Филипп Ванденберг - ЗЕРКАЛЬЩИК Страница 51

— Отчего ты такой довольный? — поинтересовалась Эдита. — Другие люди в твоем возрасте сажают капусту, кормят курей, отращивают бороды и наслаждаются заработанным. Ты же живешь одним днем, твой дом — улицы и площади этого города, и тем не менее ты выглядишь счастливее, чем большинство людей.

— Точно! — ухмыльнувшись, ответил Никколо, но уже в следующее мгновение лицо его омрачилось, и он продолжил: — Нужно пасть достаточно низко, чтобы понять, что каждый новый день есть дар Божий.

— Ты никогда не рассказывал о своем прошлом, — внезапно сказала Эдита. — Ты ведь не родился нищим, Капитано?

Никколо отмахнулся, словно не желая об этом говорить, но Эдита не отступала, и ей удалось узнать, что Капитано много лет работал в арсеналах, пока не насобирал достаточно денег для своего собственного корабля — прекрасной каравеллы. Корабль носил имя «Фиона», в честь его жены, сопровождавшей Никколо во всех путешествиях и готовившей еду для команды. Она продолжала это делать даже тогда, когда родила ребенка. Дело спорилось. По поручению республики Никколо предпринимал длительные поездки во Фландрию, Испанию и Египет, подумывал о том, чтобы купить второй, а там и третий корабль. И тут судьба нанесла безжалостный удар. По пути в Палермо «Фиона» дала течь. Все попытки заткнуть дыру не увенчались успехом, и каравелла внезапно накренилась. Груз, три сотни мешков соли, скатился на одну сторону, и корабль перевернулся. Некоторое время он лежал вверх килем и наконец затонул.

Эдита впервые видела, чтобы король нищих, обычно спокойный и уверенный в себе, выглядел подавленным. Его движения казались неловкими, в уголках рта стали заметны горькие морщинки и небольшое подрагивание, словно он боролся со слезами. Но Никколо не плакал. Он сказал с каменным лицом:

— Я один выжил. Моя жена, мой ребенок, вся моя команда погибли. Мне удалось ухватиться за балку. Когда корабль шел ко дну килем вверх, я увидел пробоину, из-за которой мы погибли. Она нарочно была проделана так, чтобы увеличиваться после попадания воды.

— Тебе удалось узнать, чьих это рук дело?

Король нищих пожал плечами.

— Речь может идти только о ком-то из крупных судовладельцев — Доербеке, ди Кадоре, да всех не упомнишь, которым не нужен был конкурент в моем лице.

— А ты никогда не пробовал найти того, кто за этим стоял?

Капитано горько рассмеялся.

— Венецианские судовладельцы все в сговоре. Они ворочают всеми крупными сделками и диктуют цены, какие им только вздумается. В Венеции владеть одним кораблем значит подписать себе смертный приговор.

— А семью кораблями?

— Это в любом случае лучше, чем один. Но если вам жизнь дорога, все же лучше подумать о том, чтобы расстаться с кораблями, за разумные деньги, конечно же.

— Какую цену ты называешь разумной, Капитано? Никколо задумался.

— Три сотни золотых дукатов. За один корабль, разумеется. Получается две тысячи дукатов за весь флот. Не много найдется на него покупателей…

Эдите не пришлось долго ждать подтверждения слов нищего. Уже на следующий день пришел кормчий Джованелли — на лице его читалась озабоченность — и сообщил, что флот Доербеков, некогда приносивший огромные прибыли, уже ничегошеньки не стоит. Мол, корабли старые, перегруженные и затраты на них больше, чем прибыль от них. В доказательство этого он разложил перед хозяйкой бумаги, где были расписаны приход и расход, и цифры вроде бы подтверждали его слова.

Эдита сделала вид, что прислушалась к словам Джованелли, и спросила:

— Вы же знаете, кормчий, я вам доверяю. Как бы вы поступили на моем месте?

Джованелли притворился, что задумался, но выражение его лица выдавало живейшее волнение. Наконец он ответил:

— Донна Эдита, сейчас настали тяжелые времена для венецианских кораблей. На востоке нас подкарауливают турки, на западе — испанцы, нужны быстрые и маневренные суда, которые при случае выдержат попадание пушечного ядра. Суда Доербека медлительны, неповоротливы и потрепаны множеством штормов. Я даже не уверен в том, что они переживут зимнее плавание в Константинополь. На вашем месте я продал бы весь флот — конечно, если найдется покупатель.

Эдита притворилась, что очень обеспокоена.

— Кто же станет покупать старые, прогнившие суда, которые ни к чему не пригодны? Их остается только сжечь. Да, наверное, нам стоит прекратить заниматься торговым мореплаванием и сжечь парусники.

Такой поворот событий настолько озадачил Джованелли, что он бросился к Эдите, сложил руки на груди и взмолился:

— Не делайте этого, донна Эдита! Ведь ваши суда еще вполне сгодятся для прибрежного судоходства. Нужно только найти покупателя. Может быть, судовладельца, который занимается перевозками в Далмацию.

— Например, Пьетро ди Кадоре?

— Нужно попробовать предложить ему.

— А как вы думаете, сколько заплатит ди Кадоре за корабль?

— Не знаю, донна Эдита. Может быть, пятьдесят золотых дукатов, может, сотню. Но вряд ли больше.

Эдита поглядела на кормчего, и глаза ее гневно сверкнули.

— А сколько получите с этой сделки вы, Джованелли?

— Я? Не понимаю, донна Эдита, о чем это вы. Вы ведь можете доверять мне, донна Эдита!

— Раньше я тоже так думала, кормчий. Как оказалось, напрасно. Вы — гнусный интриган, лживый подхалим! Тьфу на вас, вы мне отвратительны!

Джованелли покраснел, стал ловить ртом воздух и громко воскликнул:

— Донна Эдита, я не заслужил такого отношения к себе! Вам придется доказать свои обвинения!

— Не смешите меня, — ответила Эдита, тоже распаляясь. — Может быть, достаточно сказать, что вы встречались с ди Кадоре в кабаке «Tre Rose», что неподалеку от кампо Санта Маргарита, и обсуждали с ним, как бы заставить меня расстаться с кораблями? Может быть, достаточно сказать, что ди Кадоре пообещал вам сотню золотых дукатов, если вам удастся склонить меня к продаже флота? Что еще вы хотите узнать?

Тут кормчий бросился на колени перед Эдитой и взмолился:

— Донна Эдита, простите мою неверность! Пусть Господь Бог меня накажет. Но могущественный судовладелец Пьетро ди Кадоре шантажировал меня и угрожал, что следующее мое путешествие по морю станет для меня последним, если я не сделаю, как он велит. Каждый в Венеции знает, что ди Кадоре способен на все.

Эдита отступила от него на шаг и поинтересовалась:

— Каково ваше ежемесячное жалованье, кормчий?

— Две сотни скудо, донна Эдита.

— Пусть управляющий выдаст вам двести скудо, а затем убирайтесь, и чтоб я вас никогда больше не видела!

Джованелли поглядел своей госпоже в глаза и понял, что дальнейшие уговоры бесполезны. Поэтому он поднялся, кивнул и удалился.

Эдита подошла к окну и выглянула на улицу. Что за мир, подумала она, провожая взглядом баржи.

Кормчий вышел из палаццо Агнезе через черный ход, повернулся и пошел по направлению к кампо Сан Кассиано, находившемуся по другую сторону от одноименного канала, куда можно было попасть по одному из расположенных недалеко друг от друга мостов. Прижимаясь к стенам продолговатой церкви, стояли попрошайки, банщицы и шлюхи, задиравшие юбки за мелкую монету, хотя это, собственно говоря, воспрещалось законом. Вокруг Сан Кассиано всегда было много людей, и это было одной из причин, по которой Джованелли выбрал для встречи именно это место.

Там, где Кале дель Кампаниле соединялась с площадью, кормчий увидел короля нищих Никколо. Джованелли отвел его в сторону.

— Нас ни в коем случае не должны видеть вместе, Капитано. Никколо казался взволнованным.

— Ну, говори, как все прошло? Джованелли успокаивающе замахал руками:

— Не беспокойся. Все прошло так, как и было задумано.

Глава XI

Истинная любовь и ложные чувства

В то время у меня еще были все волосы и зубы, глаза хорошо видели и я был красив, что совершенно не свойственно почтенным жителям Венеции. Судьба наделила меня большей силой и упорством, чем пристало обычному зеркальщику. Моя запутанная и непонятная жизнь, почти каждый день преподносившая мне какие-нибудь сюрпризы, снабдила меня чувством неуязвимости, а характеру придала не ведомую мне доселе предприимчивость, даже дерзость, приводившую меня в экстаз, когда на жизненном пути встречались трудности, опасности и неразрешимые проблемы. Травля и озлобленность, с которой влиятельные люди гонялись за мной и искусством книгопечатания, иногда становились просто невыносимыми, и это научило меня жить в страхе. Я проклял тот день, когда выпытал у китайцев их тайну и сам взялся за это опасное дело. Чем сложнее были махинации и чем больше заинтересованных сторон появлялось на моем пути, тем сильнее я сомневался в полезности этого открытия.

Хотя теперь я был очень популярным в Венеции человеком, но одновременно с моей популярностью возрастало также и мое сопротивление этому состоянию. Мне претила та деятельность, которой я посвятил себя, и чем дольше я занимался этим, тем глубже проникал страх в мою жизнь. Я жил на Мурано в двухэтажном доме с садом и красивой аллеей. В доме был слуга и две девушки у него в подчинении, у одной из которых, Франчески, были просто роскошные щечки — я имею в виду не те, что на лице. Девушки выполняли любое мое желание, прежде чем я успевал его произнести. Часто по ночам я вскакивал, едва услышав шорох в доме или плеск весла в канале Онделло. То и дело я задавался вопросом: до каких пор Чезаре да Мосто и его приспешникам удастся держать в секрете мою деятельность на острове Мурано, потому что, поскольку мне удавалось узнавать от других людей о том, что происходит в Венеции, я сделал вывод, что туда тоже могут дойти слухи о моем пребывании здесь.