Тимур Литовченко - Орли, сын Орлика Страница 5

Пока Ганна порывисто целовала принцу руки, а тот принимал знаки признательности с горделивым величием, Григорий добавил по-турецки:

– Это мать моя, благородная Ганна Орлик, жена его светлости казацкого гетмана Пилипа Орлика, благородного моего отца.

– Я посылать мамлюк арестовать его светлость гетман Орлик на приказ повелитель правоверни, пусть делать Велики Аллах длинные-длинные его дни, – сказал в конце концов Калга-Султан на ломаном польском, – а потьом пойти сам след в след вместе с сенатор Сапега. И мамлюк все делать не так, шайтан их забирать!

Принц грозно смотрел на притихших воинов, которые под его суровым взглядом мигом упали на колени, словно подкошенные.

– Да, мамлюки в самом деле немного… м-м-м… перестарались, так как не имели никаких указаний относительно семьи светлейшего пана гетмана, – подтвердил сенатор, подойдя ближе. – Но, насколько я понимаю, произошло это из-за юного нашего пана гетманыча…

Под его пренебрежительно-насмешливым взглядом Григорий потупился и неохотно пробормотал:

– Как только я увидел воинов, то сразу решил, что…

– Мамлюк вас не надо трьогать, нам надо арестовать гетман Орлик, – повторил Калга-Султан.

– Как видите, благородного моего отца, пана гетмана Пилипа Орлика, здесь нет, – с неожиданным в такой ситуации достоинством возразил Григорий.

– Ну вот, так я и знал! – всплеснул руками Сапега. – Говорил же, что пан гетман скорее всего помогает королю Карлу обороняться.

– Ну, тогди мы пойти, мамлюк тоже пойти, – решил принц. – Мы ничего не брать, кроме все оружие.

– Но как же!.. – горделиво задрал голову Григорий.

– Сынок! – попробовала урезонить его мать.

– Оружие оставаться у нас, пока гетман Орлик не присягать имя свой Бог, которые не оборонят круль Карл здесь, а идти с круль Карл в Стокгольм прямо. Тогди отдавать весь оружие, который забрать. Так. А панна… госпожа Ганна Орликивна пусть быстро собирать далекие-далекие дорога Стокгольм. Собирать все, что иметь в свой дом…

Здесь Ганна неожиданно ойкнула:

– Дети! – и стала взволнованно озираться кругом. Однако Григорий с неожиданной твердой уверенностью взял ее за руку и сказал тихо:

– Не волнуйтесь, мама, с ними все хорошо.

– Ты уверен? – Несчастной женщине как-то не верилось. И к тому же она почувствовала, до чего холодно здесь, на улице. А они же повыбегали из дома, не надев теплых вещей!

Дети…

Что с детьми?!

– Мама, пожалуйста! – Григорий изо всех сил дернул ее за руку, а затем обратился к Калга-Султану: – Итак, как видите, светлейшего пана отца здесь нет. Есть ли у вас еще какие-то дела?

Не сказав ни единого слова, принц подал знак мамлюкам, и те пошли прочь, забрав с собой раненого. Сенатор Сапега подкрутил ус, бросил коротко:

– Честь! – и пошел следом. Только тогда Григорий потянул мать за собой в дом. Внутри было все вверх дном. Очевидно, что исчезло не только все оружие, еще несколько минут назад висевшее на стенах, но и многое другое. Однако не это волновало сейчас Ганну, не это грызло ее душу более всего.

Дети! Что с детьми?!

Пройдя через весь дом к черным дверям, Григорий вывел мать наружу. За сотню шагов от дома начинался негустой лесок, куда они и направились по полузаметенной тропке, протоптанной в снегу.

– Грицю, ты уверен?..

– Ну так смотрите сами, мама, если не верите, – пожал мальчик плечами и вдруг дважды свистнул так резко, что аж в ушах заложило. Где-то по правую сторону раздался ответный свист, женщина поглядела туда… и вскоре увидела Мишуньку, в руках которого поблескивали две детские сабельки – и его собственная, и Грицька. Вслед за ним по неглубокому снегу брели четверо дочерей, а позади всех – старая Килина с грудным ребенком на руках. Не помня себя от счастья, Ганна бросилась к детям, начала всех обнимать и целовать. Впрочем, Марта поторопилась сразу пожаловаться:

– Ма-а-а, а Мишунька нас бабаем пугал, вот!

– Да-а-а, пугаа-а-ал!.. Стла-а-асно-о-о!.. – захныкала сразу самая маленькая Марусенька.

– Мишунька, ну как тебе не стыдно?! – сказала женщина, захлебываясь слезами счастья, потоки которых невольно текли из глаз.

– И ничего мне не стыдно. Просто так надо было, вот и все.

– Зачем?..

Пришлось рассказать все.

Оказывается, когда Григорий подслушал прощальные слова отца, то сразу начал составлять план действий, как он выразился, «на всякий случай». План этот ребята обсуждали шепотом все утро после завтрака. Едва лишь со стороны лагеря короля Карла послышались выстрелы, Григорий приказал Килине, Насте и Варке одеваться, тогда как Мишунька прихватил обе детские сабельки и срочно повел Марточку и Марусеньку к сокровенному тайнику, где они игрались в Полтавскую битву.

– Во что вы там игрались? – не поняла Ганна.

– В Полтавскую битву. Я, конечно, за казаков и шведов был, а Мишунька – за московитов. И наши казаки всегда побеждали, – не моргнув глазом сказал Григорий. – Хотите посмотреть, как там все устроено?

Сбитая с толку женщина кивнула. Тоном сурового главнокомандующего мальчик обратился к брату:

– Отдай же в конце концов мое оружие. Поведи матушку к тайнику и покажи там все, что надо…

Мишунька отдал Грицю сабельку и повел мать на опушку. Там показал полуразрушенную землянку, продемонстрировал, как пройти к ней с другого края таким образом, чтобы следов не было видно со стороны селения. Здесь же рассказал, как, заведя младших сестер в тайник, решил на всякий случай вернуться к Григорию. Чтобы Марта и Марусенька вдруг не выбежали наружу, хорошенько напугал их «злым голодным бабаем, который питается хорошенькими маленькими девочками». И побежал назад, к дому.

И хорошо, что так – ведь Килина не повела Настю и Варку к черным дверям, а вопреки приказу пошла за Григорием, который убеждал мать срочно убираться подальше от опасности. Тут и появились мамлюки… Решив, что над всеми женщинами нависла смертельная угроза, Григорий сорвал со стены одну из отцовских сабель (так как свою отдал брату) и побежал оборонять жилище. Когда турки пленили Григория, мать мигом передала младенца служанке (как Ганна ни напрягала память, но припомнить этого так и не смогла) и бросилась за сыном. Глупая Килина едва не подалась вслед за хозяйкой… не говоря о том, что Настя и Варка тоже готовы были бежать брату на выручку. Но Мишунька не позволил – почти силком потянул всех к тайнику, где ныли напуганные рассказами о бабае сестрички – насилу их утихомирили!

Хорошо, что все кончилось именно так, а не иначе…

Под вечер домой вернулся понурый, покрытый грязью и копотью отец в сопровождении таких же хмурых казаков. С болью в голосе гетман рассказал, как мужественно защищали они короля Карла, как турецкие мамлюки все же пленили его и повезли в Демюрташский замок. Казаков же заставили поклясться, что те более не станут медлить, а как можно скорее оставят Бендеры и подадутся куда угодно – хотя бы в ту же Швецию.

Затем выслушал отчет Григория о не очень удачной схватке и обороне жилища. Сначала похвалил обоих сыновей за сообразительность, но потом наморщил лоб и долго думал, прежде чем сказать:

– Впрочем, ты, Григорий, повел себя сегодня слишком безрассудно. Этого нельзя, никак нельзя позволять, если отвечаешь не только за самого себя, но и за других. Наказывать тебя, сынок, не стану – ты и без того натерпелся вдоволь. Но скажи мне вот что: ну разве нельзя было вести себя немного спокойнее?! Это дало бы тебе шанс оценить ситуацию более трезво, а затем, возможно, и не рисковать жизнью. Ведь не вы им нужны были, а я… Подумай над этим, сынок. Хорошенько подумай и в следующий раз не спеши ставить на карту жизни и покой своих близких. Это, Грицю, штука такая: голову потерять легко – вернуть назад на плечи невозможно. Подумай над этим.

– А вы, отец?..

– Что – я?

– Разве можете сказать вы, что всегда и своевременно делали верные ставки? И разве вы сами никогда не рисковали жизнью не только своей, но и моей, например?

Гетман лишь молча посмотрел на сына и растер покрытое копотью лицо, на котором пот со лба уже успел пробороздить несколько светлых дорожек. Что он собирался ответить, так и осталось неизвестным: в двери постучал посланец Семена Пивторака, который пришел узнать, все ли обстоит благополучно с семьей Орликов. Причина такого беспокойства была понятной: Пивторак давно уже договорился высватать Софийку – одну из своих дочерей – за Григория. Ждал лишь, когда оба подрастут настолько, чтобы гетманыч заслал сватов. Молва о сегодняшнем «подвиге» Григория уже облетела все Бендеры – значит, о судьбе будущего зятя беспокоится…

– Пошли, сынок, гостя принимать, – сказал Пилип, поднимаясь на ноги. – А о том, что произошло днем, договорим после.

Гетман взлохматил волосы на макушке сына и добавил тише:

– После, не сейчас…

Глава 2. Долги и любовь

Январь 1759 г. от Р. Х.,