Лина ТриЭС - Третья истина Страница 50

— А я вот только лепила снежную бабу…

— Хоть это! Идем, покажи, где она.

Лулу мужественно сказала:

— Вы же устали с дороги, хотите спать?

— Я? Спать? С чего ты взяла?

— Вы же очень устали.

— Ну, устал немного. Лучший отдых — прогулка! Ты что, другого мнения?

— Нет, точно этого! Давайте будем гулять и учиться стрелять! — она показала на торчащие из его карманов пистолеты.

Он страшно удивился, но спросил подчеркнуто озабоченным тоном:

— Кто нас станет учить? Я не умею!

— Не умеете? Вот жалко. Братьев, наверное, в этом их корпусе научили… Они вам ведь только что показывали…

— А! Ты тоже видела! У них это ловко получалось, жаль, не запомнил подробностей. Но мы найдем способ проверить свой глаз.

— Правда, просто попробуем, это же не так опасно, мы же не будем друг в друга стрелять! — Она потянулась к его карману.

Виконт перехватил ее руку:

— К чему нам браться за оружие? Да и патроны эти ловкачи с собой унесли. Давай вот так. Снежками в то дерево. Катай.

Скоро у них уже было десятка два белых катышков, и Лулу первая открыла стрельбу. Оказалось, что попасть очень трудно. Дерево стояло метрах в десяти, а снежки Лулу снова становились просто снегом, падая шагах в семи от нее.

— Ну вот, это что же такое, если бы я знала, как повернется событие, научилась бы, наконец! А теперь… ни одного. Вот и стыдно!

— Не стоит огорчений. Не могу понять, отчего ты не попадаешь. Руку как-то странно заносишь, что ли? Последи за мной.

Он накатал еще таких же плотных шариков. Лулу побежала к дереву:

— Раз, два, три, четыре…… девять, десять.

Все шарики рассыпались, попав в глазок от спиленного сучка на стволе. Виконт азартно, прикусив край нижней губы, лепил огромный одиннадцатый снежок.

Она побежала подальше от него, крича:

— А этот… в меня попадите. Ни за что не попадете!

— В тебя? Куда? Беги еще дальше!

Лулу на бегу хлопнула себя по спине и тут же почувствовала в этом месте мягкий удар.

— Ур-р-ра!!!! Какой же вы молодец! Я бы ни за что не сумела! Ни за что! Ни за какую коврижку!!! — выкрикивала она на бегу.

— На твоем месте я бы так не радовался! — весело откликнулся Виконт, — куда ты бежишь? Догонять не буду, я же устал! Только что ты проявляла такую чуткость. — Он легко добежал до нее и остановился. По его сверкающим глазам и довольной улыбке было видно, что на самом деле он в силах бегать и дурачиться еще долго.

…Холодно и ни капелюшечки света… Нет, она точно решила: пока не дождется, что пробьет восемь — не постучит! Хотя здесь, на подоконнике и простудиться недолго. Интересно, почему в Ростове, даже при морозах не так зябко? Хорошо, хоть платок захватила. В нем Лулу помещается целиком. Этот белый пушистый платок тетка уступила ей, увидев, что она постоянно мерзнет. Чтобы согреться, она стала резко двигать рукой, повторяя уже усвоенный размах для метания снежных снарядов. Вот, часы, наконец, бьют. Раз, два…. пять, шесть. Не может быть! Она слышала, лежа без сна, как час назад пробило семь… Наверное, сейчас просчиталась. И спать совсем не хочется. Лулу поколебалась еще секунду и подошла к двери. В ответ на ее сначала нерешительный, а потом все более настойчивый стук, раздался сонный возглас:

— Алексей Кондратьевич! Я разве не говорил вам вчера, что месяц не двинусь из Раздольного? Едете один. С Богом!

— Это не Алексей Кондратьевич, а я. Откройте, прошу вас, мне поскорее… раз вы не спите, я уже замерзла тут.

— И давно ты замерзаешь? Что ты тут вообще ищешь?

— Не очень давно…

— Заблудилась в темноте?

Дверь открылась, и Виконт, с подсвечником, вышел ей навстречу.

— Я просто за вами пришла, уже ведь утро!

— Что ты говоришь! — Виконт оглянулся назад, в темноту комнаты.

— Конечно так. Просто зима и темно, — она снисходительно рассмеялась, — уже восемь часов. И я пришла вам это сказать.

— Допустим, ты меня убедила, проспал. Как, очевидно, и все остальные, — он вошел на минуту в комнату и вернулся с часами. — Так. Десять минут седьмого. Спасибо. Здесь действительно прохладно. Ну, морозить я тебя не стану, придумаю что-нибудь похуже. Пошли вниз.

Услышав, который час, — кстати, это не было для нее такой уж неожиданностью, — Лулу сейчас же упала духом. Конечно, он отправит ее спать. Но, увидев с облегчением, что третий этаж они миновали, она сразу осмелела.

— Мы идем в столовую позавтракать? Лучше туда не пойти… Поймают же сразу!

Он покосился на нее особенно ярким в свете свечи глазом:

— Поймают, и что?

Они свернули в библиотеку, он зажег еще несколько свечей в настольном подсвечнике и показал на кипу бумаг на столе.

— Видишь эту гору? Это мое любимое занятие во время бессонницы. Кстати, до тебя она меня не посещала. Мы будем сидеть и разбирать почту за два месяца, — он сделал паузу и трагическим голосом добавил:

— Голодные. В темноте и холоде.

— А здесь, во-первых, не холодно, во-вторых светло… — весело ответила Лулу. — И потом действительно! Видите, как удачно, что мы встали пораньше, кто бы это разобрал? А вы всегда сами разбираете почту?

— Всег-да. Не пытайся меня разговорить, не выйдет.

Некоторое время он молча просматривал конверты и с невеселым выражением лица прочитывал бумаги. Лулу безмятежно перелистывала пришедшие с почтой журналы мод, сидя на ковре, и с удовольствием поглядывая на Виконта.

Вдруг он встал и вышел из библиотеки. Лулу сразу почувствовала, что очутилась в крошечном светлом мирке, окруженном пугающей темнотой. Она подошла к двери и крепко взялась за ручку. Вот оно, наказание хуже холода! За окном заскрипело как-то незнакомо… Такого звука она никогда не слыхала… Вдруг вспыхнула и потухла одна из свечей. Круг света на столе еще более съежился. Блики от камина заиграли на стене. И сочетание света от огня с зеленоватыми обоями создало неприятное, угнетающее чувство. Дверь дернулась. Лулу бросила ручку и, зажмурив глаза, прижалась к стене:

— Что еще такое? Что тут без меня произошло? — вошедший Виконт обвел взглядом комнату.

Лулу самой стало удивительно, чего она испугалась? Свеча погасла… Подумаешь!

— Огонь какой-то… — попыталась она все же объяснить.

— Огонь? Ты обожглась?

— Нет. Я так просто, кажется, испугалась.

— Чего? Ну, ладно, оставим эти глупости. Бери, — он протянул ей золотистый брусочек.

— Сыр. Хлеба не нашел. Кот, которого я побеспокоил, до сих пор орет в кухне. Голову я чуть не расшиб о полку. Свою голову, я имею в виду. На кота — наступил.

— Вам больно? Надо поскорее монетку-пятак положить!

— Чуть не расшиб, я сказал. Если бы это свершилось, то с тобой, виновницей моих злосчастий, я бы поговорил по-другому.

— Вы и так, с таким серьезным тоном сегодня, я вас с ним и не слышала еще!

— Ну и как, нравится? А я способен и на большее. Кстати предлог «с» здесь не при чем. «Вы говорите сегодня серьезным тоном». Вот как надо!

Лулу согласно кивнула и предпочла сменить тему:

— Какой вкусный-вкусный сыр!

Виконт выудил из розового конверта лист, пробежал глазами и усмехнулся: — Весьма интересное послание. Как думаешь, о ком?

— О вас? Почитайте мне, пожалуйста, можно?

— Можно, — с готовностью ответил он, — почитаю.

Он боком присел на стол и с выражением отчаяния и обреченности прочел следующее:

«Любезные родственники!

Сестра Евдокия, невестка Домна Антоновна, дети!

Вчера, в гимназии Берберова произошло происшествие, которое вопиет к небесам! Увы, содеяно оно нашей бедной, не осененной божьей благодатью, заблудшей овечкой, Александрой. Я была призвана ее удрученной наставницей, ибо другие родственники детки в удалении. И вот, пишу вам, скорбя всем сердцем.

Я долго щадила вас, а также уповала на раскаяние заблудшей овечки. Увы, такового не последовало: она с преступной настойчивостью преследует госпожу Флигелеву — даму с весьма высокими и ярко выраженными моральными принципами. Вчера неучтивость злосчастной детки перешла все границы: на досточтимейшую госпожу ею был обрушен град оскорблений, на кои та смиренно отвечала лишь зажатыми ушами». — Тут Виконт, как бы, слегка подавился, но чуть помедлив, продолжал еще более обличающим тоном:

— «Тем не менее, наиболее вопиющее из сказанного было ею донесено до меня в целости и сохранности, и поразило своей недостойностью и крамолой. Почтенная наставница была обвинена не боящейся кары Всевышнего деткой в несправедливости и злонамеренности. Я страшусь подумать, чего заслуживает нечестивица!

И все же молю вас о снисхождении к блуждающей впотьмах Александре, хотя не в одной дерзновенности к госпоже Флигилевой она повинна. На уроках ею неуместно читаются книжки цивильного содержания, в коридорах она предается передразниванию классной дамы и даже (Прости меня, Боже!) изображению позорных номеров местного цирка.