Пол Догерти - Тёмный рыцарь Страница 49

— А что, если, — Парменио поджал губы, — что, если, — повторил он, — мы гоняемся за тенью, Эдмунд? Действительно ли Уокин здесь?

— Беррингтон считает, что здесь.

— А на самом деле? А вдруг он и не покидал Палестину, а просто отправляет своим сообщникам в Англии письма, сам же скрывается где-то в других краях?

— Дальше!

— Прежде чем уехать из Аскалона, я попросил Великого магистра и патриарха провести тщательные розыски Уокина. Вот почему ко мне прибывают гонцы. — Парменио слегка повысил голос, что выдавало его волнение. Он сделал шаг вперед, протянув руки. — Эдмунд, я не враг тебе!

Де Пейн ничего не ответил. Он всматривался в лицо скрытного генуэзца.

— Ты всегда прислушиваешься к разговорам, — пробормотал он наконец. — Ты и сам это признаешь. Так вот, скажи мне: а что этот старый англичанин, рыцарь Храма Трассел? Он поверял мне свои мысли. С годами он заметно ослаб, но не ослабло его доверие ко мне. И внезапно скончался, когда мы были в Хедаде. То была естественная смерть? Какие слухи ходят об этом?

— Да, Трассел умер. — Парменио пожал плечами. — Он недолюбливал Тремеле, а Великий магистр его просто ненавидел. Трассел был для него занозой. Я слышал кое-что о том, как Трассел захворал и в тот же день преставился. Конечно, Тремеле поторопил его на тот свет. Великий магистр, должно быть, вздохнул с облегчением, когда избавился от такого почтенного рыцаря, нередко критиковавшего его. — Генуэзец немного помолчал. — Да, да, Эдмунд, смерть, приключившаяся в такое время, при таких обстоятельствах, вполне может вызвать подозрения. Вот и хорошо! — Он слабо улыбнулся. — Потому-то я и промахнулся из арбалета тогда, у стен Аскалона. Я хотел разбудить тебя. И разбудил. — Он вытянул вперед руку. — Повторяю, Эдмунд, тебе я не враг.

— Парменио, — де Пейн сжал руку генуэзца, — вопрос в другом: друг ли ты мне?

Вместо ответа тот улыбнулся, поклонился и прошел мимо рыцаря. Отодвинул засовы на церковных дверях и вышел во двор. Де Пейн же сел и задумался над тем, что услышал. Он вспоминал весь их разговор и наконец остановился на вопросе, который возник у Парменио: действительно ли Уокин в Англии, или они ведут охоту на кого-то другого?

Де Пейн не переставал обдумывать эту головоломку, пока Беррингтон и все остальные готовились к отъезду в поместье Борли. Они обсудили между собой убийство Алиеноры, но никто не мог предложить ответ на эту загадку, а Беррингтон упорно стоял на том, что им надо заниматься своим делом. Он ни минуты не сомневался: Уокин и весь его ковен непременно последуют за ними из Лондона, а вдали от столицы будет легче выследить и уничтожить злодеев.

Через четыре дня после гибели Алиеноры на подворье тамплиеров появился коронер Гастанг вместе со стариком, одетым в синее и зеленое, — цвета обитателей Приюта святого Варфоломея, что в Смитфилде. У старика были слезящиеся глаза и сморщенное лицо. Побеседовать решили в келье де Пейна. Гастанг представил своего спутника, которого буквально внес по лестнице на руках: Фульберт из Хайта, бывший старший писарь королевской канцелярии. Несмотря на свой почтенный возраст, Фульберт оказался весьма бойким, воздал должное рейнскому вину и не оставил без внимания принесённое де Пейном из трапезной блюдо со сластями. Старик жевал беззубым ртом, прихлебывал вино, не отводя ни на минуту блестящих, как у воробья, глаз от де Пейна. Пока Фульберт пировал, Гастанг поделился своими новостями.

— После многих лет гражданской войны драгоценный металл встретишь не так часто. Так вот… — Он порылся в своем кошеле и достал оттуда монету червонного золота. Де Пейн сразу узнал иерусалимскую чеканку. Прочитал надпись и вернул монету Гастангу. — Такие монеты, серебряные и золотые, появились в лондонских торговых рядах.

— Уокин? — спросил де Пейн.

— Может быть, но это еще не все. — Коронер легонько похлопал по плечу старика. — Мы внимательно изучили записи в архиве королевской канцелярии. Из них следует, что Майель и впрямь служил у Мандевиля, а вот о Беррингтоне там, считай, и нет ничего.

— Значит, Майель принадлежал к головорезам Мандевиля, а Беррингтон…

— Вероятно, просто рыцарь, который недолго пробыл под знаменем Мандевиля, а потом ему это наскучило и он покинул графа.

— А я тебя знаю, — перебил его Фульберт, глядя на де Пейна и брызгая вязкой от сластей слюной. — Я знавал твоего дядюшку, благородного рыцаря Гуго. Да-да, — оживился старик, — я с ними всеми был знаком: с Готфридом Бульонским,[124] с Боэмундом…

Де Пейн взглянул на Гастанга, тот улыбнулся.

— Лет пятьдесят тому назад почтенный Фульберт участвовал в штурме Иерусалима.

— Еще бы, я чуть было не сделался священником! — с жаром продолжал Фульберт. — Я служил в королевской канцелярии. Хотел стать монахом, толстым и веселым. Но нет, я не решился. — Он помолчал, постучал пальцами по кубку. — Я любил вино и женщин, особенно толстушек, кругленьких, в самом соку, чтобы было что потискать.

Гастанг подмигнул Эдмунду.

— Да что говорить! — Фульберт вздохнул. — Так что перейдём прямо к твоему шифру. Расскажи мне подробнее, как он попал к тебе. Когда состаришься, такие рассказы можно вспоминать целыми днями, тогда чувствуешь, как здорово жить на свете.

Де Пейн рассказал о том, что было в Хедаде, а старик слушал, прикрыв глаза, покачиваясь на табурете и странно хмыкая в знак одобрения. Когда рыцарь завершил рассказ, Фульберт открыл глаза и пошептался с Гастангом, который подал ему потертую сумку для свитков. Фульберт вытряхнул на стол ее содержимое и передал де Пейну пергамент ассасинов.

— Любой шифр… извини, почти любой шифр построен на буквах алфавита, только сами буквы заменены цифрами. Существует множество разных вариантов. Например, единица может заменять букву «А», двойка — «Б» и так далее. Понятно, что порядок можно произвольно менять, но все равно его довольно несложно распознать. Этот же шифр не таков, и с ним пришлось повозиться, потому что Низам использовал не один, а целых четыре языка: греческий, латинский, норманнский французский и лингва-франка. Очень хитро! А потом он еще и порядок букв изменил.

— Но для чего?

— Он следовал законам гостеприимства, но хранил верность. И думается мне, господин мой, что он еще и испытывал к тебе симпатию — так мне кажется после всего того, что ты мне поведал. Он хотел предупредить тебя об опасности и в то же время не предать других. В конце концов он выразил свои подозрения посредством этого шифра — столь сложного, что ты мог и не суметь его прочитать.

— Значит, если бы я сумел прочитать записку, то это была бы воля Аллаха? — сообразил де Пейн.

— Совершенно верно. Разрешить такую загадку можно только по милости Божьей. — Фульберт взял лежавший на коленях лист пергамента. — Первая фраза написана на древнегреческом, это цитата из «Деяний апостолов». Я догадался по слову ketra, что значит «рожон».[125] Стих взят из рассказа об обращении Павла: «Трудно тебе идти против рожна».[126] — Старик оторвал взгляд от записей. — Это, думается мне, намек на твои собственные сомнения и колебания. Второе предложение, на латыни, взято из стиха римского поэта Ювенала — эту фразу великий Августин использовал в своей «Проповеди о воскресении». Стражам, приставленным к могиле Христа, велели говорить, что тело Его было похищено, а никакого воскресения из мертвых не было. Августин высмеял такие их утверждения, задав этот вопрос. В тексте сказано: «Quis custodiet ipsos custodes? Кто же будет сторожить самих сторожей?» В третьем предложении смешаны норманнский французский и лингва-франка. Это цитата из «Апокалипсиса»: «Встань и измерь храм Божий».[127] — Фульберт выпрямился и кончиками ледяных пальцев похлопал Эдмунда по щеке. — Один ты, господин мой, в силах понять, что это означает…

— Ты уверен, что так лучше?

Ричард Беррингтон, укрытый плащом с большим капюшоном, слегка подал влево своего могучего боевого коня и наклонился в седле, чтобы де Пейн смог пожать его руку в кольчужной рукавице.

— Совершенно уверен, Ричард, — улыбнулся ему в ответ де Пейн, потом кивнул Изабелле, восседавшей на смирной кобылке.

— Нам будет не хватать тебя, Эдмунд! — Майель, большую часть лица которого почти целиком закрывала широкая стрелка боевого шлема, передал капитану наёмников черно-белое знамя и подъехал ближе. — Нам будет не хватать тебя, — повторил он.

— Ничего подобного, — де Пейн крепко пожал руку своему побратиму. — Просто подтрунивать не над кем будет. — Он снова вгляделся в Беррингтона. — Вы направитесь прямиком в Борли, так ведь? А потом к себе домой, в поместье Брюэр в Линкольншире?

Беррингтон кивнул.

— Мы с Парменио останемся здесь. — Де Пейн указал рукой на генуэзца, стоящего в дверном проёме и укутанного плащом по самый нос из-за мороза. — С помощью Гастанга мы обыщем жилые дома вдоль реки. Я убежден, что Уокин поныне прячется где-то там! Если не найдем, я прекращу охоту. Ох, этот остров с его погодой! Пора мне возвращаться в Иерусалим. — Он усмехнулся. — Не может же Великий магистр ждать от нас чудес! — Он кивнул Беррингтону. — Но мы обязательно еще встретимся.