Эптон Синклер - Широки врата Страница 49

VI

Публицист любитель наблюдал за событиями на несчастном континенте, где он родился, с безопасного расстояния в пять тысяч километров. Их видеть ему позволяли статьи газет, написанные людьми, которых он знал, а также письма от Рика и Рауля Пальма и письма, адресованные его отцу Дени де Брюином. В начале мая французы подписали договор о взаимной обороне с Советским Союзом, и Дени сказал, что он представлял собой попытку блефа Германии.

Но для того, чтобы успешно блефовать, необходимо, чтобы блеф выглядел серьезным намерением. Франция намерений не демонстрировала. Гитлер хорошо знал это, и использовал договор для своих пропагандистских атак. Пьер Лаваль оценивал договор так низко, что даже не представил его в палату для ратификации, и никаких военных мер принято не было. Марианна не доверила своему новому союзнику ни одного своего военного секрета. И что за союзник это был?

В конце месяца монгольский мошенник стал премьером. Своего рода утешительный приз, по мнению Рика, тому, кто доказал, что он самый неподходящий из живущих французских государственных деятелей. В начале июня, Рамсей Макдональд был заменен на посту премьер-министра Великобритании. Бедная старая вьючная лошадь для тори, он вёз их, сколько мог, и теперь они отправили его на отдых и сон на пастбище, которое носило титул Лорд-председатель Совета[74]. Его место занял сталепромышленник Болдуин, который отличался курением трубки и разведением свиней. «Англия также имеет свои двести семей», — писал Рик, — «и они не должны прятаться под маской сына трактирщика». Первым актом этого новичка, «дорвавшегося до власти,» был договор о военно-морском паритете с Германией, который был настолько невероятен, что инсайдеры смеялись над Ланни, когда тот говорил об этом. Теперь Джон Булль любезно дал немцам разрешение на строительство военных кораблей водоизмещением до тридцати пяти процентов от своего военного флота. Куда было включено право на паритет в производстве подводных лодок. Тигра, которого раньше выпустили из клетки, теперь приглашали в семейную столовую, хотя, конечно, только посидеть у ножки стола.

Бенито Муссолини, «блаженный маленький недовольный голубок», был связан не менее чем девятью договорами уважать независимость и территориальную целостность этой древней земли, называемой Абиссинией, а иногда и Эфиопией. Но он вёл против неё пропаганду, грузил солдат и отправлял их на свои базы в Красном море. Это было выгодным делом для англичан, которые владели основным пакетом акций компании Суэцкого канала и получали хорошие деньги на каждую тонну груза и каждого солдата, проходящих через этот длинный песчаный перешеек. Это было также выгодно для Новой Англо-арабской нефтяной компании, которая была основана Робби Бэддом и недавно продана Захарову и его компаньонам. Они поставляли топливо, без которого Муссолини не мог обойтись, и взамен получали от итальянского народа продовольствие, вино и масло.

Лорд Уикторп отправился с британской миссией на переговоры с «негодником», и когда он вернулся, то рассказал Рику об этом, а Рик на своей старой потрепанной машинке отстучал отчёт Ланни. Постепенно, как истинные торговцы, англичане предложили дуче все, на что тот мог надеяться, попросив только, чтобы он действовал, соблюдая все нормы закона, и разрешил Лиге преподнести ему всё на золотом блюдечке. Но нет, он был полон решимости взять всё силой в связи влиянием на него внутренней ситуации. Около сорока лет назад эти черные воины — таинственный народ, возможно потомки вечных Жидов — нанесли вторгнувшимся итальянским войскам ужасное поражение, и дуче хотел славу смывшего этот позор. Он уже видел себя, вернувшимся оттуда захватившим монумент «Лев Иуды»[75], а затем триумфальное шествие дома и возведение памятника себе на Форуме.

Единственным реальным препятствием на его пути было британское общественное мнение. Четыре года назад Тори попали во власть на досрочных выборах, в которых при пятидесяти пяти процентов голосов они получили девяносто один процент мест в Палате общин. Теперь британский народ самостоятельно организовал и провёл опрос одиннадцати с половиной миллионов участвовавших. Они проголосовали что-то вроде тридцати к одному в пользу пребывания в Лиге. Они проголосовали тринадцать к одному в пользу запрета на производство и продажу вооружений для частной прибыли. Вообразите чувства Робби Бэдда, когда он открыл газету и прочитал этот пункт новостей! Имея перед глазами африканскую авантюру Муссолини, на вопросы этого опроса, надо ли останавливать агрессора экономическими и невоенными мерами, участвовавшие в опросе ответили Да в пропорции пятнадцать к одному. А за противодействие агрессору военными мерами пропорция была около трёх к одному. При таких результатах голосования Муссолини довел до конца свои планы марша на Абиссинию. И что могла с этим сделать Лига Наций? Что правительство тори Великобритании собирается делать с этим?

Вскоре после прибытия в Шор Эйкрс, Ланни получил послание от Труди Шульц, направленное из Бьенвеню. Дубликат того, что он мог бы почти пропустить в Берлине. После этого пару месяцев ничего не было. Он должен был приучить себя относиться особым образом к этим людям, которые были «собственностью смерти». Их владелец, возможно, уже призвал их к себе или они могли быть на пути к нему, следуя по маршруту темниц и концентрационных лагерей. Письмо может прийти, а может и не прийти. И нечего пока бояться или беспокоиться.

Письмо пришло в середине июля. Настоящее письмо, самое длинное, какое он когда-либо получал от Труди: «Я очень занят, иллюстрирую произведение художественной литературы о времени императора Диоклетиана. Героиня является преследуемой христианкой, которая должна бежать. Там есть несколько сцен с энергичными действиями, и они представляют трудность для меня, потому что, как вы знаете, мои рисунки до сих пор были натюрмортом. Я очень ценю ваше мнение о моей работе и надеюсь, что вы посетите Берлин. Я собираюсь переезжать, и не уверен в своём адресе, но свяжусь с вами, когда услышу о вашем прибытии. Это удобно потому, что вы известный человек, чьи приезды и отъезды освещаются в прессе. Кстати, мой религиозный друг заболел и в течение некоторого времени был прикован к постели, я не знаю, что с ним случилось. Он не рассказывает о своей болезни. Надеясь, что у вас и у вашей семьи всё хорошо, и картинный бизнес процветает, остаюсь, с уважением, Корнмалер».

Ланни не нужно было тратить много усилий на интерпретацию этого сложного иносказания. Труди разыскивает гестапо, и она находится в бегах. Она не могла дать адреса, но хотела, чтобы он приехал в Берлин и нашел способ объявить о себе и своем картинном бизнесе в газетах. Тогда она свяжется с ним. Религиозный друг, конечно, был Монк, и она говорит о трагической новости, что он в концлагере, но не выдает своих друзей.

Это были действительно серьезные новости для внука Бэддов. Может быть, человек еще не говорил, но он может заговорить завтра. И его первым заявлением будет, что деньги на преступную деятельность его группы были предоставлены американским плейбоем, который выдает себя за друга генерала гестапо, и действительно, получал деньги, выступая в качестве брокера по искусству для нациста номер два в стране. Это вызовет неподдельный интерес тайной государственной полиции. И что они будут делать с этим? Об ответе на этот вопрос не надо много думать.

Любитель искусства с развитым воображением мог часами особенно в предрассветные часы утром представлять сцены с жирным генералом и с исполняющим обязанности главы его гестапо, бывшим школьным учителем по имени Гиммлер, которому удалось стать самым страшным человеком на континенте Европы. Первая мысль Ланни была: «Это вынуждает меня ехать в Германию!»

Но очень скоро он пришёл ко второй мысли. Труди была не обязана рассказывать ему о Монке. Она рискнула, делая это. Зачем? Очевидно, что для того, чтобы быть честной. Она предупреждала: «Опасность большая, может быть, вы не захотите приехать». И какой он должен дать ответ? Должен ли он сказать: «Опасность слишком велика, и я отказываюсь?» Если он так скажет, что Труди подумает о нем? Что он подумает о себе? За последние полгода он поддерживал своё самоуважение тем, что он делал то, что на самом деле что-то стоит. Рик больше не считал его лентяем и паразитом. Должен ли он теперь сказать: «Работа стала слишком рискованной, и я должен был её бросить»? Или он просто промолчит, и пусть Рик продолжает думать о нем то, на что он не осмелился?

Совесть мучила его без остановки. Он оправдывал свою жизнь в роскоши тем, что он должен быть на равных со своими клиентами и постоянно поддерживать свой престиж. И это давало ему возможность проводить свои картинные сделки. Клиенты могут доверять только социально равному, но вряд ли низшему, каким бы высоким профессионалом он бы ни был. Так было в мире снобизма. Так Ланни делал деньги легко и обильно. Но было ли это ему нужно? Чтобы он мог купить себе новые костюмы, когда его жена или мать бросят укоризненный взгляд на тот, который он носит? Или когда те общественные враги, создатели мод, решат, что на пиджаке должно быть три пуговицы вместо двух, или лацканы должны быть на несколько сантиметров длиннее и иметь более острый угол?