Зиновий Фазин - Последний рубеж Страница 50

Я вспомнил: Карбышев, Герой Советского Союза! Человек, совершивший великий подвиг мужества в годы войны с гитлеровскими, фашистскими захватчиками. От них он и принял мученическую смерть и пал как герой.

— А знаете, с какой еще громкой фамилией связано сражение на плацдарме? Тут, в войсках, был тогда и молодой Говоров, известный вам Маршал Советского Союза. Командовал артдивизионом и отлично себя показал в боях на плацдарме. А было ему в ту пору всего двадцать три года!

Мы уже ехали по Каховке, а я все думал: молодой Говоров, молодые Эйдеман, Уборевич, Блюхер… И ясно представали перед глазами где-то вычитанные цифры: к концу 1917 года в русской армии числилось 12 миллионов солдат. Больше половины всей армии были молодые солдаты, призванные в 1914–1917 годах.

Юность революции, юность Красной Армии, и уже такие блестящие операции у нее за спиной!..

И вдруг я услышал, как мой спутник тихо напевает «Тачанку»:

И с налета, с поворотаПо цепи врагов густойЗастрочил из пулеметаПулеметчик молодой.

Эх! Я придержал рукою шляпу, чтобы ее пе сорвало ветром от быстрой езды, и тоже подхватил:

Эх, тачанка, ростовчанка!Наша гордость и краса!..

7

О том, что мнится диктаторам. — Во имя чего готовился десант на Кубань. — Генерал Слащев обречен. — Страх одиночества. — Разговор по прямому проводу. — Сибиряки в бою. — Надежда на конницу.

Врангель, конечно, знал, что красное командование готовит удар по Каховке и другим пунктам нижнего течения Днепра.

Вот что он сам утверждает:

«В последних числах июля стали поступать сведения об усилении красных на правом берегу Днепра — со дня на день следовало ожидать форсирование крупными силами нижнего течения Днепра. Данные агентурной разведки и радиослежки давали основание предполагать, что главный удар будет нанесен из района Берислава силами трех-четырех дивизий».

Все знал, как видим.

И что же? Не придал значения, не понял, что здесь таится его скорая погибель? Странные вещи происходят с диктаторами. Что-то их вдруг ослепляет…

В самом деле — знал барон все! Ну, и на что же понадеялся, что решил предпринять в ответ?

«Ввиду этих данных, — читаем мы у Врангеля в его мемуарах, — генералу Кутепову и генералу Слащеву были даны соответствующие указания». Какие же? «Генералу Кутепову — упорно удерживать северный участок фронта; генералу Слащеву — оборонять линию Днепра, обратив главное внимание на Перекопский участок фронта…

В случае переправы противником через Днепр у Каховки и отхода Слащева к Перекопу я рассчитывал, дав противнику оттянуться от переправ, нанести переправившимся удар в тыл…»

Читатель уже понимает: барона тут ждала неудача. Но это обнаружилось уже потом.

В тот момент, когда у Каховки завязались бои, Врангель находился далеко отсюда — на Черноморском побережье. Он готовил новый большой десант, в этот раз — на Кубань.

Путь кораблей десанта лежал через Керченский пролив в Азовское море, а там местом высадки намечалась станица Ахтырская на кубанском берегу. Кораблей для войск десанта потребовалось много — десятки. Врангель придавал этой своей новой операции (он сам считал ее смелой и дерзкой) решающее значение. И когда под утро 7 августа ему доложили, что красные атакуют левый берег Днепра у Каховки, он только рукой махнул:

— Ну и черт с ними, пусть атакуют. Тем хуже для Слащева!

Был при этом Шатилов. Странный ответ барона мог бы кого угодно озадачить, но хитрый начальник штаба мигом все смекнул и посмотрел на своего шефа прищуренным взглядом заговорщика, которому ведомы все тайны.

А барон и не стал таить, почему он так равнодушно отнесся к вести, которая, казалось бы, должна была сильно встревожить главнокомандующего.

— Скажу откровенно, друг мой, я не очень буду огорчен, если Слащев сломает себе там голову. Поставлю другого и отобью Каховку в два счета.

— Но, ваше превосходительство, ведь…

— Шучу, шучу, — поспешно перебил барон. — Не беспокойтесь, все будет хорошо. Только бы десант наш удался. Мне нужна Кубань. Да еще Дон…

Есть люди, живущие верою других. Шатилов и принадлежал к таким. Он трезво отдавал себе отчет, что победить красную Россию можно только чудом. Но хотя чудес не бывает, верить надо, это — как в бога. Все веруют, веруй и ты — так было принято в той среде, к которой принадлежал Шатилов.

Десант грузился на корабли все в той же Феодосии. Вдвоем с Шатиловым барон объехал на машине причалы, поговорил с офицерами частей, отправлявшихся в новый десант.

«Намечаемый десант на Кубань не мог оставаться в тайне, — признается барон в своих записках. — Молва о том, что «идем на Кубань», облетела все тылы и дошла до фронта… Огромное число беженцев потянулось за войсками. Теснота при посадке была невероятная… По данным флота, было погружено 16 000 человек и 4500 лошадей, при общей численности войск в 5000 штыков и шашек. Все остальное составляли тыловые части и беженцы».

Барон утверждает далее: «Менять что-либо было уже поздно. Я объехал пароходы, говорил с войсками, а затем, пригласив к себе начальника десанта (им был генерал Улагай), еще раз подтвердил данные ему указания:

— База отряда — Кубань. Оглядываний на корабли быть не должно. Всемерно избегать дробления сил. Только решительное движение вперед обеспечит успех…»

Как будто все было правильно в действиях главнокомандующего, и он тем более мог рассчитывать на победу, что, по сведениям разведки, на Кубани и на Дону все пылает в огне восстаний и стоит только десанту Улагая высадиться в Ахтырской и зацепиться за берег, как все казаки поднимутся на помощь белым. А какое значение имеет Каховка, даже если красные временно и захватят ее, в сравнении с перспективой, которая открывалась перед Врангелем на Кубани и Дону! Тут и сравнения нет!

Не так давно начал Врангель свои операции против красных: Таврию он уже завоевал, теперь очередь за казачьими землями. Казачество, верил барон, его поддержит! Это не таврические дядьки, не пожелавшие признать в нем, Врангеле, нового царя Эдипа. Ох, как ненавидел теперь барон этих прижимистых дядек! Зря тот газетчик назвал их «Сфинксом». Быдло, а не «Сфинкс».

Помните — барон жаловался как-то Шатилову, что у него не хватает людей. Не хватало их для управления и военными и гражданскими делами. Нет людей! Не с кем работать! Теперь барон жаловался на это всем и каждому, а Шатилову признавался, что иному даже из высших своих офицеров ему хочется сказать: «Братец, вычисти мне сапоги».

Нет людей! Живой силы не хватает! Вот и придумал он ринуться в очередной набег — на Кубань. А надо ли рисковать? Многие из окружения Врангеля сомневались, но помалкивали.

Выход десанта в море был назначен на 13 августа. Не дожидаясь ухода кораблей, Врангель оставил все дальнейшее попечение о десанте на Шатилова, а сам покатил на север Крыма, в Джанкой. Под Каховкой красные продолжали трепать и теснить корпус Слащева. Напряженные бои шли под Александровском и Ореховом, где красные тоже усиливали давление.

В Джанкое барон из штабного поезда вызвал к прямому проводу Слащева. Была ночь, и главнокомандующему доложили, что Слащев сейчас не в состоянии подойти к аппарату.

— Как это — не в состоянии? Спит? Разбудить его!

— Не может он сейчас, ваше превосходительство. Стараемся, ваше превосходительство. Думаем, через часок он придет в себя. Сейчас он не может.

Нельзя было понять, что с генералом. Запил? Врангель в бешенстве вышел из штабного вагона на перрон и присел на пустой снарядный ящик. Звезды густо усеяли черное небо, было тихо, прохладно, покойно.

И вдруг барона стала душить спазма. Схватила за горло и не давала дышать. Это был приступ странного недомогания. Ни с того ни с сего будто порывом ветра налетало отчаяние. Страшное, леденящее мозг и сердце. Возникало ощущение какой-то пустоты — и внутри него, и вокруг него ничего нет! Мертвая пустыня во все стороны. Вымерло, выгорело, обрушилось все.

«Но ведь не так это на самом деле!» — успокаивал себя барон и старался разглядеть хотя бы блеск своих сапог, но не видел и блеска. Станцию окружали высокие пирамидальные тополя, но и тополей этих не удавалось разглядеть.

Штабной поезд барона стоял рядом, в двух шагах. Врангель встал и двинулся к своему вагону. Вытянув вперед обе руки, он шел как слепой, шаркая сапогами, боясь сбиться с пути и слететь вниз с платформы.

Не оказалось и поезда.

Было мгновение, когда барону хотелось закричать. Он постоял, стараясь унять сердцебиение.

Но вот постепенно опять очертились контуры станции, и ему стало легче, теперь он увидел блеск своих сапог, и, совсем успокоившись, зашагал взад и вперед по платформе.