому греху — великая жертва! Мое слово твердо. Идите, оставьте меня одну.

Женщины переглядывались между собой, но не уходили. Они не видели иного выхода, только Гелона могла удержать власть в Фермоскире.

— Голос Антогоры не закон для нас, — Пелида выступила вперед. — Я согласна с тобой, Гелона. За великий грех — великая жертва.

— А ты, Лаэрта, ты, Гиппарета?

— Если это спасет город, я согласна, — сказала Лаэрта тихо.

— Ради Фермоскиры я сама готова лечь на раскаленные угли алтаря. — Это сказала Гиппарета.

— Завтра в полдень все воительницы должны придти на агору, — тоном приказа произнесла Гелона. — Я разожгу жертвенный огонь, и да очистятся священные одежды храма. Ты, Антогора, выстроишь всадниц, ты, Пелида, приведешь к храму рожденную в грехе.

— Будет так.

— Если нашу жертву примут боги, я одену венец и пеплос, я встану на защиту великих заветов. Но это еще не все.

— Слушаем тебя, Гелона.

— Сегодня утром ко мне приходила полемарха Беата. Стыд, страх и раскаяние привели ее ко мне. Она горько сожалеет, что защищала Годейру на Совете. Царица действительно предала Фермоскиру. Беате стало известно от гоплиток, пришедших с побережья, —не Мелета, а Годейра встала во главе бунтующих. Она им передала оружие со своих складов, и вы сами понимаете, сколь велика опасность. За Годейрой пойдут не только рабыни и метеки, но и многие гоплитки из наших поместий. Одно—юная и неопытная Мелета, другое—Годейра. И вы не забывайте про Чокею и Лоту. Они сейчас, наверное, за пределами басилейи и приведут на помощь бунтовщикам мужчин из горных селений. Я потребую от вас и от всей Фермоскиры единовластия. Я отдам под руку полемархи Беаты и царских, и храмовых амазонок.

— Отдавай, Великая!

— Но и этого будет недостаточно. На каждую дочь Фермоскиры Годейра двинет сотню врагов. Великую отвагу в сердцах амазонок нужно иметь, чтобы противостоять легионам бунтовщиков. Эту отвагу им даст пояс великой богини. Он должен быть вынесен из наоса храма и одет на бедра полемархи. Согласны ли вы на это?

— Такого еще не было, —недовольно молвила Антогора.

— А разве было такое, чтобы Фермоскира стояла на краю гибели? Но если тебе, кодомарха...

— Нет, нет, я согласна.

Этот день, как и большинство зимних дней этого края, выдался ветреным. Ветер дул с запада, он проникал к городу по долине реки, был сырой и упругий—это море отдавало запасенное летом тепло. Он налетал на город порывами, оголял деревья, кружил по улицам желто–багряные листья. Во дворах тонко звенели бельевые веревки, полоскались, как разноцветные флаги, развешанные на них хитоны, пеплосы и шарфы. Амазонки с утра разошлись по своим сотням, скребли, чистили на конюшнях лошадей, украшали сбрую. Еще вчера поступил приказ полемархи Беаты готовиться к выходу на агору. Весь город знал: этой ночью закрытый верховный суд совместно с Советом Шести постановил принести в жертву богине рожденную в грехе Агнессу.

Сотенные знали тоже, что около покоев Атоссы выставлена стража, что отныне она не Священная и что венец храма сегодня возложат на Гелону.

Жрицы храма эту перемену приняли безропотно, они привыкли подчиняться Гелоне так же, как и Атоссе. В храме как будто ничего не изменилось, с рассвета начали готовить жертвенные алтари, часть жриц по приказу Ге–лоны ушла в город. Служанки храма должны были рассказать дочерям Фермоскиры о предательстве Годейры, об опасности, которая нависла над басилейей, о решении суда и Совета.

Гелона не надеялась на Антогору. Храмовые амазонки все еще были под ее властью, и она могла помешать задуманному. Но Антогора и не помышляла об измене. Она понимала: Атоссе уже не подняться и стоять за нее бессмысленно. Всегда было так: когда кумир покачнулся и начинает падать, все, кто до этого служил ему опорой, старательно начинают толкать его наземь. А кодомарха, хотя и была сестрой Атоссы, в душе недолюбливала ее. Сколько раз и наедине, и прилюдно обвиняла та Антогору в глупости, недомыслии и бог знает в чем. Теперь Антогора знала: только рвение в- службе Гелоне может удержать ее на месте кодомархи. И она первая вывела храмовых амазонок на агору.

Нельзя сказать, что падение Атоссы очень взволновало амазонок. Дочери Фермоскиры не приучены размышлять. Многие считали, что так и должно быть. Если ты, поставленная охранять чистоту заветов великой богини, сама нарушала их—нет тебе прощения. Ни одна, даже в душе, не пожалела Агнессу. Все шло от богов, в это амазонки верили твердо. Сказано было, что Агнесса богоданная, —и они обожали ее. Теперь выяснилось, что она рождена в грехе и ее возложат на алтарь. Что ж делать, так угодно богам.

Иных даже радовало это; будет яркое необычное зрелище. К полудню вся агора от ступеней храма до узких улочек, выходящих на нее, была заполнена людьми.

Справа стояли сотни царских амазонок. Четкие квадраты конницы ощетинились пиками. Ветер развевает гривы шлемов и гривы коней. Всадницы в боевом облачении, кони их стоят спокойно, только некоторые переступают с ноги на ногу или скребут копытами твердую землю агоры.

Слева расположились храмовые. Они так же, как и царские, в сотнях, перед каждой сотней подняты лабрисы — двоякоострые секиры с пучком фаций на древке.

Ровно в полдень запела сигнальная труба на башне царского дворца. В проходе появились колесницы Беаты и Антогоры. Каждая запряжена четверкой коней, они едут рядом. Беата стоит на передней площадке колесницы, откинув правую руку с копьем в сторону. Ее светло–зеленый боевой пеплос развевается за спиной. Возничая сидит на облучке, туго натягивает вожжи. Стучат копыта лошадей, гремят по каменным плитам агоры колеса. У ступеней храма колесницы резко повернули—одна влево, другая вправо.