Росские зори - Михаил Павлович Маношкин Страница 49

вне своего двора, в специальном помещении. Они работали под присмотром вольноотпущенников или вовсе без присмотра: бежать из Танаиса было некуда. В степи они стали бы добычей кочевников и оказались в худшем рабстве, чем у эллинов, а в плавнях Танаиса, в сырых, кишащих гнусом и змеями местах, долго не продержишься. Морем тоже далеко не уйдешь — для этого нужна хотя бы лодка. В море подберет первый же купеческий или пиратский корабль, за чем последует новое рабство. Лучше уж оставаться в городе. Рабы здесь трудились в порту, в каменоломне, в мастерских. Среди них было немало умелых мастеров — плотников, кожевников, кузнецов, стеклодувов[77] и даже ювелиров. Они высоко ценились и нередко, если находили общий язык с хозяином, получали вольную, становились как знатоки своего ремесла его управляющими или компаньонами.

Такие вольноотпущенники жили при дворе Зенона. Сам он охотнее сотрудничал со свободными людьми, чем с рабами. Раб — плохой работник, и Зенон часто давал своим рабам вольную. Зато на вольноотпущенников он во всем мог положиться. Они присматривали за его жилищем и имуществом, служили на его кораблях, состояли в его дружине, получая за свою службу вознаграждение, достаточное для того, чтобы полностью избавиться от всякой нужды. А оно возрастало в зависимости от того, насколько успешно шли дела самого Зенона, поэтому все эти люди были заинтересованы в успехе каждого торгового рейса не меньше своего хозяина. В случае гибели дружинника его семья получала от Зенона денежную компенсацию, превосходящую двухлетний заработок погибшего. Такая система взаимоотношений между купцами и их помощниками, выработанная в процессе многолетней практики, превращала город в единый нерасчленимый людской организм, тесно связанный с варварским миром. Танаис жил, пока не иссякали соки, питающие его, то есть торговля со степью…

Жилище Зенона делилось на мужскую и женскую половины — лишь это сближало танаисское пристанище купца с солидными особняками где-нибудь в Пантикапее или Элладе. Все остальное свидетельствовало о временности пребывания хозяев в этих стенах: глиняная обмазка, печь из сырцовых кирпичей, скамья-кровать, служащая также и столом, грубоватая полка для посуды, ларь для вещей, глиняные светильники, дощатые полы с люком в подвал; окна, как это повсеместно было принято в городах, выходили во двор и снаружи прикрывались ставнями. После полного превратностей пути здесь приятно было несколько дней отдохнуть, встретиться с коллегами, ну а бытовые неудобства — пустяк по сравнению с великолепными возможностями танаисского рынка.

Молодой хозяин предложил гостям сесть. Даринка и Авда уже спешили к ним. Долгое отсутствие мужчин чрезвычайно встревожило обеих. Оказавшись среди чужих людей в глухих каменных стенах, они пережили немало тягостных минут и теперь не скрывали своей радости, видя Останю и Фалея.

— Что теперь будет? — спросила Даринка.

— Пока не знаем. Придет Зенон, что-нибудь прояснится.

Они сами хотели бы знать, что будет, и разделяли беспокойство женщин. Все они были заперты в стенах города, прижатого к реке степью.

Авда молчала, но всем своим существом тянулась к своему спасителю Фалею. Ему она была обязана свободой и, может быть, жизнью, он внушал ей безграничное доверие к себе. В ее глазах, когда она смотрела на него, вспыхивал огонек надежды и радости. Фалей тоже привязался к ней. Своей драматической участью она напоминала ему сестру Асту. Сам он ощущал постоянную потребность заботиться о близких людях, что по-своему уравновешивало в нем ту общепринятую жестокость по отношению к недругам, какую ему навязывало время. Он любил Асту, а когда она вошла в семью Добромилов, перенес свою привязанность и на них. К воеводе он относился как к заботливому отцу и мудрому старейшине. Ивон и Евстафий стали для него братьями. Он последовал за Евстафием в степь, потому что для него было естественно не оставлять близкого человека в беде. Встреча с соотечественниками обрадовала его, но свой долг он видел теперь не в том, чтобы остаться с ними, а чтобы возвратиться с росскими друзьями на свою новую родину, где остались его сестра и племянники.

Авда молча радовалась, что Фалей рядом с ней, сильный и смелый, а он, увидев, что девушке хочется услышать от него слова утешения и надежды, сказал:

— Осмотримся, а потом что-нибудь придумаем. Все будет хорошо, Авда.

Девушка ответила ему благодарным взглядом. Она понемногу стряхивала с себя оцепенение последних дней и на глазах хорошела, во многом оставаясь противоположностью Даринке. Даринка была смела, весела, энергична, порывиста, а Авда молчалива, печальна, робка — тем заметнее были в ней перемены, происходившие под влиянием Фалея.

Молодой хозяин приказал женщине подать вина. Та молча повиновалась. Она поставила перед мужчинами три чаши, расписанные с внутренней стороны орнаментом из виноградных гроздьев, сосуды с вином и водой, черпак с длинной ручкой. Потом принесла мясо, лепешки и, поклонившись, ушла на женскую половину.

Авду и Даринку хозяева за стол не пригласили. Фалсй пояснил:

— Здесь мужчины едят отдельно от женщин. Вам приготовлено в другом месте.

Они неохотно ушли на женскую половину, где их действительно ждало такое же угощение.

Эллин предложил гостям утолить голод и жажду — в повторном приглашении они не нуждались.

Они еще не кончили есть, когда залаяли собаки: пришел Зенон. Он тут же потребовал себе чашу и присоединился к застолью. Лицо у него было озабоченное. Все ждали, что он скажет.

Он съел немного мяса, выпил вина и только после этого сказал:

— Я прошу гостей вместе со мной подняться на первую башню.

Первая башня — юго-западная, угловая, самая важная: она прикрывала южные ворота и дорогу в порт.

— Мы готовы следовать за тобой, — ответил Фалей.

Вошли Даринка с Авдой.

Обращаясь к мужчинам, эллин добавил:

— Росские женщины очаровательны, ваши чувства к ним можно понять, но дело, которое нам предстоит, не должно касаться женщин. Им лучше остаться дома.

Он проговорил это легко, с улыбкой, изящно поклонившись славянкам, и вместе с тем серьезно, даже требовательно, но его нисколько не удивило, что женщины не пожелали остаться дома, а мужчины не пожелали оставить их одних.

Ничего больше не сказав, он пошел к выходу, предоставив гостям право поступить, как они найдут нужным. Все последовали за ним.

Юго-западная башня была самой мощной из городских крепостных сооружений. Углы из тесаных блоков подчеркивали строгость ее линий, бойницы глядели в три стороны. Внутренние помещения башни оказались невелики, зато наверху была широкая площадка, на которой могли разместиться десятка четыре воинов. Отсюда, из-за оборонительных зубцов башни, они могли обстреливать осаждающих. Дощатая кровля защищала от стрел кочевников, от дождя, ветра и солнца. Последнее имело немаловажное значение: