Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове) Страница 5

У меня было до нее немало женщин, на разных континентах. Но — клянусь! — такие, как Виктория Садовская, появляются на свет только в России.

…Из-за поворота вынырнули лучи фар, которые с трудом пробивали несущуюся навстречу машине снежную массу.

«Наконец-то!» — Было двадцать минут одиннадцатого.

Облепленный снегом «Москвич» неопределенного цвета — оба «дворника» энергично гоняли по смотровому стеклу,— скрипнув тормозами, замер у телефонной будки, тут же из дверцы вывалилась Вика, в своей неизменной кожаной куртке на лисьем меху, в высоких сапожках-ботфортах (мой подарок), без шапки, и густые рыжие волосы были рассыпаны по плечам. Она бросилась мне на шею, обдав терпко-нежным ароматом французских духов:

— Прости! Ей-богу, не виноваты. В Свиблово скотина-гаишник прицепился: «Подфарники у вас не фиксируются». Не фиксируются! Скотина! Они снегом залеплены… Ему бы сразу в лапу, а Гарик давай права качать…

— Понятно,— перебил я.

— Раз понятно — поехали! — Вика чмокнула меня в щеку.

Действительно, в машине оказались все свои: за рулем сидел Гарик Сапунов, подпольный художник-абстракционист, по характеру буян, весьма скандальный субъект, но, как говорит Вика, «надежный товарищ, в беде не подведет» (и в этом я несколько раз убеждался), бородат, элегантен в своем ярком мохеровом шарфе, на среднем пальце массивный серебряный перстень с большим изумрудом. Рядом с ним дымил сигаретой Николай Кайков, литературный сотрудник «Вечерней Москвы», сумрачная личность лет сорока пяти, с лицом аскета, напичканный информацией о «светской элитарной» жизни российской столицы до отказа. В уголке заднего сиденья свернулась скромным калачиком «просто Зоечка», фамилии ее я не знал, кутаясь — представьте себе! — в норковую шубку. «Моя младшая подруга»,— говорит о ней Вика. Действительно, Зоечке было лет двадцать пять, может, чуть больше, она была идеально сложена, кукольно красива, хотя в красоте ее, на мой вкус, было что-то неживое, искусственное. Вроде в недавнем прошлом Зоечка была манекенщицей чуть ли не у знаменитого Зайцева, я особенно не интересовался. Она часто сопровождала Вику в ее затеях и, как правило, молчала, не принимая участия во всяческих дебатах. Молчала, бесстрастно посматривая на говоривших карими глазками. Загадочная девочка. Зачем она Вике? Все никак не спрошу. Неудобно как-то…

Мы с Викой втиснулись в машину.

— Всем общий привет,— сказал я и сам услышал нетерпение в своем голосе.

— Сгораешь от любопытства? — довольно засмеялась Вика,— Так вот слушай…

— Стоп! — перебил я и взглянул на часы,— В моем распоряжении максимум полтора часа. В двенадцать я должен быть у себя.

— В чем дело? — У Вики недовольно поджались губы.

— Мне нужно узнать все возможное о смерти Цагана и состоянии здоровья Суслова…

— Как? — перебила Вика,— Ты уже…— И сама себе объяснила: — Понятно. На той стороне новости с нашего кремлевского Олимпа получают первыми. На тебя уже сел твой Гаррисон?

— Да. Но там известно только два голых факта: смерть одного, болезнь другого. Мне нужны подробности, причины. Я говорю о смерти Цагана. Что случилось?

— Он вроде бы застрелился,— меланхолично сказал Николай Кайков, попыхивая сигаретой.— Не то у себя дома, не то в кабинете на Лубянке. Застрелился? Застрелили?… Подробности будут чуть позже. Информация собирается в Домжуре…

— Значит, едем в Дом журналистов? — перебил художник-абстракционист, отличительной чертой которого была еще крайняя нетерпеливость во всем.

— Гарик, не гони лошадей,— Моя Вика была уже серьезна, сосредоточенна. Я знал: в ее головке комбинируется оптимальный план действий.— Мы собрались в Домжур. Там будет сегодня особенно интересно. Но поступим иначе. Сначала — в писательский клуб. Мне звонил поэт Саша Коренев. Помнишь, я тебя с ним познакомила, кажется, на каком-то вернисаже на Малых Грузинах?

— Припоминаю,— нетерпеливо сказал я.

— Не дергайся, Арик. Все успеем. Сегодня в ЦДЛ, не знаю уж, по какому поводу, Игорек Андропов. А с ним всегда свита, публика весьма примечательная. Они уже наверняка приняли на грудь. Саша Коренев поспособствует непринужденному общению, да и я с Игорем Юрьевичем на короткой дружеской ноге. Подвалим к ним буквально на четверть часа.

— Значит, вперед! — Гарик Сапунов включил зажигание.

«Москвич» рванул с места в карьер. Перед смотровым стеклом метался снежный занавес. Бешено работали «дворники».

— Пока едем,— сказал я,— вы, ребята, выложите мне всю информацию, какой располагаете о Цагане. Свои соображения…

— Версии…— подсказала Вика.

— Версии обязательно. И о Суслове. Кстати, это случайное совпадение…

— Что Цаган с пулей на тот свет,— перебил Коля Кайков,— а Суслов не то с инсультом, не то с приступом сахарной болезни в кремлевке? Кто знает? Может, и не совпадение. Будем интересоваться.— Помолчал и изрек философски: — «Да, жалок тот, в ком совесть не чиста».

Машина уже мчалась по Кутузовскому проспекту.

Говорили Вика и Николай, иногда спорили, подавал редкие реплики Гарик, в основном саркастические, он больше был занят обгоном машин — своим любимым занятием. Зоечка загадочно молчала, спрятав носик в ворот норковой шубки. Я задавал вопросы.

Постепенно в моем сознании складывалась пока неяркая, но уже с первыми логическими выводами картина.

Итак…

Сергей Кузьмич Цаган. Жизнь оборвалась на шестьдесят пятом году. Генерал армии. До КГБ типичная карьера полицейского бюрократа, начавшаяся во время войны в СМЕРШе.

— Ты знаешь, как расшифровывается СМЕРШ? — спросила у меня Вика.

— Нет.

— «Смерть шпионам». То есть наши славные чекисты в воюющей армии. Дезертиров отлавливать, заградотряды формировать. А главное — бдеть за морально-политическим духом солдат и офицеров. Способов работы — обширный джентльменский набор. Например, перлюстрация писем. Так называемая военная цензура. Сколько они на этой основе людей пересажали — не счесть. Среди них, между прочим, Александр Исаевич Солженицын.

Теперь родство с Леонидом Ильичом Брежневым. Действительно, интересно! Сергей Кузьмич — свояк главы государства, то есть женат на сестре жены Леонида Ильича. Дружат, как говорят в России, семьями. В КГБ был на должности первого заместителя Андропова (о котором, кстати, я ничего не знаю, кроме тех биографических скупых данных, которые очень редко попадают в советскую прессу; в том же положении мои коллеги из прочих зарубежных газет. Да и из российских). То есть Сергей Кузьмич Цаган в империи под названием «Лубянка» око Генерального секретаря ЦК КПСС, надсмотрщик над Председателем КГБ и информатор о происходящем в зловещем ведомстве. Данные, так сказать, из первых уст.

— Есть за что Юрию Владимировичу ненавидеть своего первого зама,— сказала Вика.

— Вот он и организовал Цагану «самоубийство»! — раздраженно, зло, почти выкрикнул Гарик Сапунов, остервенело крутя баранку своего «Москвича» — на этот раз он шел на обгон черной «Волги».

— Не думаю,— спокойно сказал Николай Кайков, полез в карман пальто за пачкой сигарет, чтобы снова закурить, но, слава Богу, передумал.— Андропов так грубо не работает. Во всяком случае, пока не замечалось. Вообще шеф нашей тайной полиции — загадка. А ведь он на своей должности — пятнадцать лет…

— В конце концов,— раздраженно спросила Вика,— что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать,— последовал невозмутимый ответ,— что у Андропова есть масса других, более изящных, даже деликатных способов достать Сергея Кузьмича. И я подозреваю, что причина его скоропостижной кончины в «бриллиантовом деле»…

— То есть здесь замешана дочь Брежнева? — вырвалось у меня.

О пристрастии Галины Леонидовны к бриллиантам и прочим драгоценностям знала, как любит выражаться Вика, «вся Москва». Да и я сам имел возможность убедиться в этом… Но прочь, прочь это фантастическое воспоминание! Потом…

— «Бриллиантовое дело» и Галина — понятно,— сказал я, проглотив нервный комок, застрявший в горле.— Но при чем тут Цаган?

— Андропов поручил вести это дело, когда на него вышли люди Шестого управления КГБ, своему первому заму, и тот не знал, к кому ведут нити этого дела…

— А Андропов знал? — перебил я.

— Допускаю, знал.

— Ну и?…— торопил я.

— Я могу только предполагать,— сказал журналист «Вечерней Москвы».

— Конечно, знал! — рявкнул художник-абстракционист. Он слегка расслабился за рулем: черная «Волга» осталась далеко позади, мы теперь медленно плелись, зажатые со всех сторон, впереди смутно маячило высотное здание Министерства иностранных дел Советского Союза, еще несколько минут — и мы на Садовом кольце, а там до нашей цели рукой подать.

— Так все-таки, Коля,— настаивал я,— знал Андропов или не знал?