Мика Валтари - Черный ангел Страница 5

Некоторое время он с сомнением смотрел на меня. Потом выбрал рубин цвета голубиной крови. Не самый большой, но самый красивый. Генуэзец не первый раз имел дело с драгоценными камнями.

– Ты ведешь себя как принц, – проговорил он, зажав рубин кончиками пальцев и любуясь дивным камнем. Голос Джустиниани изменился. Генуэзец уже не знал, что обо мне думать.

Я не ответил. Он снова испытующе посмотрел на меня блестящими глазами навыкате, потом опустил веки и разгладил ладонью свои поношенные кожаные штаны.

– Мое ремесло требует умения разбираться в людях, – произнес он, – чтобы отделять зерна от плевел. Что-то подсказывает мне, что ты не вор. Что-то заставляет меня доверять тебе. И не только из-за этого рубина. Такое чувство очень опасно.

– Выпьем вина, – предложил я. Вошел Мануил, неся блюдо с мясом, небольшую деревянную кадушку с огурцами, вино и мой самый большой кубок.

Джустиниани отпил вина, потом приподнял кубок и сказал:

– Удачи тебе, принц.

– Ты издеваешься надо мной? – спросил я.

– Ничуть, – ответил он. – Я всегда знаю, что говорю. Даже когда пью. Обычный человек вроде меня может добыть корону, чтобы украсить ею свою голову, но это вовсе не сделает его принцем. А есть люди, которые носят королевскую корону в своем сердце. Твое лицо, твой взгляд, твои манеры – все свидетельствует о том, кто ты такой. Но не волнуйся. Я буду молчать. Так чего ты хочешь от меня?

Я спросил:

– Протостратор, ты действительно веришь, что сможешь защитить Константинополь?

Он ответил мне вопросом на вопрос:

– У тебя есть колода карт, господин Жан Анж?

Я вытащил колоду карт, отпечатанных с гравюр.

Такие карты продаются во всех портах. Джустиниани рассеянно перетасовал колоду и начал выкладывать на стол карты картинками вверх. А потом сказал:

– Я никогда не дожил бы до этих лет и не достиг бы такого положения, какое занимаю, если бы не умел играть в карты. Судьба сдает нам карты. Опытный человек берет их, рассматривает и оценивает, прежде чем решить, принять участие в игре или нет. Не обязательно играть каждую партию. Всегда можно бросить свои карты и подождать лучших. Настоящего игрока не соблазнит даже самая высокая ставка, если он видит, что карты у него скверные. Конечно, нельзя заглянуть в карты противника, но всегда можно просчитать и угадать, какие козыри у него на руках. А кроме хороших карт необходим еще и навык. Но прежде всего – удача. До сих пор удача была на моей стороне, господин Жан Анж!

Да, до сих пор мне везло в игре, – продолжал он, несколькими огромными глотками осушив кубок. – Я сказал: до сих пор. И даже княжеский титул не заставит меня разыгрывать сомнительную партию. Но я обследовал стены. Они веками сдерживали турок. Почему бы им не устоять и на этот раз? Я обошел арсеналы и произвел смотр императорского войска. И лишь после долгих размышлений поставил на карту свою жизнь и честь. Суди сам: по-моему у меня на руках неплохие карты.

– К тому же в твоем распоряжении – твои корабли, – добавил я.

– Верно, – не смутившись, согласился он. – К тому же, мои корабли. Последний козырь, на крайний случай. Но ты можешь не опасаться. Если Джованни Джустиниани решил сражаться, то он будет сражаться. Так велит ему его ум и честь. Буду защищать город до последней возможности. Но не более того. Нет, не более того.

– Жизнь – это высокая ставка, – вновь заговорил он после минутной паузы. – Самая высокая на свете. Даже самые крепкие латы не спасут от свинцовой пули. Копье всегда может попасть в щель между доспехами. Занося меч для удара, открываешь бок. Стрела легко пробивает забрало шлема. Никакая броня не защитит от горящих бревен и расплавленного свинца. Я знаю, во что ввязываюсь. Это мое ремесло. И еще у меня есть собственное понятие о чести – драться до последней возможности. Но не более того. Нет, – повторил он, – не более того.

Я снова налил ему вина.

– Джустиниани, что ты хочешь за то, чтобы затопить свои корабли? – спросил я так, словно рассуждал о самых обычных вещах.

Генуэзец вздрогнул и перекрестился на латинский манер.

– Не болтай глупостей, – сказал он. – Я этого не сделаю.

– Эти камни… – проговорил я, сгребая рассыпанные по столу драгоценности в маленькую сверкающую кучку. – На них ты мог бы купить в Генуе десять новых парусников.

– Возможно, – согласно кивнул он, жадно глядя на мерцающие под моими пальцами рубины и вспыхивающие бело-голубыми искрами бриллианты. – Возможно, – задумчиво повторил он, – если бы эти камни были у меня в Генуе. Нет, Жан Анж. Мы не в Генуе. Если я затоплю свои суда, эти побрякушки, скорее всего, вообще утратят для меня всякую ценность. Даже если бы ты предложил мне в десять или в сто раз больше того, что стоят мои корабли, я все равно никогда на согласился бы затопить их.

– Значит, ты так сильно сомневаешься в своих картах? – осведомился я.

Он покачал головой:

– Нет, не сомневаюсь. Я буду играть. Но я – человек предусмотрительный…

Он провел ладонью по своему одутловатому лицу, раздвинул губы в легкой усмешке и заявил:

– Ну, ну, мы с тобой немножко опьянели, раз болтаем такие глупости. – Но это было неправдой. Он мог влить в свое бычье брюхо целый бочонок вина – и никто не сказал бы, что генуэзец хватил лишку.

Я сгреб камни обеими руками.

– Для меня они не представляют ни малейшей ценности, – проговорил я. – Я сжег свои корабли.

– Мне эти камни не нужны, – хрипло повторил я и швырнул их так, что они застучали, словно град, о пол и стены. – Они твои. Возьми их себе, если хочешь. Ведь это же только камни.

– Ты пьян! – закричал генуэзец. – Не ведаешь, что творишь! Завтра утром будешь рвать на себе волосы и горько сожалеть о том, что наделал!

У меня пересохло в горле. Я не мог выдавить из себя ни слова. Просто покачал головой.

– Возьми их, – удалось мне наконец сказать. – Это – цена моей крови. Прикажи, чтобы меня внесли в список твоих солдат. Позволь мне сразиться плечом к плечу с твоими людьми. Ничего больше не прошу.

Он уставился на меня, разинув рот. Потом в глазах генуэзца промелькнуло сомнение.

– А это настоящие драгоценности? – спросил он тряхнув головой. – Или, может, просто разноцветные стекляшки – вроде тех, что венецианцы обманом всучают маврам?

Нагнувшись, я подобрал с пола неудачно и грубо ограненный алмаз, подошел к окну и провел камнем по зеленоватому стеклу сверху вниз. Раздался душераздирающий скрежет, и на поверхности стекла появилась глубокая царапина. А потом я отбросил бриллиант в сторону.

– Ты сумасшедший, – заявил Джустиниани и снова покачал своей тяжелой головой. – Было бы просто подло воспользоваться твоим безумием. Проспись и приди в себя. Потом мы можем встретиться еще раз.

– Перед тобой возникал когда-нибудь в видениях ты сам – и не во сне, а наяву? – спросил я. Возможно, я немного опьянел, поскольку не привык к вину. – А вот я себя видел. Однажды в Венгрии, перед битвой под Варной, я пережил землетрясение. Кони тогда метались и ломали оглобли. Испуганные стаи птиц взлетали в небо. Шатры рушились. Земля дрожала и качалась под ногами. И тогда мне впервые явился ангел смерти. Он был мужем бледным и темноволосым. Был моим отражением. Точно я смотрел на самого себя, идущего себе навстречу. Он промолвил: «Мы увидимся снова».

На болотах под Варной он явился мне второй раз, – продолжал я. – Он стоял у меня за спиной, когда обратившиеся в бегство венгры закололи кардинала Чезарини. Оглянувшись, я узнал ангела смерти, похожего на меня, как две капли воды. «Мы встретимся снова, – рек он, – встретимся у ворох святого Романа». Теперь я начинаю понимать его

Я вовсе не солдат, – говорил я. – Милость султана может сделать раба богаче многих западных принцев. После боя меня вместе с другими пленниками привели к султану Мураду. Его победа совсем недавно висела на волоске. Оплывшие щеки и мешки под глазами еще дрожали на его лице от напряжения и страха, которые ему пришлось пережить. Мурад был приземистым человеком, на голову ниже меня; праздность и роскошь раньше времени превратили его в дряблого толстяка. Многие пленники простирали к нему руки и громко взывали к его милосердию, обещая заплатить за себя богатый выкуп. Но в глазах Мурада все мы были клятвопреступниками и негодяями, развязавшими войну. Полагаясь на мирный договор, султан уже успел отречься от престола, передать бразды правления Мехмеду и поселиться на старости лет среди садов и парков Магнезии. И теперь он оставил нам лишь один выбор: или ислам, или смерть. Земля пропиталась кровью, когда один за другим, по возрасту и званию, опускались крестоносцы на колени перед палачом. Многих же при виде катящихся голов охватил великий страх. Пленники начинали рыдать и громко славить Аллаха и Магомета, пророка его. Даже некоторые монахи объявили, что отрекаются от Бога, который не помог христианам победить турок.