Росские зори - Михаил Павлович Маношкин Страница 5

ожидало его и Асту завтра. Подумал и о бегстве от россов, только из всех его мыслей эта была самая нелепая. Куда бежать-то, для чего? Чтобы снова кинуться в кроваво-хмельное разгулье войны и где-нибудь сложить свою голову? Нет, с прошлым покончено. Все-таки опыт солдатчины и плен кое-чему научили его, заставили задуматься о смысле событий. В войнах, которые непрерывно вел Рим, гибли племена, народы и государства, люди теряли жилища, близких, самих себя. Куда ни взгляни, всюду на огромных пространствах гигантской империи разрушались накопленные ценности, традиции, быт; в этом хаосе разрушения у Фалея остался только один близкий человек — сестра Аста, испытавшая в жизни немало горя, и у нее не осталось никого, кроме него. Он больше не расстанется с сестрой, не даст ее в обиду никому; с ней и ему лучше: она внесла смысл в его жизнь. Он останется с Астой у россов. Они возвратили ему волю, хотя и не отпустили от себя. А если и отпустят, пути назад для него все равно нет. Вдвоем с Астой им вряд ли удастся добраться до Ольвии: степи полны кочевников — случись попасть к ним в плен, рабства не избежать. А доберутся — невелика удача: Аста зачахнет среди соплеменников, а он будет метаться по земле со своим легионом, охваченный угаром убийства и разрушения. А ради чего? Ради добычи? Не в ней счастье. Ради власти Рима над народами? Какой прок ему, эллину, и его соотечественникам в мощи и тирании Рима? Нет, солдатом он больше не будет… Здесь, среди россов, он впервые почувствовал удовлетворение от неторопливой будничной жизни, и все его солдатские похождения показались ему не стоящими внимания. Он начинал догадываться о смысле грустных росских песен, слышанных им прежде: в них была тоска о родном доме, о близких, о жизни без войны…

Наконец, устав от непривычных мыслей, он лег рядом с Астой. Сестра вздрогнула, открыла глаза, но, узнав брата, успокоилась. Он заботливо укрыл ее плащом. Отныне он заменял ей мать, отца, братьев и сестер.

На войлоке под плащом было тепло и уютно. Засыпая, Фалей подумал, что это воевода Добромил позаботился об их ночлеге, и что россы добры…

Днем, когда обоз был в пути, на краю поля в стороне полуденного солнца показались сотни две всадников. Фалей узнал в них готов. Так вот они уже где! Готы — это мощный наступательный союз германских племен, одержимых одним желанием — сокрушить любое препятствие на своем пути. Суровые гиперборейцы[17] не знали ни боли, ни жалости в своем стремлении нападать, преследовать и подчинять.

Готы несколько минут стояли на месте, разглядывая россов, потом разом пришли в движение, образовав на ходу линию всадников.

У россов тоже всё оживилось. Задние повозки подтягивались, образуя два ряда. Россы вооружились и приготовились к битве, сомкнувшись в тесный строй конных бойцов. «Неплохо», — одобрил Фалей.

Подскакал воевода, осадил коня, заметив, что эллин хочет что-то сказать.

— Это готы! — сказал Фалей.

— Почему ты уверен, что они? — сурово спросил воевода.

— Наш легион сталкивался с ними на Истре!

Приблизившись, готские всадники выпустили по нескольку стрел. Россы ответили им. Готы повернули назад, скрылись из вида.

— Это дальняя разведка, — предупредил эллин. — Дай мне меч!

— Что ты будешь делать, когда получишь его?

— То же, что и твои воины!

— Но они не получают жалования, и ты не получишь.

— Ты подарил мне свободу и жизнь, вернул сестру, пощадил эллинских женщин и моих соотечественников-македонцев — я, Фалей, сын Стратоника, клянусь: твое дело — мое дело, твои враги — мои враги, твое горе — мое горе!

Обоз продолжал движение, слева от него теперь ехал сильный отряд росских воинов.

— Меч, доспехи и коня Фалею, сыну Стратоника! — прогремел голос воеводы.

Фалей принял меч, извлек из ножен, вложил снова, потом, облачившись в свои прежние доспехи, пристегнул меч, вскочил в седло и присоединился к свите воеводы. Лавр Добромил, глядя на ромея, улыбнулся и тронул коня.

Готы показались еще раз, но приблизиться к россам не решились, а потом скрылись в стороне полуденного солнца.

В тот же день россы встретили эллинских купцов. Их суда шли вниз по Данапру, за ними, на левом берегу, раскинулось сарматское кочевье.

Левобережная степь — края сарматов[18]. Здесь вольно паслись их табуны и стада. Между Данапром и Ра[19] не было никого, кроме сарматов, но длинные сарматские копья и мечи доставали отсюда до Истра и Рифейских гор. Земля не раз гудела от топота тяжеловооруженной сарматской конницы — даже скифы уступили ей путь…

Оживленно перекликаясь, степняки спешили к реке. За добычей они, случалось, отправлялись в дальние походы, а эта была рядом, они были не прочь завладеть кораблями и обозом, но для этого им понадобилось бы целое войско. Эллинов на воде взять не просто, еще труднее добраться до россов, и степнякам невольно приходилось укрощать свою алчность.

Сарматы нередко снаряжали свои летучие конные отряды за добычей в росские земли, хотя лесные края не очень-то радовали степняков. В лесах россы видят и слышат так же хорошо, как сарматы в степи. Едва степняки появлялись на росских окраинах, россы зажигали сигнальные костры и уходили в глушь лесов, оставляя на пути у врага заслоны из своих воинов. Чем дальше заходили пришельцы, тем труднее давался им каждый шаг. Женщины и дети россов скрывались в недоступных лесных дебрях, а их воины не знали страха и били чужаков без пощады. В конце концов сарматы оставили в покое своих заречных соседей…

Когда обоз поравнялся с караваном, Лавр Добромил поднял руку — в знак мирных намерений. Весла опустились в воду, замедляя ход судов. Эллин на головном судне тоже поднял руку.

— Откуда идете? — загремел голос воеводы. — Куда? Кому принадлежит караван?

Он говорил по-росски, чтобы дружинники понимали, о чем шла речь, а Фалей повторял его слова на языке эллинов.

— Из земель, соседствующих с росскими! — ответили с корабля. — Направляемся в Танаис[20]. Караван принадлежит мне, Деметрию, сыну Аполлония! Кто ты?

— Я — воевода Лавр Добромил, возвращаюсь домой из-под Ольвии. Деметрий, сын Аполлония, есть ли у тебя люди одного с нами языка? Если есть, то отдай их мне!

Сарматы на берегу молча прислушивались к малопонятным для них переговорам.

— Я купил их, они принадлежат мне!

— То, что куплено раз, может быть куплено снова!

— Что даешь за них, Лавр Добромил?

— Есть кожи, меха, мед, хлеб. Что возьмешь?

— Мне нужны женщины!

— Даю коней, коров, овец!

— Мне нужны женщины!