Эркман-Шатриан - История одного крестьянина. Том 1 Страница 5

Атмосфера эпохи передается зарисовками знакомого авторам деревенского быта родного Эльзаса. Песни революции, которые пелись во всей Франции в те времена — «Мадам Вето» и «Карманьолу», — в романе поют и танцуют на свадьбе Кристины Летюмье в деревенском трактире. Пфальцбург и его окрестности, вогезский пейзаж; — вот обычный фон романа. Нарочито яркому колориту прежних исторических романов Эркман и Шатриан противопоставляют простоту деревенской повседневной жизни.

В одном из своих рассказов авторы говорят о своей неприязни к выдуманным красотам: «Какой-нибудь плетень, над которым жужжит шмель, дорога в рытвинах, по которой взбирается тощая лошаденка и тащит телегу, увязающую в грязи, кнут, свистящий в воздухе, болото с утками… луч солнца на чердаке… меня привлекают гораздо больше, чем ваши колонны, ваши солнечные закаты и ночные пейзажи»[13]. И сколько поэзии видят авторы в этом обыкновенном пейзаже, сколько нежности вызывает у них какая-нибудь «тропинка, то взлетающая вверх, то сбегающая вниз, старые деревья без листвы вдоль дороги… торжественная зимняя тишина леса. В долине — деревенька… островерхая колокольня, внизу крохотное кладбище, могилы, засыпанные снегом; ветхие домишки, речка, мельница… над быстриной…».

Горячая любовь к свободе и справедливости, к революции, любовь к человеку, задушевность рассказа о простых деревенских жителях, ставших участниками гигантских исторических событий, привлекает в романе Эркмана-Шатриана. Благородство и поэтичность стиля, которые сочетаются с чисто народной простотой и ясностью, сделали этот роман классикой французской прозы.

Н. Дорогова

Часть первая

Генеральные штаты

Глава первая

Многие уже рассказывали о великой революции, которую совершили народ и буржуазия, восставшие в 1789 году против знати. Рассказывали обо всем этом люди ученые, умные, взиравшие на события с заоблачных высот. Я же — старый крестьянин, и я поведаю только о наших делах. Ведь главное — как следует разобраться в своих делах: то, что ты сам видел — и знаешь хорошо. Пусть это и другим пойдет на пользу.

Да будет нам известно, что до революции Пфальцбургскому приходу и сеньории принадлежало пять деревень: Вильшберг, Миттельброн, Лютцельбург, Гультенгаузен и Гецельбург; что горожане и жители Вильшберга и Гецельбурга были на положении свободного сословия, зато крестьяне остальных деревень — и женщины и мужчины — были подневольными и не смели выходить за пределы сеньории, да и вообще отлучаться без позволения прево[14].

Прево творил суд в общинном доме, имел право судить людей и их дела, носил шпагу. И даже приговаривал к виселице.

Когда обвиняемые не желали признаваться в преступлениях, их допрашивали под сводами мэрии, где ныне гауптвахта. Судебный служитель и палач пытали их, да так жестоко, что вопли слышались даже на площади. А немного спустя, в базарный день, под старыми вязами сооружали виселицу и палач вешал осужденных, нажимая ногами на их плечи.

В те поры лишь человек, доведенный до крайности, смел задумать какую-нибудь дерзкую выходку.

Право проезда через Пфальцбург обходилось недешево; за подводу с таким товаром, как сукно, шерсть и тому подобное, на заставе платили флорин[15], за телегу с кольями, тесом, досками для выделки бочек и прочим деревянным товаром — шесть лотарингских грошей; за телегу, груженную дорогою тканью — бархатом, шелком, тонким сукном, — тридцать грошей; за вьючную лошадь — два гроша; за корзину со всякими товарами — полгроша; за повозку, груженную рыбой, — полфлорина; за повозку, груженную маслом, яйцами, сыром, — шесть грошей; за бочку соли — шесть грошей; за резаль[16] пшеницы или ржи — три гроша, овса — два гроша; за сотню подков — два, за быка или корову — шесть пфенингов[17]; за телку, борова или овцу — два пфеннинга, и т. д.

Таким образом, жители Пфальцбурга и его окрестностей не могли ни есть, ни пить, ни одеваться, не отвалив изрядный куш герцогам Лотарингским.

Далее шла соляная пошлина, а это вот что означало: содержатели постоялых дворов, кабаков и харчевен в Пфальцбурге или же в окрестных деревнях обязаны были поставлять его высочеству шесть кувшинов вина либо пива с каждой меры, проданной или припасенной в погребе. Затем его высочеству причиталась пошлина на право продажи ленного владения, а именно; при продаже домов или наследованного имущества — пять флоринов с каждой сотни. Затем шла мерная плата за зерно, а это означило, что со всех злаков — пшеницы, ржи, ячменя, овса, проданных на рынке, — одно су[18] с каждого резаля полагалось его высочеству.

Далее взималась пошлина за стоянку на ярмарке. В году встарь было три ярмарки: первая на св. Матвея, вторая на св. Модеста, третья на св. Галля. Два досмотрщика устанавливали цену на места в пользу его высочества.

Далее шли городские поборы: одно су с сотни, вырученной за шерсть, муку и прочие товары; далее — штрафы, которые налагал сам прево, но их размеры устанавливали и назначали советники герцога в пользу его высочества; далее плата за право пасти свиней и собирать желуди, за право рубки леса, за право на валяние сукна и молотьбу; затем — большая десятина, из которой две трети отдавалось его высочеству, а оставшееся — церкви; затем малая десятина зерном в пользу одной лишь церкви его высочество в конце концов отнял у нее это право, ибо себя он любил еще больше.

Ну а теперь, если кто хочет знать, каким образом столько добрых людей попало под иго его высочества, всех этих прево да бальи[19], сенешалов[20] да советников, пусть вспомнит, что лет эдак за двести перед тем, как стряслась эта великая беда, некий сеньор по имени Георг Иоганн, курфюрст Пфальцский, герцог Баварский и граф Вельденцкий, который по милости германских императоров владел в наших краях обширными лесами, не извлекая из них ни гроша, потому что некому там было жить, не было ни дорог для перевозки бревен, ни судоходных рек для их сплава, повелел оповестить жителей Эльзаса, Лотарингии и Пфальца о том, что все те, кто переберутся в леса и умеют работать, получат землю и будут как сыр в масле кататься, что он, Георг Вельденцкий, поступает так во славу божию, а поскольку Пфальцбург стоит на перекрестке дорог во Францию, Лотарингию, Вестрих и Эльзас, то ремесленники и торговцы, тележники, кузнецы, бочары, башмачники найдут там хороший сбыт своим товарам, равно как и слесари, жестянщики, кабатчики, ткачи и прочий мастеровой люд, и так как милость божья должна осенять почин всякого важного предприятия, то тех, кто переберутся в его город Пфальцбург, он освободит от повинностей, им позволено будет строить себе дома из дарового леса. Для них возведут храм, дабы проповедовать в нем чистосердечие, простодушие, честность, построят школу, дабы прививать детям истинную веру, ибо ум у отроков — это дивный сад, где насаждаешь чудесные растения, благоухание коих возносится до самого господа бога!

Он посулил еще несметное множество всяких других благ, поблажек и льгот, слух о которых распространился по всей Германии, так что сюда стекались целые толпы людей, пожелавших воспользоваться всеми этими благодеяниями. Жилища они построили, новь они подняли, поля возделали; ценность лесов Георга Иоганна возросла, и то, что не приносило никакого дохода, стало кое-чего стоить.

И тут вышеназванный Георг Иоганн, граф Вельденцкий, во имя честности, справедливости и славы божией за четыреста тысяч флоринов продал Карлу III, герцогу Лотарингскому[21], земли, скотину и народ.

Большинство жителей были лютеране, потому что Георг Иоганн вначале объявил, что в Пфальцбурге будет исповедоваться чистая, безыскусственная, истинная вера по св. Павлу, согласно аугсбургского исповедания[22]; когда же он прикарманил четыреста тысяч флоринов, причем невыполненные посулы не помешали ему хорошо спать, его преемник, Карл III, ничего никому не посуливший, послал туда своего любимого верноподданного — государственного советника Дидье Даттеля, дабы из христианской любви к ближнему склонить пфальцбургских горожан к вере католической, а если бы кто-либо из них стал упорствовать в своих заблуждениях, то повелеть им покинуть сии места под страхом принудительного изгнания и изъятия имущества.

Одних удалось обратить в иную веру, другие же — мужчины, женщины, дети — двинулись в путь, увозя на тележках свой жалкий скарб.

Наведя порядок, герцоги послали своих любезных и горячо любимых пфальцбуржцев «восстанавливать и чинить городской вал, на постройку — из тесаных камней и целых глыб — двух ворот у немецкой и французской застав, на рытье рвов, на сооружение общинного дома, предназначенного для судебных заседаний, на возведение церкви, дабы наставить там верующих, а также дома для священника, поближе к новой церкви, дабы он мог наблюдать за своей паствою, и, наконец, на постройку рынка, дабы облагать там товары налогом и взимать пошлины». Засим служители его светлости по своему усмотрению установили права и обязанности, барщину и оброки: и бедные люди впряглись в ярмо и работали так из поколения в поколение, с 1583 по 1789 год, на герцогов лотарингских и королей французских, поверив посулам Георга Иоганна Вельденцкого, отъявленного мошенника, каких на свете немало.