Милий Езерский - Марий и Сулла. Книга третья Страница 5

Мульвию казалось, что всё идет хорошо. Только слухи о возвращении Суллы, волновавшие Рим, беспокоили его.

Популяры не давали Цинне покоя, требуя принять меры дляохраны республики от вторжения «врага отечества», но консул, зная от соглядатаев о немногочисленном войске Суллы, говорил:

— Стоит мне только крикнуть, и весь Рим подымится против злодея!

Однажды Цинна, находясь у Цезарей, поспорил с молодым Гаем, своим зятем, за которого вышла недавно его любимая дочь Корнелия.

Гай, сын брата Юлии, вдовы Мария, и жены его Аврилии, был еще молод, но уже выказывал большие способности: умный, образованный, он возразил тестю, когда тот повторил свое любимое выражение о готовности всего Рима выступить против Суллы:

— Не преувеличиваешь ли ты, дорогой отец? Сулла выдержал яростную борьбу против азиатских полчищ Митридата…

— Но не против римлян!

— Онразбил Фимбрию…

— Кто такой был Фимбрия? Пустой человек, щеголь, хвастун, смелый любовник…

— И храбрый воин! Разве ты сам не превозносил его, посылая с Валерием Флакком в Грецию?

Цинна нахмурился. Он сознавал, что зять прав.

«Но как помешать Сулле? — размышлял он, поглядывая на вдову Мария и думая, что она должна тотчас же выехать из Рима, лишь только Сулла высадится в Италии. — Берега охраняются плохо, и неизвестно, где он бросит якорь. И, конечно, нужно ожидать его со стороны Остии или ближайшей гавани к Риму. Завтра побеседую с Карбоном, и мы подумаем, что делать».

Меры пришлось принимать срочные. Цинна и Карбон решили произвести набор войск, узнав, что сенат получил гордое послание Суллы. Перечислив, что им сделано в Югуртинскую и Кимбрскую войну, во время претуры в Киликии, в Союзническую войну, во время консульства и в борьбе с Митридатом, проконсул обвинял сенат в том, что его, Суллу, сделали проскриптом, друзей перебили, дом разрушили и его жена принуждена была с детьми спасаться бегством от палачей. Послание его кончалось словами: «Я отомщу за эти жертвы и за всю республику, невзирая на сословие виновных, их заслуги и магистратуру. Я — меч Марса-мстителя над непокорной Италией».

Сенат испугался и отправил к Сулле посольство с предложением мира. Только теперь понял Цинна, кто мешал правильной жизни республики: сенат! Нужно было раздавить его, когда они с Марием заняли Рим!..

Взбешенные поведением сената, Цинна и Карбон, провозгласив себя консулами на два года, решили посадить войска на корабли и направить их в Либурнию.

— Оттуда мы двинемся навстречу Сулле, — говорил Карбон воинам, — и нападем врасплох на него.

Переправив благополучно часть легионов, Цинна стал готовить остальных воинов.

День был пасмурный, море неспокойно билось о берега. Легионарии неохотно садились на корабли. В полдень лазурное море потемнело, и войска стали роптать.

— Буря будет! Куда он нас ведет? — кричали легионарии. — Против победителя Митридата? Против его ветеранов? Не пойдем!..

— Разве можно устоять против Суллы? Не будем воевать с земляками, проливать римскую кровь!

Ропот разрастался. Воины решили самовольно возвратиться на родину.

К вечеру легионарии высадились на берег и бросились в рассыпную:

— Домой, домой! Не хотим больше воевать! Домой!

Цинна выбежал из шатра с обнаженным мечом в руке.

— Остановитесь! — закричал он. — Кто, как не вы, должны защищать республику от патриция, — который угрожает нам и сенату жестокой расправой? Воины, вспомните времена Мария, боровшегося за плебс! Вспомните свое господство и подумайте, что. несет нам Сулла! Кровь, насилия и грабежи!..

— Домой, домой! — прервали его легионарии, и рев сотен глоток заглушил речь консула.

— Ликторы, ко мне! — закричал Цинна и приказал хватать непокорных и расправляться с ними.

Ликторы выхватили секиры, и один из них стегнул легионария прутом по голове. Тот ответил обидчику ударом кулака в зубы.

— Схватить бунтовщика! — распорядился Цинна. Но воины оттеснили консула, и в него полетели камни.

— Что вы делаете? — закричал Цинна.

Но толпа с ревом окружила его. Он видел яростные лица, дикие глаза, слышал проклятья и понял, что с ним безжалостно расправятся, если он не сумеет овладеть этими взбешенными людьми.

Пробовал говорить, но ему не давали, оскорбляя его. Тогда он бросился с мечом на мятежников. А потом побежал. За ним мчались разъяренные воины, скользя, падая в грязь, подымаясь. Впереди был шатер, дальше простиралось поле и вдали на холме — деревушка.

«Погиб», — подумал он и обернулся.

— Стойте! Я, консул, повелеваю вам…

Но толпа не слушала его. И он опять побежал. Полетели камни. Один задел ему плечо, другой попал в голову. Цинна пошатнулся. Набежали воины — сверкнули мечи, и он, почувствовав ноющую боль в теле, уронил обагренное кровью оружие. Упал. А озверевшие люди набросились на безжизненное тело и долго топтали его грубыми калигами.

Насытив свою ярость, они стали медленно расходиться, собираясь по нескольку человек, и шептались, сговариваясь о грабеже лагеря.

Карбон, узнав об убийстве Цинны, отозвал легионы из Либурнии.

Мульвий был очевидцем дикого убийства Цинны, но помешать не мог, и если бы вступился, разъяренные легионарии разорвали бы его в клочья.

Не желая больше оставаться в восставшем войске, он в тот же день отправился в Рим.

Сидя у Геспера в атриуме и беседуя с ним и с Виллием, Мульвий покачивал головою:

— Трудно бороться нам с олигархами. Идет Сулла, муж жестокий, и если мы не уничтожим его — быть страшной резне.

— Это так, — отозвался Геспер, — на моих глазах погибли Гракхи и мой господин Фульвий Флакк, которые боролись за плебс; затем Фортуна отняла у нас Сатурнина, Главцию, Сафея; погибли тысячи людей… Боги одни знают, что будет дальше.

— Ты сомневаешься в победе плебса? — вскричал Виллий.

— Нет, когда-нибудь плебс победит, сплотившись, а разрозненные выступления обречены на неудачу…

— По-твоему, — не унимался Виллий, — лучше было бы нам прекратить борьбу и сдаться?

— Нет, бороться нужно, но не так: без подготовки у нас ничего не выйдет.

Мульвий молчал, задумавшись. Слова Геспера разбудили в нем воспоминания о Союзнической войне. Италики готовились долго. Мульвий видел склады оружия, свинцовые пули, отливаемые закопченными людьми, кузницы, где днем и ночью ковались мечи и наконечники копий, женщин, занятых пошивкой одежды, сапожников, точавших калиги для воинов, и толпы юношей, обучавшихся тайком военному делу. Да, подготовка была нужна. А здесь?

Он вздохнул и собирался спросить Геспера, стоит ли бороться, когда надежды на победу мало, и обрадовался, услышав спокойные слова:

— С нами будут Телезин и Лампоний.

— Это храбрые мужи, и если они не одолеют жестокого патриция, кто же победит его?

Геспер сказал:

— Я почти старик, и то не откажусь от борьбы. Завтра мы с Виллием уезжаем к Телезину под личиной земледельцев. Дороги небезопасны, соглядатаи рыщут, инеобходима осторожность.

«Куда же мне? — подумал Мульвий, и вдруг мысль о Сертории сверкнула неожиданно: — К нему, к нему! Цинна был прав, возвеличивая его… Кто из вождей может сравниться с ним? Карбон? Телезин? Лампоний? Все они отчаянно храбры, но ни один не обладает такой хитростью, упорством и изворотливостью, как Серторий!»

На другой день три человека, смешавшись с торговцами зеленью, выбрались из Рима, направляясь в разные стороны. Все они ехали на повозках, в которых лежали остатки непроданных бобов, лука и чеснока.

VIII

Высадившись в Брундизии, Сулла двинулся на Рим.

Много месяцев шел он с упорным боем, встречая на пути яростное сопротивление: против него действовало двухсоттысячное войско.

Предполагая вначале быстро овладеть городом, он увидел, что имя его внушает ненависть, но цель, к которой он стремился, была, по его мнению, священна, и он считал себя единственным мужем, способным восстановить попранную популярами власть сената и аристократии. Поэтому нужно было усыпить бдительность, привлечь союзников на свою сторону.

Области, через которые он проходил, были враждебны: племена не доверяли ему, поднявшему меч против республики, боясь, что права, добытые десятками тысяч жертв и потоками крови, будут урезаны.

«Умеренно-осторожное обращение с союзниками поможет мне одержать верх над демократами», — думал он и заставил своих воинов поклясться, что они будут обращаться с италиками, как с друзьями и римскими гражданами. А сам огласил воззвание: «Народы благословенной богами Италии! Признавая все права, завоеванные вами и полученные от популяров, призываю вас отречься от тиранов, губящих дорогое отечество, и помочь мне! За это обещаю вам большие милости. Брундизии, Мессапия и Апулия уже награждены по-царски».