Уинстон Грэм - Затмение Страница 5

— Нам не соврали — сказал Дрейк

— Ты прав. Все выглядит иначе, нежели раньше.

— Это всё новое?

— Похоже на то. Нэнфан говорил, все началось не больше двух лет назад.

Дрейк пригладил густые черные волосы.

— Красивый дом. Хоть с громадным Техиди он и рядом не стоял.

— Ну так Полдарки ведь мелкие дворяне.

— Для нас, поди, не такие уж и мелкие, — ответил Дрейк, нервно усмехаясь.

— Все люди равны в глазах Иеговы, — сказал Сэм.

— Так-то оно так, но дело-то мы будем иметь не с Иеговой.

— Ты прав, брат. Но кровью Христа всем людям дарована свобода.

Продолжив путь, они вновь пересекли ручей и приблизились к дому. Потревоженные чайки взметнулись в небо, словно белые косынки на ветру.

Молодые люди еще не успели постучать, как входная дверь открылась, и из нее выплыла маленькая темноволосая толстушка среднего возраста с корзиной в руке. Увидев их, она остановилась и вытерла незанятую корзиной руку о передник.

— Да?

— Мэм, будьте так добры, — сказал Сэм. — Мы хотели бы увидеть вашу госпожу.

— Просто скажите, что пришли два друга.

— Друга? — Джейн Гимлетт оглядела их и застыла в нерешительности. Но воспитание не позволяло ей так пристально глазеть на посторонних. — Ждите здесь, — сказала она и вернулась в дом.

Она нашла хозяйку на кухне — та промывала Джереми коленки, которые он поцарапал, когда перелезал через стену. Большой лохматый пес неизвестной породы лежал у ее ног.

— Там двое молодых людей хотят с вами повидаться. Шахтеры или еще кто.

— Шахтеры? С нашего рудника?

— Неа. Чужаки. Видать, издалека.

Демельза заправила в прическу локон и выпрямилась.

— Сиди здесь, милый, — велела она Джереми и прошла через коридор к передней двери, прищурившись от яркого света. Поначалу она не признала ни одного из посетителей.

— Пришли повидать тебя, сестра, — сказал Сэм. — Шесть лет прошло. Помнишь меня? Я Сэм, второй сын. Я тебя хорошо помню. А это — Дрейк, младший. Ему было семь, когда ты ушла из дому.

— Боже ты мой! — воскликнула Демельза. — Как вы оба выросли!

Росс находился на шахте Уил-Грейс с капитаном Хеншоу и двумя инженерами, построившими подъемный механизм. Они проверяли неисправность в штоке насоса, из-за которой механизм остановился и не работал полдня, пока они не пришли. Этой возможностью воспользовались, чтобы произвести ежемесячную очистку котла.

По пути домой Росс пребывал в задумчивом, но все же хорошем настроении. Шахта, по его мнению, достигла пределов развития в обозримом будущем. На ней трудилось тридцать вольных рудокопов, двадцать пять сдельщиков, шесть крепильщиков и еще около сорока разнорабочих на поверхности.

Насос теперь работал на полную мощность, а выкаченная с глубины в шестьдесят саженей вода сразу направлялась в деревянный желоб и приводила в движение небольшое водяное колесо на поверхности, выполняющее роль вспомогательного насоса. Затем вода стекала на десять саженей вниз по подземному каналу и заставляла крутиться второе колесо, установленное на шестьдесят футов ниже уровня первого, потом она выходила на поверхность в тридцати футах ниже и стекала по склону до промывочной площадки, построенной прямо над садом Демельзы.

Изрядное количество добытой руды по-прежнему направлялось для измельчения и промывки на оловянные дробилки в Соле, так как здесь уже не хватало места для дополнительного оборудования, иначе Нампара стала бы уже непригодной для проживания.

Кроме того, расширение шахты казалось нерентабельным. Построить еще один подъемник или увеличить нагрузку этого было бы неразумным при стоимости угля восемнадцать шиллингов за тонну без учета стоимости доставки по морю, и даже из-за войны цены на олово еще не поднялись до уровня, который бы обеспечивал хорошую прибыль. Одной из причин стала мода на керамическую и фарфоровую посуду вместо оловянной. Привычки сменились по всей стране, причем в крайне неудачное время.

Тем не менее, жилы оказались настолько богатыми и, несмотря на их глубину, доступными, что шахта полностью окупала себя, в отличие от других. Такое крупное предприятие как «Объединенные шахты» получило одиннадцать тысяч фунтов в год чистого убытка и закрылось. А небольшая шахта Уил-Грейс принесла такую прибыль, на какую Росс не смел и надеяться, и в шесть месяцев покрыла его многочисленные долги, как великодушный Лукулл. Двухмесячная прибыль покрыла весь долг Кэролайн Пенвенен в четырнадцать сотен фунтов, еще через два месяца были погашены все долги перед банком Паско и прочие мелкие заимствования, а к маю шахта смогла погасить закладную на дом двадцатилетней давности, принадлежащую лично Харрису Паско. Вскоре денег хватит и на депозит в банке или чтобы вложить в пятипроцентные государственные бумаги, или чтобы хранить в мешках под кроватью, или на покупку всего желаемого.

Это как пьянящий напиток. Ни Росс, ни Демельза еще не привыкли и вели себя так, будто сегодня извлекут последнюю тонну руды. Неделю назад он взял Демельзу с собой в шахту и показал ей два богатых уровня, и это окончательно ее убедило. И хотя Росс сам бывал там ежедневно, он хотел убедить и себя самого. Он чувствовал, что нуждается в уверенности жены, чтобы действительно поверить.

Шахта находилась так близко, что на обед, который обычно подавался в два часа, он ходил домой. Сейчас еще не прибило и часа, но ему предстояло сделать кое-какие расчеты, он намеревался поработать в библиотеке. После рождественского примирения Росс проводил дома как можно больше времени. Это было еще одним способом обрести уверенность. Они получили всё, но потеряли друг друга — Демельза была готова уйти, уже почти ушла из дома. Теперь казалось невероятным, что они были так близко к расставанию. Тепло их примирения, полного страсти, сделало их в некотором смысле ближе, чем когда-либо раньше, снеся все барьеры. Тем не менее, это было какое-то лихорадочное тепло, как если бы их отношения все еще не оправились от почти смертельной раны, и они пытались переубедить сами себя. Полное доверие, существовавшее прежде, пока еще не вернулось.

Их радость и облегчение от факта, что рудник дает прибыль, тускнела от осознания, что всего в четырех милях от них, в Тренвит-хаусе, живут чужаки. Часто они забывали об этом, но периодически боль накатывала снова, и временами они снова отдалялись друг от друга. Рождение и крещение Валентина Уорлеггана только подлило масла в огонь. Никто не проронил и слова о том, что занимало их мысли. Никто и никогда не смог бы этого произнести. Но Кэролайн Пенвенен написала Демельзе.

«Каким разочарованием было не увидеть вас там, хотя, сказать по правде, я вряд ли ожидала этого из-за стойкой и неизменной взаимной неприязни Росса и Джорджа. Не помню, бывала ли я в Тренвите раньше, но это прекрасный дом.

Младенец темноволос, но, думаю, пойдет в Элизабет — он неплохо сложен и вполне миловиден, как и все дети. (На самом деле мне нет никакого дела до детей, пока им не исполнится три года. Дуайту придется как-то организовать мне сразу трехлетнего. Не знаю как). На крестины собралась целая толпа, включая одного-двух стариков пренеприятнейшего вида — я и не подозревала, что у Уорлегганов так много родни. Из соседнего графства тоже приехали гости, но не больше, чем бывает в холодную погоду».

Далее Кэролайн в подробностях описывала присутствующих.

«Дядюшка Рэй не смог поехать со мной, увы, он слишком слаб. Ему не хватает Дуайта. Последнее письмо Дуайта пришло две недели назад с «Тревейла», но отправлено было еще на две недели раньше, так что мои сведения о его местонахождении уже устарели на месяц. Я в ярости, словно покинутая дева, запертая в башне. Мне становится еще хуже, когда думаю о том, что если бы не я, он бы вообще не поступил на флот. Как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь положил конец этой войне...»

Хоть письмо было написано в весьма дружелюбной манере, Росс был бы рад не получать его вовсе.

Оно только подлило масла в огонь, оживив воспоминания о доме и людях, так хорошо ему знакомых. Единственным человеком, которого Кэролайн не упомянула в письме, была сама Элизабет. Конечно, она не знала и половины истории, но, без сомнения, ее знаний было достаточно, чтобы проявлять тактичность в письме к Демельзе. Росс не мог поехать и не поехал бы на крестины, даже если бы их пригласили. Но его больше чем когда-либо раздражало то, что его отлучили от фамильного дома — он не мог навестить старую тетушку Агату или повидать племянника, не мог оценить изменения, происходившие с домом. Достаточно было и того, что он увидел, когда в последний раз незваным гостем заезжал на Рождество. Это был уже не тот дом, что раньше — Росс чувствовал себя в нем чужаком.

Проходя мимо гостиной, он заглянул в окно и увидел жену, беседующую с двумя молодыми незнакомцами.