Бела Иллеш - Карпатская рапсодия Страница 5

Маркович имел девять детей. Трое из них были приблизительно моих лет. Шаму был старше меня на год. Микша родился всего через два дня после меня, а Тереза — спустя четырнадцать месяцев после нас обоих.

Тереза Маркович, краснощекая, золотоволосая, коренастая девочка, была моей первой любовью. Когда началась эта моя чистая любовь, сказать не могу. Помню только, что, хотя сад Марковича ничуть не меньше нашего изобиловал всякими фруктами, я ежедневно таскал в подарок Терезе яблоки, груши и сливы. Помню также, что как бы много фруктов я ни дарил своей возлюбленной, она всегда требовала еще больше. Таким образом, первая моя любовная трагедия заключалась в том, что карманы мои, в которых я таскал фрукты, не были размером с крестьянскую телегу.

К этому времени мне было уже пять лет.

Как большинство берегсасских детей, я в пятилетием возрасте научился плавать у мастера плавания Хомоннаи. Через Берегсас протекает узкая, мелководная, сонная речка Верке. На прикрепленном к берегу плоту находилась школа плавания Хомоннаи, лысого, толстопузого человека, беспрерывно сосущего кислые леденцы, о котором местная газета однажды писала, что он не мог бы переплыть даже стакан воды. Очень возможно, что Хомоннаи действительно не умел плавать, но это не умаляло его заслуг: факт остается фактом — берегсасская молодежь в течение многих лет посвящалась в искусство плавания исключительно им. А педагог он был великолепный.

Когда ученики Хомоннаи собирались на плоту, он раздевался до трусов и, ложась на живот, показывал, какие нужно делать движения во время плавания. Мы, его ученики, также ложились на горячий от солнца плот и для начала упражнялись, плавая на сухом месте. Когда мы таким образом усваивали элементарные основы плавания, Хомоннаи бросал нас одного за другим в воду.

— Плавайте! — приказывал он нам.

Мы кричали и визжали, барахтались руками и ногами и глотали немало грязной желтой воды Верке.

Наш мастер держал в руке длинный бамбуковый шест. Если кто-нибудь из учеников начинал тонуть, Хомоннаи, стоя на краю плота, протягивал ему шест и кричал:

— Держись, сопляк!

Среди нас было немало таких, которые не проявляли никаких способностей к плаванию и после первого же или второго урока переставали ходить к Хомоннаи. Он не жалел об этом, так как плату за учение — два форинта — брал с нас вперед. Каждый год находился и такой ученик, который, хотя и имел способности к плаванию и был уже, казалось, на правильном пути, но плавания все же не осваивал, ибо тонул прежде, чем становился самостоятельным пловцом. Так случилось, например, с Микшей Марковичем, записавшимся вместе со мной в учебное заведение Хомоннаи. Не знаю, каким образом Микша попал под плот, откуда Хомоннаи с помощью трех рыбаков вытащил его только час спустя. Все остальные ученики разбежались, только один я, спрятавшись в ветвях старой ивы, наблюдал за работой по спасению Микши.

Я ни на минуту не допускал, что Микши Марковича больше нет. Спокойно ел вынутый из кармана хлеб с маслом и беспокоился только потому, что, когда мы уходили из дому, дядя Маркович сказал Микше:

— Если к обеду не будешь дома, оторву тебе уши!

Но когда бедняга Микша лежал на горячем плоту, где три дня тому назад мы вместе проходили первые приемы плавания, и я увидел его лицо и полуоткрытые глаза, передо мною все закружилось. Один из рыбаков взял меня на руки и отнес домой, а мать уложила на три дня в постель.

После несчастного случая школа Хомоннаи была закрыта на несколько дней. Но так как Хомоннаи был дальним родственником вицеишпана Гулачи, через неделю мы все опять продолжали учебу. В августе я уже плавал и по-лягушачьи и по-собачьи. На пари я переплыл Верке и без остановки поплыл обратно.

Осенью отец записал меня в первый класс начальной школы.

Согласно законам венгерского короля в школы нельзя было принимать детей, не достигших еще шестилетнего возраста. Отец нанес визит директору школы Шандору Терешу, чтобы уговорить его, как человека, тайно симпатизирующего «партии независимости», забыть в данном случае о законном запрете.

— Примите во внимание, господин директор, что речь идет о ребенке, которому Имре Ураи предсказал, что он будет когда-нибудь министром. Министром-независимцем! Когда-нибудь берегсасская школа, а может быть, и весь Берегсас, будет гордиться моим Гезой!

Когда этот довод не подействовал, отец, по совету уксусного фабриканта, послал Шандору Терешу бочку вина. Этот аргумент помог.

В школе я научился не только грамоте и таблице умножения, но от маленького, толстенького, всегда небритого и всегда страдавшего насморком учителя Хальмоши я получил твердое представление об окружающем нас мире.

Я узнал от него, что Венгрия является самой красивой страной на земном шаре, что «если земля есть шляпа бога, то наша родина есть букет на ней». Узнал также, что венгерский народ — самый красивый и самый храбрый на свете, на который все остальные народы смотрят с восхищением и страхом. Но — увы! — я знал и то, что остальные народы мира не так благородны, как венгры, и потому все они завидуют нам, ненавидят нас и хотят нас уничтожить.

В течение сотен лет терзали и грабили венгров немцы. Каждый венгерский патриот от всей души ненавидел немцев. Но королем Венгрии был немец Франц-Иосиф. Поэтому в венгерских школах ругали русских и возбуждали ненависть к ним.

Учитель Хальмоши говорил нам:

— Нет на свете такого врага, которого нужно было бы бояться венграм, уверенным, что их сон охраняют лучший в мире король — его величество Франц-Иосиф и храбрейший в мире солдат — венгерский гусар. Если русские вздумают напасть на нас, мы, венгры, истребим эту нацию до конца. Даже младенцам пощады не будет.

Я твердо решил, что именно так и поступлю. Потому что в то время я любил тысячелетнее венгерское королевство больше всего на свете, больше даже, нежели Терезу Маркович.

Учился я отлично. По словам учителя Хальмоши, я был «одним из лучших» учеников своего класса. В конце года у меня были одни только отличные отметки по всем предметам, и я получил даже премию — книжку. Отец, мать и все наши знакомые были в восторге от меня, за исключением одного человека — нашего домашнего врача, доктора Иштвана Яношши.

— На лето необходимо послать мальчика куда-нибудь в горы, — советовал он.

Берегсас

Тонкую, в зеленой обложке книжку, в которой можно было прочесть историю возникновения города Берегсаса, я получил в подарок от Ибои Варга, дочери нашего соседа слева, комитатского прокурора Яноша Варга.

Янош Варга был очень неприятным человеком. Если я кланялся ему, он никогда не смотрел на меня и не отвечал на поклон. А когда я не кланялся, он сразу же замечал меня, останавливал и спрашивал, не забралась ли мне под шляпу птица. Поэтому я по возможности избегал встреч с ним.

Зато Ибою Варга я обожал, потому что она всегда носила цветы в своих каштановых волосах, от ее платья, волос и рук исходил какой-то приятный запах, и время от времени она дарила мне конфеты, а иногда даже шоколад. Ибоя была самой красивой девушкой во всем Берегсасе, а может быть, и во всем комитате. Глаза ее были цвета спелой сливы, губы — краснее самой красной розы, а когда она гладила длинными пальцами мое лицо, я совершенно пьянел — быть может, от запаха сирени, но скорее всего от счастья.

Ибоя!

Получив в первый раз от нее шоколад, я отдал его Терезе Маркович. Во второй раз я дал ей только половину, а потом… потом Тереза не получала от меня больше ничего — не только шоколада, но и фруктов.

К Ибое Варга ходило в гости много девушек. Все они любезно отвечали мне, когда я громко приветствовал их через забор: «Целую ручку». Но ни одна из них не была так красива, как Ибоя. Из этих девушек я знал лично только одну. Это была Геральдина, дочь доктора Яношши, которая так умела прыгать на своих тонких, как тростинки, ногах, что ее смело можно было бы показывать в цирке. Как-то в субботу после обеда я поздоровался с ней через забор, а она позвала меня и спросила, почему у меня глаза такие черные, не мажу ли я их ваксой. Я клялся, что ничего подобного не делаю, но Геральдина недоверчиво качала кудрявой белокурой головкой. Затем, чтобы я не подумал, будто она сердится за мои глаза, она сунула мне в петлицу чайную розу.

Прочитав книжку в зеленой обложке, которую я получил от Ибои, я узнал, какой чудесной случайности обязано человечество существованием города Берегсас. Место, где теперь находится Берегсас, было когда-то покрыто низким кустарником («берек»), некий пастух Сас пас здесь коров. Там, где имеются коровы, всегда найдутся и быки. В стаде Саса их было два. У быков натура такая, что они любят только общество коров, но друг друга на дух не переносят. Быки нашего Саса однажды сильно подрались. Они принялись бодаться и так топотали ногами, что просто вспахали землю. Когда пастух Сас своей большой крючковатой палкой наконец разъединил взбешенных драчунов, он нашел на разрытой их ногами земле большую золотую монету. Не успел он ее поднять, как увидел вторую, затем третью, четвертую… Сас схватил лопату и вскоре выкопал целый бочонок золотых монет, спрятанных в этом месте под землей издавна, может быть, еще со времени короля Аттилы. Сас вынул бочонок и на золотые монеты построил город. А так как бочонок был найден в кустарнике («берек») и нашел его пастух Сас, то город назвали «Берек-Сас», а впоследствии — не знаю, по чьей ошибке — изменили на «Берегсас».