Гасьен Куртиль де Сандра - Мемуары графа де Рошфора Страница 5

Можете себе представить, как я был рад, и я тут же выразил всю свою признательность господину де Сент-Оне, которого считал своим благодетелем. Перед отъездом он спросил, кто я такой, и я рассказал ему свою историю настолько искренне, насколько это представилось возможным.

— Я уверен, — сказал мне он, — что вы благородный человек. Доблесть уважаема во всем мире, но она всегда гораздо больше свойственна людям благородного происхождения, чем кому-то другому. Поезжайте к кардиналу. Этот человек может очень многое, он любит храбрых людей и делает все возможное, чтобы привлечь их на свою службу.

Я отправился в путь из Локата, будучи очень довольным. А перед этим я купил две лошади — одну для себя, другую для слуги, которого нанял. Я был еще очень молод, а в юношеских головах всегда так много тщеславия. Именно поэтому я вдруг решил показаться в своем новом состоянии у себя на родине, при этом даже не подумав о том, что это может занять много времени.

Я свернул с большой дороги в Бриаре и к вечеру уже находился в доме кюре. Он был весьма удивлен, увидев меня, и одновременно очень рад этому. Рассказав ему о том, что со мной приключилось и куда я направляюсь, я поблагодарил его за все то, что он для меня сделал, вручил ему десять пистолей и заверил, что в случае, если мне удастся сколотить состояние, он получит от него свою долю. Он в свою очередь рассказал мне, что моя семья сильно разрослась, что у моего отца теперь семеро детей, однако дела его идут неважно и Бог послал ему массу неприятностей в наказание за то, как он в свое время обошелся со мной.

Кроме того, он рассказал мне удивительную историю, которую я попробую сейчас пересказать. Дело в том, что у нас был один родственник, которого звали Куртиль. Это был хороший человек, связанный с лучшими домами Прованса. Впрочем, он не относился к ним напрямую, но делал все, чтобы придать смысл своему появлению на свет и стать одним из самых благополучных людей Франции. Ему очень хотелось разбогатеть, а посему он часто бывал в Париже, где это проще было сделать. Там было много женщин, у которых можно было найти поддержку, а еще можно было преуспеть в игре. Он был удивительно хорош собой и быстро стал появляться в самых лучших обществах. В Париже он влюбился в одну пожилую вдову, обладавшую немалым состоянием, и стал добиваться брака с ней. Но эта дама и слушать его не хотела, так как приняла решение посвятить себя служению Господу.

Короче говоря, она попросила его не докучать ей понапрасну. Но это не остудило его, и, несмотря на то что она попросила его не приходить больше в ее дом, не было и дня, чтобы они не виделись либо в церкви, либо у кого-то из ее знакомых. Чтобы избавить себя от этой навязчивости, она укрылась в монастыре, но Куртиль пригрозил, что подожжет его, и дама вышла оттуда, опасаясь, что он так и сделает. После этого он стал грозить, что похитит ее, а она, чтобы спастись, тайно уехала в деревню, да так, что никто не знал, где она, кроме одной ее самой лучшей подруги. Она уехала туда одна.

Когда она не появилась день, другой и третий и о ней не было никаких известий, ее родственники подумали, что наш родственник похитил ее. Усугублялось дело тем, что он действительно во многих местах говорил, что хотел бы сделать это. После этого ее родственники обратились в органы правосудия, а там стали расспрашивать свидетелей и завели дело против него. Он же был совершенно уверен в своей невиновности и в том, что ему нечего бояться. К тому же он либо был очень занят какими-то другими делами, либо просто не посчитал нужным доказывать свою невиновность, а посему взял да уехал к моему отцу, а потом к другому своему родственнику, будучи уверенным, что все знают, где он.

А как раз в это время мой отец получил за одно дело двадцать тысяч экю. Мошенники как-то прознали об этом, нашли где-то плащи стражников и под предлогом поиска Куртиля явились к нему в дом, приставили ему пистолет к горлу и потребовали деньги. Мой отец не хотел умирать и был вынужден смириться с суровой реальностью. Он сам показал место, куда спрятал деньги, а воры погрузили все на лошадь и уехали по дороге, ведущей в лес, где благополучно скрылись.

Эта потеря была огромной для дворянина, у которого не было двадцати тысяч ливров ренты, но зато было так много детей. И я решил, что он и так огорчен, а если я появлюсь, чтобы повидаться с ним, это не будет для него приятным, а лишь еще больше расстроит его. Однако, подумав, что он может рассердиться за то, что я не выполнил свой долг, я все же пришел к нему, но он принял меня ничуть не лучше, чем я предполагал.

Дело в том, что он думал, что я приехал надолго. Кроме того, моя мачеха, желая показать, что не воспринимает меня как полноправного члена своей семьи, приказала даже не давать овса для моих лошадей. Мой слуга рассказал мне об этом, я послал его к кюре, а мой отец, спустившись в конюшню, видел все это, но не остановил его. Я был очень раздосадован, но, решив уехать уже на следующий день, подумал, что лучше будет тоже ничего не говорить, хотя все происходившее сильно ранило меня.

Очень рано я ушел к себе в комнату, а когда уже приготовился ко сну, мой отец и мачеха вдруг вошли ко мне и спросили, правда ли, как сказал мой слуга, будто бы я направляюсь к господину кардиналу. Я холодно ответил им, что это чистая правда, прекрасно понимая, с чем связан этот вопрос и что за этим может последовать. И точно — мой отец тут же сказал мне, что очень рад, что я так многого добился, а мачеха заявила, что она всегда верила в меня и было бы хорошо, если бы я, сделав карьеру, не забыл и о своих братьях. Подобным же тоном я ответил им, что дело еще не сделано, но, если все закончится так хорошо, как я на то надеюсь, я не забуду то добро, которое было для меня сделано.

После этих моих слов последовали извинения за то, что меня так приняли и не дали овса моим лошадям. Мачеха заверила меня, что произошедшее — это недоразумение, связанное с тем несчастьем, которое с ними произошло, после которого они приказали ничего не давать чужакам, что меня просто не узнали, приняли за постороннего, но это больше не повторится.

Я сделал вид, что поверил. К тому же уважение к отцу не позволяло мне высказать все, что я думаю по этому поводу. Я сказал, что все это пустяки, что об этом не стоит и говорить. Мой отец после этого стал меня расспрашивать, где я был с тех пор, как покинул дом, и даже сделал мне небольшой выговор, как если бы он не помнил всего того, что происходило до моего ухода из дома.

Задав мне еще массу разных вопросов, они оставили меня, а перед этим я объявил им, что собираюсь уехать завтра. Утром меня ждал завтрак. Они подняли всех слуг, позвали моих родственников, живших по соседству, разослав всем торжественное приглашение, как если бы меня вызывали ко двору. Прибыло десять — двенадцать дворян: одни — пешком, другие — на лошадях. На меня посыпались тысячи комплиментов, как будто бы я уже сделал сумасшедшую карьеру. Чтобы избавить себя от этого, я сказал отцу, что не могу терять время и должен отправляться, что господин кардинал любит пунктуальность и ему не понравится, если я опоздаю.

То, что я увидел у отца, ждало меня и при дворе. Когда я приехал, когда узнали, что я тот самый малыш из Локата, каждый поспешил сделать мне комплимент. Я был удивлен, что все эти люди, с которыми я никогда даже не был знаком, вдруг стали добиваться моей дружбы. Капитан гвардейцев кардинала, к которому я обратился, объявил, что я нахожусь в приемной, мне приказали войти, и все тут же увидели, что у меня нет ни волосинки на подбородке и что ростом я маловат.

— Это же совсем ребенок, — сказал кардинал, со смехом обращаясь к четырем или пяти сеньорам, находившимся рядом с ним. — Господин де Сент-Оне, видимо, решил посмеяться над нами, рассказывая о том, что он совершил.

— Я не знаю, Монсеньор, — заявил я, сделав реверанс, — что он вам рассказал, но если речь шла о том, что я взял в плен лейтенанта из Салса и его любовницу, то это чистая правда.

— Он рассказал нам совсем другое, — ответил господин кардинал, — он сказал, что ты помешал одному из солдат, сопровождавших тебя, заняться любовью с одной девушкой, что ты даже вступил с ним в схватку и он выстрелил в тебя из пистолета, но это все не помешало тебе доставить твоих пленников в целости и сохранности.

— Это правда, Монсеньор, — сказал я, — но это все такая мелочь. Вот если бы мне представилась такая возможность, я надеюсь, что смог бы еще многое сделать, служа королю и Вашему Преосвященству.

— Пусть так и будет, — сказал он и повернулся к тем, кто стоял у него за спиной. — Но это же совсем ребенок. Будет неправильно использовать его в таком возрасте, это будет равносильно насилию над природой.

Эти слова испугали меня. Я подумал, что он хочет отказать мне, а посему я осмелился снова заговорить.