Павел Федоров - Витим золотой Страница 5

– Не кури ты тут, – резко прервал его Доменов. – Не выношу я этого зелья. И ехидства твоего не выношу! – грохнув по столу кулачищем, продолжал Авдей. – Ты что, мало с него взял? Он сына-офицера потерял! А ты ему черт те что клепаешь! Да чем он хуже вас? Вот что, Ветошкин, все мысли твои я знаю. Ты лучше свой собачий нюх по другому следу пускай. Печенегов – казачий офицер и дворянин. Не моги его пачкать! Такие люди еще нам пригодятся… Вызови его и поговори. А кабак я закрою. Туда золотишко тащат, а нам это не с руки.

– Спиртоносы потянутся. Это не лучше, – возразил Ветошкин.

– Вот их ты и лови, а мы свой магазин откроем, от прииска.

«На все свою лапищу наложить хочет, – помаргивая выпуклыми рыбьими глазами, думал Ветошкин. – И на золото, и на доходы от кабака, даже на полицию… И ничего с таким тигром не сделаешь. Сам наказной атаман генерал Сухомлинов за ручку с ним здоровался».

В кабинете было жарко натоплено. Пахло еще краской и свежевыструганными сосновыми досками. За спиной Авдея Доменова висел в золотой раме портрет царя Николая Романова. Царь улыбался, словно собираясь топнуть маленьким, узконосым, с серебряными шпорами сапожком. За окном послышался грохочущий по мерзлой земле звук колес и звонкий по чернотропью цокот подков. Кто-то лихо подкатил к крыльцу. Минуту спустя в кабинет вошел рыжеусый веселый Иван Степанов. Он был в новенькой касторового сукна казачьей теплушке, в дорогой каракулевой папахе с голубым верхом, с пышным, закрученным вокруг шеи шарфом из козьего пуха. Заплывшие жиром глазки улыбчиво и сладостно щурились. Он был уже сильно выпивши, поэтому вошел бесцеремонно и шумно.

– Здравствуй, сватушка!

– Здорово, сват. Ты, я вижу, уже хватил. Не удержался! – приветствовал его Доменов с досадой в голосе.

– По такому случаю, сваток, и с тебя немало причтется… – Потирая белые, уже успевшие выхолиться руки, Иван маятником качался перед столом Доменова, загадочно подмигивая, говорил: – Едем, сваток! Я тебе такой сюрпризик преподнесу… Сколько ставишь?

– К черту твои сюрпризы! Ты лучше бы за дело брался, чем на рысаках катать, – ворчал Доменов.

– А я тебе дело говорю, сваточек мой, да ишо какое дело! – вихлялся Иван, не замечая мрачного вида Доменова. – Я тебе не сюрпризик привез, а «изюмчик».

– Не улещай, сват. Не поеду и пить с тобой не стану, – упрямился Авдей. Кураж свата давно ему опротивел. А там еще и зятек есть.

– Выпьешь, сват, и нас еще с приставом угостишь!

– Сам не прикоснусь и тебе не дам. Ступай и проспись.

– Да я тверезый! Ты, сваток, над казаком не командуй! Я ведь тут вроде хозяин. Как вы думаете, господин пристав, хозяин я здеся али нет?

– Брось же, сват, эти кабацкие замашки, – урезонивал его Доменов. – Ведь только вчера тебе толковал, сколько у нас предстоит дела, а ты опять за свое. Оставь к чертям собачьим!

Позади Авдея медленно приоткрылась дверь. Метя полами синей бархатной, на собольем меху шубы крашеные половицы, тихо вошла Олимпиада. Высокая, румяная, она была похожа на русскую боярыню.

– Так я и знала, что сидит и чертыхается, – проговорила она и зажала мягкими холодными ладонями широкоскулые колючие щеки мужа.

– Ангелочек ты мой, цветик лазоревый! – целуя душистые руки жены, забормотал Авдей Иннокентьевич. – Да как же ты, мамочка, не предупредила! Да я бы гонцов навстречу погнал, сам бы орлом полетел…

– Знаю я тебя! Ты бы все дела бросил, а я тебе мешать не хочу. Пусть, думаю, лишний фунтик золотца намоет на браслетик какой-нибудь для своей заброшенной женушки…

– Не говори мне таких слов, соколица ты моя ясная! Чуть не пропал я тут без тебя! – поглаживая жену по щеке, говорил Доменов.

– И пропадешь, миленок! Сидит, чертыхается, небритый, грязный, надел на себя черт те что… Дегтем пропах весь… Сейчас же вели топить баню и выпаривайся…

– Разбойница ты стала, сваха! – расплываясь в улыбке, взмахивал руками Иван Степанов. – Переменилась, расхорошела-то как, боже мой! Прямо царевна Тамара!

– Какая еще там Тамара? – прищурилась Олимпиада. – Какая разбойница?

– Любого в полон возьмешь! Истинно разбойница! – повторял Иван.

– С кистенем на дорогу не выходила, Иван Александрыч… Чего ты на меня губы-то расквасил? Поезжай-ка, миленок, к своей Арише, на нее и заглядывайся, а мне дай с муженьком покалякать… – бесцеремонно отчитала она Ивана.

Доменов покашливал и молодецки расправлял лихо подстриженные усы.

– И то правда… Пойдем, пристав, не станем мешать, – проговорил Иван как-то сразу отрезвевшим голосом и вместе с Ветошкиным вышел.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

– Погоди, соколик, дай хоть маленечко передохнуть, – уклоняясь от поцелуев мужа, проговорила Олимпиада, когда гости вышли. – Ежели еще раз бросишь меня одну-одинешеньку, пропаду я, Авдеюшка…

– Не пугай ты меня! – защищался Доменов. – И так все сердце изныло…

– Ой ли! А зачем бросил? Сижу там и не вижу ни света, ни зореньки… Встану, винца выпью, в ванне пополощусь, в зеркало погляжусь, цыпленка обгложу, икоркой заем и хожу по нашим хоромам одна в томлении и думаю: за что же это вянет и пропадает красота-то моя? Оставил бы хоть в Питере, я бы там нашла, где щегольнуть… Видишь, не утерпела и прикатила, – оправдывалась Олимпиада.

– Молодец ты, душа моя, вот и все! Да я не только браслетик – золотую цепь тебе на шею повешу!

– И прикуешь где-нибудь в горенке… Я тебя знаю… Ты послушай. Приезжаю я в Зарецк. Остановилась в Коробковых номерах…

– Туда-то зачем? Разве это место для тебя? Боже ж мой! – сокрушался Авдей, терзаясь ревностью. – Да разве можно там останавливаться порядочной женщине, к тому же одной, без мужа? Гнала бы прямо сюда!

– Шутка сказать! Сколько верст отмахала. Да и проголодалась. Дай, думаю, хоть горяченькую селянку съем. Приоделась. Хотела обед в номер потребовать, да нет, думаю, вниз спущусь, хоть на городских людей гляну…

– Пошла все-таки? – кряхтел Авдей.

– А что мне?

– В такое срамное место?..

– Да чем оно срамное? Оттого, что вы там с голыми девками выплясывали? – ядовито щуря свои голубые глаза, спрашивала Липушка.

– Ох! Перестань, мамочка! – взмолился Доменов.

– Сам же рассказывал. А ко мне, соколик, это не пристанет. Значит, спускаюсь по ковру и встречаю в дверях… знаешь кого?

– Ну? – стонал Авдей.

– Угадай!

– Что я тебе, Ванька-угадчик? Мало ли кого туда черти носят. Ах господи боже мой!

– Какой ты у меня стал богомольный и праведный…

– Ну не томи ты меня, Липушка! – скрещивая на груди руки, умолял Авдей Иннокентьевич. – Кого же это там тебе дьявол подсунул?

– Знаешь кого? – закатывая глаза, продолжала Липушка. – Маринки Лигостаевой мужа, Родиона Матвеича Буянова с компанией.

– Воображаю это компанство, – покачивал головой Доменов. – Он, говорят, пить начал, как зверь…

– Врут. Не перебивай. Он такой симпатичный и как ангел красивый! Ну, значит, поздоровались. Подхватили они меня под руки – и в залу…

– И ты пошла? – Лицо Авдея начинало розоветь, словно отхлестанное крапивой. Сузившиеся глазки подернулись кровавыми прожилками.

– Да разве вырвешься? Налетели, как воронье…

– Кто же еще-то там был?

– Больше купцы и офицерье.

– Самые пакостники!

– Ну уж это ты зря! Очень вежливые и обходительные люди.

– Знаю я этих голубочков!..

– Ну а тебя я тоже, младенца, знаю… Ты всех готов в одной куче с кизяками смесить. Выпили, повеселились…

– А потом кататься поехали? – с трепетом с голосе допытывался Авдей Иннокентьевич.

– Само собой…

– Дальше, дальше что было…

– Стал меня Родион Матвеич к себе в гости звать…

– Ты поди и рада стараться… Ах, дурак я, дурак! Скажи, пошла или нет? – спрашивал Авдей, чуть не плача от окаянной ревности. – С огнем, Олимпиада, играешь! Гляди у меня!

– Гляжу, миленочек… Как херувим чиста… Я, говорит, для вас на весь город бал устрою. Налью в ванну шампанскова, – помнишь, как ты мне рассказывал?

– Да мало ли я что тебе врал? Ох господи! Ну?

– В ту, говорит, самую ванну, из которой сбежала моя венчаная жена…

– Своя сбежала, так он чужую поймал… От дураков всегда жены бегают. Ну погоди, подлец, я тебе покажу ванну, ты у меня белугой завоешь! Напрочь разорю, в землю вколочу и ногой растопчу! – яростно гремел Доменов. – И ты поскакала?

– Да что ты, миленок! Я еще с ума не спятила… Сказала, что пойду переоденусь. Вошла и на ключ заперлась…

– Стучались поди?

– А то нет? Целый час за дверью скребышились, умоляли… А я разделась да баиньки…

– Ой, врешь? – видя лукаво прищуренные глазки жены, грозился Авдей кулаком с рубиновым на большом пальце перстнем.

– Значит, не веришь?

– Убей, не верю! Усы готов себе изжевать, сердце вырвать… – признался Доменов.

– Хорошо, миленок… Вот уеду назад – и пропадай ты тут со своей родней!