Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 1 Страница 5

Марий повернулся к Рутилию Руфу в изумлении.

– Надеюсь, я не для каждого так открыт, как для Луция Корнелия!

Пришел черед Рутилия Руфа расплыться в улыбке.

– Сомневаюсь, чтобы кто-то еще мог разгадать даже часть твоих намерений. А я-то поверил тебе, старый безбожник!

Голова Мария помимо его воли (во всяком случае, такое впечатление создалось у Рутилия Руфа) повернулась в сторону Суллы, и они снова принялись обсуждать вопросы высокой стратегии.

– Беда в том, что наши источники информации крайне ненадежны, – с жаром объяснял Марий. – Ну скажи, кто из стоящих людей бывал в тех краях за последние годы? Выскочки, мечтающие стать преторами, среди которых я никому не доверил бы написать подробный доклад. Что мы, собственно, знаем?

– Очень мало, – отвечал ему увлекшийся Сулла. – С запада в Галатию несколько раз вторгался царь Вифинии[21] Никомед, с востока – Митридат. Несколько лет назад старикан Никомед женился на матери малолетнего царя Каппадокии – по-моему, она состояла при сыне регентшей. Благодаря женитьбе Никомед стал именоваться царем Каппадокии.

– Стал-то он стал, – подхватил Марий, – но, полагаю, он счел весьма неудачным поворотом событий то обстоятельство, что Митридат приказал убить ее и посадить на трон мальчишку. – Он тихонько засмеялся. – Царя Каппадокии Никомеда более не существует! Просто не понимаю, как он мог вообразить, что Митридат позволит ему довольствоваться победой, при том, что убитая царица приходилась Митридату сестрицей!

– Ее сын правит страной до сих пор, именуясь – о, у них такие чудные имена! – кажется, Ариаратом? – спросил Сулла.

– Точнее, Ариаратом Седьмым, – молвил Марий.

– Что же там, по-твоему, происходит на самом деле? – не отставал Сулла, заинтригованный очевидной осведомленностью Мария в запутанных родственных отношениях, бытующих на Востоке.

– Я ничего не знаю наверняка. Возможно, ровным счетом ничего, не считая обычных трений между Никомедом Вифинским и Митридатом Понтийским. Но сдается мне, что молодой царь Митридат Понтийский – занятный субъект. Мне и впрямь хочется с ним встретиться. В конце концов, Луций Корнелий, ему немногим больше тридцати лет, а он уже расширил свои владения, ранее ограничивавшиеся одним Понтом, с таким размахом, что они включают теперь все земли, окружающие Понт Эвксинский.[22] У меня по коже заранее бегут мурашки, ибо я предвижу, что он причинит беспокойство и Риму.

Решив, что настало время и ему принять участие в беседе, Публий Рутилий Руф с нарочитым стуком поставил свой кубок на стол и воспользовался тем, что беседующие подняли на него глаза, чтобы молвить:

– Если я не ошибаюсь, вы полагаете, что Митридат положил глаз на нашу римскую провинцию Азия? – Он степенно кивнул. – Вполне резонно: провинция так богата! Кроме того, это наиболее цивилизованная область земли – ведь она была греческой с той поры, когда греки стали греками! Представляете, в нашей провинции Азия жил и творил Гомер!

– Мне было бы еще легче представить себе это, если бы ты взялся аккомпанировать себе на арфе, – со смехом произнес Сулла.

– Нет серьезно, Луций Корнелий! Вряд ли царь Митридат склонен шутить, когда речь заходит о нашей римской провинции Азия; поэтому и нам следовало бы отложить шутки в сторону. – Рутилий Руф прервался, восхищаясь собственным красноречием, что лишило его возможности сохранить за собой инициативу в разговоре.

– Я тоже не подвергаю сомнению мысль, что Митридат не станет распускать слюни, если ему предоставится возможность завладеть нашей провинцией Азия, – подтвердил Марий.

– Но он – человек Востока, – молвил Сулла уже не терпящим возражений тоном. – А все восточные цари трепещут при одном упоминании Рима, который наводил страх даже на Югурту, – а ведь для него Рим служил куда большим препятствием, чем для любого восточного царя. Вспомните, сколько он стерпел оскорблений и поношений, прежде чем решился выступить против нас войной! Мы буквально принудили его к этому!

– А мне представляется, что Югурта всегда был настроен воевать с нами, – не согласился Рутилий Руф.

– Наверно, – бросил Сулла, хмурясь. – Мое мнение таково: он мечтал объявить нам войну, однако сознавал, что это не более, чем мечта. Мы сами заставили его обратить против нас оружие, когда Авл Альбин вторгся в Нумидию с целью разграбить ее. По сути, с этого начинаются все наши войны. Жадный до золота полководец, которому не следовало бы доверять командование даже детским парадом, оказывается во главе римских легионов и начинает грабеж – не в интересах Рима, а просто чтобы набить собственную мошну. Карбон и германцы, Цепион и германцы, Силан и германцы – перечень можно продолжить до бесконечности.

– Ты отклоняешься от темы, Луций Корнелий, – мягко одернул его Марий.

– Верно, я увлекся. – Сулла, нисколько не устыдившись, адресовал престарелому полководцу покровительственную улыбку. – Во всяком случае, мне кажется, что положение на Востоке весьма схоже с положением в Африке, каким оно было до того, как разразилась Югуртинская война. Нам отлично известно, что Вифиния и Понт – исконные враги, а также то, что оба царя – Никомед и Митридат – спят и видят, как бы расширить свои земли, по крайней мере в Анатолии. В Анатолии же остались два жирных куска, из-за которых оба владыки исходят слюной – Каппадокия и наша римская провинция Азия. Царь, завладевший Каппадокией, получает свободный доступ в Киликию[23] с ее баснословно плодородными почвами. Царь, захватывающий нашу римскую провинцию Азия, приобретает ни с чем не сравнимый сухопутный проход в Срединное море[24] с полсотни отличных портов и невероятно богатые участки суши. Царь должен обладать нечеловеческой флегматичностью, чтобы не испытывать голод по обоим приобретениям.

– В общем, Никомед Вифинский меня не беспокоит, – прервал его Марий. – Он повязан Римом по рукам и ногам и не помышляет рыпаться. Я также полагаю, что наша римская провинция Азия – по крайней мере, пока – находится вне опасности, чего не скажешь о Каппадокии. Сулла кивнул.

– Вот именно. Провинция Азия принадлежит Риму. Не думаю, чтобы царь Митридат настолько отличался от остальных восточных правителей, чтобы, пренебрегая страхом перед Римом, рискнуть вторгнуться в нашу Азию, каким бы неуклюжим ни было тамошнее управление. Зато Каппадокия Риму не принадлежит. Пусть она относится к сфере наших интересов, у меня создается впечатление, что и Никомед, и молодой Митридат возомнили, что Каппадокия слишком удалена от Рима и слишком мало для него значит, чтобы нельзя было попытать там военного счастья. С другой стороны, они подбираются к ней, как воришки, скрывая истинные намерения за подставными фигурами и родственниками на троне.

Марий проявил готовность к спору:

– Я не назвал бы женитьбу старого царя Никомеда на царице-регентше Каппадокии воровской уловкой!

– Твоя правда. Но надолго ли их хватило? Царь Митридат настолько разъярился, что поднял руку на собственную сестру! Никто не успел и глазом моргнуть, а он уже водворил на каппадокийский трон ее несмышленыша-сынка!

– К несчастью, официально мы состоим в союзе с Никомедом, а не с Митридатом, – вздохнул Марий. – Остается сожалеть, что меня не было в Риме, когда все это устраивалось.

– Брось! – негодующе воскликнул Рутилий Руф. – Вифинские цари носят официальный титул наших друзей и союзников уже более пятидесяти лет! Во время нашей последней войны с Карфагеном нашим другом и союзником официально считался и понтийский царь. Правда, отец Митридата перечеркнул возможность дружбы с Римом, купив у отца Мания Аквилия Фригию. С тех пор у Рима прервались с Понтом всякие связи. Кроме того, мы не можем предоставить статус друзей и союзников двум находящимся в распрях царям, разве что таковой статус сможет предотвратить их войну. В случае с Вифинией и Понтом сенат пришел к выводу, что предоставление дружеского и союзнического статуса обоим царям еще более осложнит их отношения. Это само по себе означало бы предпочтение Никомеду Вифинскому, ибо Вифиния всегда вела себя по отношению к Риму более лояльно, нежели Понт.

– О, Никомед просто старая курица! – нетерпеливо воскликнул Марий. – Он сидит на троне более полувека, и надо еще учесть, что он сковырнул с него своего tata,[25] тоже уже не будучи младенцем. Так что ему уже наверняка за восемьдесят. Он только усугубляет положение в Анатолии.

– Усугубляет, видимо, тем, что ведет себя, как старая курица. Ты это хотел сказать? – Рутилий Руф сопроводил свою реплику проницательным взглядом, сделавшим его очень похожим на его племянницу Аврелию, – таким же прямым, хоть и не столь жестким. – А тебе не кажется, Гай Марий, что и мы с тобою приближаемся к возрасту, когда сможем претендовать на звание старых глупых кур?