Александр Дюма - Наполеон Бонапарт Страница 5

Составлено в Барселонетте 19 термидора II года Французской республики, Единой, Неделимой и Демократической.

Подписано:

Альбитт, Салисетти, Лапорт.

С подлинным верно. Главнокомандующий Итальянской армией Дюмербион».

Постановление было исполнено. Бонапарт был препровожден в тюрьму Ниццы, где провел четырнадцать дней, после чего по второму постановлению, подписанному теми же людьми, был временно отпущен на свободу.

Однако Бонапарт избавился от опасности, чтобы тут же впасть в немилость. События термидора привели к перетасовке в комитетах Конвента. Старый капитан по имени Обри стал руководить военными делами; составил новый табель армии, в который занес себя в качестве генерала артиллерии. Что касается Бонапарта, то у него отобрали прежнее звание и в качестве генерала от инфантерии оправили в Вандею. Бонапарт, найдя слишком тесными рамки театра военных действий гражданской войны в заброшенном углу Франции, отказывался явиться на этот пост и по постановлению Комитета общественного спасения был вычеркнут из списка задействованных генералов.

Бонапарт считал себя слишком необходимым для Франции и был глубоко ранен подобной несправедливостью. Однако, не поднявшись еще на одну из тех вершин жизни, откуда можно видеть пространство, которое предстоит пройти, он, полный надежд, испытывал недостаток уверенности. Его надежды оказались разбитыми; он обнаружил себя со своей верой в будущее и в собственную гениальность приговоренным к долгому, а возможно, и окончательному бездействию. И это в эпоху, где каждый преуспевал с поразительной быстротой. Он временно снял комнату в отеле на улице дю Мель, продал за шесть тысяч франков лошадей и карету, собрал другие оставшиеся у него деньги и решил удалиться в деревню. Экзальтированные натуры всегда бросаются из крайности в крайность. Изгнанный с поля битвы, Бонапарт не видел для себя другого выхода, кроме жизни неприхотливой. Не сумев стать Цезарем, он сделался Цинциннатом.

Тогда-то он вспомнил о Балансе, где он провел три года в полной безвестности и счастье. С этой стороны он и решил начать новую жизнь, сопровождаемый братом Жозефом, который возвращался в Марсель.

Проезжая через Монтелимар, путешественники останавливаются там. Бонапарт находит, что расположение и климат города ему по вкусу, и спрашивает, нет ли в окрестности чего-либо недорогого, что можно было бы купить. Его отправляют к мсье Грассону, местному адвокату, и назавтра он договаривается свидеться с ним. Предполагалось посетить местечко под названием Босэррэ, так местные произносили Босежур, что означает приятное место. Бонапарт и Жозеф посещают этот уголок. Он им по вкусу, они боятся только, видя его протяженность и отличное состояние, как бы цена не оказалась слишком высокой. Они рискуют задать вопрос. Тридцать тысяч франков — это даром.

Бонапарт и Жозеф возвращаются в Монтелимар, советуясь. Их маленькое общее состояние позволяет им истратить эту сумму на приобретение будущего прибежища. Они назначают свидание на послезавтра. Им хотелось бы закончить все тут же, на месте, настолько им нравилось Босэррэ. Мсье Грассон снова сопровождает их. Они осматривают имение еще более детально, чем в первый раз. Наконец Бонапарт, дивясь, что за такую скромную сумму отдают такое очаровательное местечко, спрашивает, нет ли какой-либо тайной причины, заставляющей снизить цену.

— Да, — отвечает мсье Грассон, — но для вас это не важно.

— И все-таки, — говорит Бонапарт, — я хотел бы ее знать.

— Здесь было совершено убийство.

— Кем?

— Сын убил отца.

— Отцеубийство! — вскрикнул Бонапарт, бледнея больше обычного. — Уходим, Жозеф.

Схватив своего брата за руку, он устремился вон из комнаты, поднялся в кабриолет и, прибыв в Монтелимар, спросил почтовых лошадей и сразу же отправился в Париж, тогда как Жозеф продолжил свой путь в Марсель. Он ехал туда, чтобы жениться на дочери богатого негоцианта Клари. Позже тот станет тестем Бернадотта.

Что до Бонапарта, вновь направленного судьбой в Париж, этому великому центру великих событий, то он еще раз погружается в невзрачную и бездеятельную жизнь, так тяготившую его. И опять, не вынеся собственной бездеятельности, он направляет правительству записку, в которой указывает, что в интересах Франции в момент, когда императрица России еще более укрепляет союз с Австрией, необходимо сделать все, что в ее силах, чтобы приумножить военные возможности Турции. В соответствии с этим он предлагал правительству отправить его в шестью или семью офицерами разных профессий в Константинополь для того, чтобы обучить военному искусству многочисленную и храбрую, но необстрелянную армию султана.

Правительство не снизошло даже до того, чтобы ответить ему, и Бонапарт остался в Париже. Что было бы с миром, если бы служащий министерства поставил внизу этого запроса «Разрешается» — знает один Бог.

Тем временем 22 августа 1795 года была принята Конституция третьего года. Составлявшие ее законодатели оговорили там, что две трети членов, составляющих Национальный конвент, войдут в новый законодательный корпус. Это был крах всех надежд оппозиции. Они надеялись, что полное изменение выборов позволит ввести новое большинство, представляющее их мнение. Оппозицию поддерживали в особенности те районы Парижа, где общественное мнение принимало Конституцию только на том условии, что автоматическое переизбрание двух третей будет аннулировано. Конвент поддержал декрет во всем его объеме. Районы пришли в движение. 25 сентября проявились первые предвестники волнений. Наконец, 4 октября (двенадцатое вандемьера) опасность стала столь угрожающей, что Конвент решил принять серьезные меры. В результате он адресовал генералу Александру Дюма, главнокомандующему Альпийской армией, находившемуся в отпуске, следующее письмо, причем краткость характеризует его срочность:

«Генералу Александру Дюма надлежит немедленно явиться в Париж, чтобы принять там командование вооруженными силами».

Приказ Конвента был отнесен в отель «Мирабо», но генерал Дюма тремя днями раньше выехал в Виллер-Котре, где и получил его тринадцатого утром.

В это время опасность возрастала с каждым часом. Невозможно было ждать того, кого вызывали, а потому той же ночью народный депутат Баррас был назначен главнокомандующим внутренней армией. Ему потребовался помощник, он обратил свой взор на Бонапарта.

Судьба, как видим, расчистила ему дорогу. Единственный шанс, выпадающий, как говорят, хотя бы раз на долю каждого человека, пришел к нему. Пушечный выстрел 13 вандемьера раздался в столице. Районы, которые он должен был уничтожить, дали ему имя Расстреливатель, а Конвент, спасенный им, присвоил ему звание главнокомандующего Итальянской армией.

Но этот великий день повлиял не только на политическую, но и на личную жизнь Бонапарта.

Разоружение районов производилось со строгостью, требуемой обстоятельствами. И вот однажды ребенок десяти или двенадцати лет явился на командный пункт, умоляя генерала Бонапарта приказать вернуть ему шпагу его отца, бывшего генерала Республики. Бонапарт, тронутый просьбой и юношеской грацией, с которой она была сделана, послал искать шпагу, а когда она была найдена, вернул ее ему. Ребенок считал ее уже потерянной, а потому при виде этого святого оружия он, плача, целовал рукоять, хранящую, казалось, тепло отцовской руки. Генерал был тронут сыновьей любовью и проявил к ребенку такую доброжелательность, что его мать посчитала себя обязанной явиться назавтра с визитом благодарности.

Ребенка звали Эжен, а мать Жозефиной.

Двадцать первого марта 1796 года Бонапарт отбыл к Итальянской армии, увозя в своей карете две тысячи луидоров. Это было все, что он смог собрать, присоединив к своему собственному состоянию сбережения своих друзей и субсидии Директории. И с этой суммой, в семь раз меньше той, с какой Александр двинулся на завоевание Индии, он отправился покорять Италию.

Прибыв в Ниццу, он нашел армию без провианта и одежды. Как только он прибыл в свою штаб-квартиру, он приказал выдать генералам, чтобы помочь им в начале кампании, по четыре луидора, и обратился к солдатам, показывая им на Италию.

— Товарищи, — сказал он, — у вас нет ничего посреди этих скал. Окиньте взглядом богатые равнины, расстилающиеся у ваших ног. Они принадлежат нам. Идем их брать.

Почти с такой же речью обратился к своим солдатам Ганнибал девятнадцать столетий назад, и на протяжении девятнадцати столетий существовал только один человек между этими двумя, достойный сравнения с ними. Это был Цезарь.

Солдаты, которым Бонапарт сказал эти слова, были осколками армии, уже два года чудом удерживающейся на голых скалах против двух сотен тысяч человек лучших войск Империи и Пьемонта. Бонапарт атакует эту массу, набрав от силы тридцать тысяч человек, и за одиннадцать дней выигрывает пять сражений — при Монтетоте, Миллезимо, Дего, Вико и Мондови. Потом, открывая ворота городов одной рукой, выигрывая баталии другой, он захватывает укрепления Кони, Тортони, Александрии и Чевы. За одиннадцать дней австрийцы отрезаны от пьемонтцев, и король Сардинии вынужден подписать капитуляцию в собственной столице. Но Бонапарт продолжает шагать по Италии. Предчувствуя будущие победы, оценив уже одержанные, он пишет Директории: