Френк Слотер - Чудо пылающего креста Страница 51

— А я, по-твоему, подхожу? — спросил Константин.

— Подходишь, чтобы править всей империей, и так оно и будет. Но только если станешь действовать решительно и удержишь все, что передает тебе твой отец.

— Что нам нужно сделать в первую очередь?

— Я изготовлю приказ и подпишу его от имени твоего отца: в нем ты назначаешься его преемником. Кроме того, армия должна провозгласить тебя цезарем, но с этим у нас не будет никаких хлопот. Осложнение возникнет, если Галерий попытается распространить свою власть помимо Востока еще и на Запад.

— Что бы ни случилось, я удержу Британию, Галлию и Испанию, — твердо проговорил Константин. — Мой отец навел в них порядок, и я не позволю им отойти к кому-то еще!

— Отлично! А теперь мы можем вернуться к твоему отцу.

Констанций, однако, все еще не пришел в себя, поэтому Константин отправился разыскивать Дация. Такого важного шага в своей карьере он не мог предпринять, как и прежде, не посоветовавшись с седым ветераном, и надеялся, что Даций смог бы облегчить ему душу в одном все еще беспокоившем его вопросе.

— Мне сказали, что Констанций умирает. Это правда? — спросил Даций, когда его нашел Константин.

— Да, Эвмений уверен в этом.

— Он нарек тебя цезарем?

— Не так уж прямо, но он явно надеется, что я сменю его здесь и в Галлии.

— Ты должен сменить его, — твердо сказал Даций. — Если Констанций не сможет назвать тебя преемником, тогда армия сделает это.

— То же говорит и Эвмений. Но строить такие планы, пока отец еще жив — не пахнет ли это изменой?

— Будь уверенным, что страна окажется в надежных руках, и никакая это не измена. Если Констанций умрет, не подписав приказ, я сам провозглашу тебя цезарем. Можешь быть уверен — армия поддержит.

Ночью Констанций умер, не приходя в сознание. Константин находился у его постели и после отвел епископа из Эборака в сторону.

— Прошу вас помолиться своему Богу за душу моего отца, — сказал он. — Если потребуется…

— За такую молитву ни один христианин не принял бы платы. Впрочем, мы молились за него с тех самых пор, как он заболел. — Он испытующе посмотрел на Константина. — А сын собирается продолжать политику отца теперь, когда он здесь у власти?

— Вашим людям не будет от меня никакого вреда, можете не бояться, — пообещал Константин. — А мой отец… он был христианином?

Эборий отрицательно покачал головой.

— Я надеялся, что он примет крещение перед смертью, но он сказал, что принял клятву верности империи во имя Юпитера, так что отречься от нее и Продолжать оставаться правителем он не может. Все христиане в Британии с радостью воспримут весть, что Константин станет преемником своего отца.

— Значит, вы согласны — я должен это сделать?

— Такова была его воля. Все мы ее слышали и готовы свидетельствовать в пользу этого.

3

Константин отдал последний долг чести своему отцу — сам поднес факел к сухим дровам традиционного погребального костра и стоял, распрямившись, пока не побледнели языки пламени.

— Войска ожидают твоих приказаний. — Даций тронул его за локоть, затем добавил: — Долг твой теперь перед будущим — не перед прошлым.

Даций и Эвмений еще заранее тщательно проработали порядок событий после похорон. И вот Константин рядом с Дацием нога в ногу зашагали к платформе с императорским знаменем, воздвигнутой на конце поля, где при большом стечении народа проходила кремация. Когда он восходил по ступеням платформы, на армейские ряды, плотно стоявшие по обеим сторонам погребального костра, на море голов и вскинутые лица людей, запрудивших остальную часть поля, опустилась тишина.

— От своего имени и от имени моей семьи благодарю вас за последнюю почесть, которую воздали вы моему отцу, — молвил Константин, обратясь к народу, — Он любил эту землю, правлением своим подарив ей мир и покой. Все мы будем скорбеть о нем, но мы знаем, что император умер счастливым, сознавая, что война на севере окончена и мир снова воцарился по всей стране.

Окончив свое краткое обращение — еще раньше не один час звучали полагающиеся по такому случаю прощальные торжественные речи официальных панегиристов, — Константин повернулся к ступенькам. Но Даций опередил его.

— Да здравствует Константин! Цезарь! — прокричал он, и с платформы, и внизу его призыв подхватили было солдаты, но стали стихать, завидев взбегающего по ступенькам Крока. Тот схватил Константина за руку и высоко поднял ее.

— Да здравствует Константин! Император и август! — прокричал галльский царь. Сорвав с себя пурпурный плащ, он накинул его на плечи Константина и, встав на колени, возложил ладонь его себе на лоб, что являлось традиционным жестом вассальной верности.

Внезапное появление красочного галльского царя и его драматический жест послужили искрой, от которой вспыхнуло мощное пламя энтузиазма.

— Да здравствует Константин, император и август! — неоднократно прокатилось пб толпе, пока наконец Константин не вскинул вверх рукк в знак признательности и согласия.

Фауста оказалась права, звучал у него внутри ликующий голос: он мог бы стать августом Британии здесь и сейчас, если бы пожелал. Но цель поважнее была еще не достигнута, и он не позволил тому, что происходило сегодня, застлать свое видение завтрашнего дня.

4

Уже в первые часы своего правления Константин увидел, как много разных забот у владыки. Сперва церемониальные обязанности: прием и утверждение на прежнем посту префекта провинции Британии, правившего здесь в качестве наместника монарха; подтверждение полномочий начальников трех военных округов, чей долг состоял в защите народа и подавлении вспышек мятежа; затем повторное провозглашение — хотя бы на первое время — главных судей, отправлявших знаменитое римское правосудие, каждый в своем районе.

Только в полночь смог Константин сойти с тронного кресла зала для аудиенций в отцовском — а теперь уже своем — дворце и обратить внимание на, возможно, самую важную из его первых официальных обязанностей. А заключалась она в составлении письма для отправки его с ожидающим уже императорским курьером Галерию в Никомедию, оповещающим императора Востока о смерти Констанция и провозглашении правителем, с общего одобрения народа и армии данного региона, самого Константина. Для этого дела Эвмений, Даций и Крок вместе с ним собрались во дворце, где стоял уже стол, накрытый едой и вином. Но теперь им было не до ленивой трапезы, сидя вразвалку на кушетках, характерной для общественной жизни Рима. Они собрались на военный совет.

— Ты сообщишь Галерию, что провозглашен августом? — спросил Даций.

— Это мы и должны решить в первую очередь, — сказал Константин, затем, улыбнувшись, добавил: — Главнокомандующий Даций.

Бывший центурион был слишком стойким солдатом, чтобы выказать признаки нервной слабости или даже избыток чувств. Но Константин не мог не заметить внезапную вспышку благодарности, затеплившуюся в мудрых старых глазах.

— Ты будешь у меня главным военным советником, — сказал ему Константин, но Даций покачал головой.

— У тебя на такие вещи особый талант, — ответил он. — Я же не тактик, я только солдат.

— Тогда мы вчетвером и будем принимать решения. Что у нас первое?

— После отправки письма Галерию ты должен поехать в Галлию — нужно, чтобы и там тебя провозгласили августом, — высказался Крок.

— А как насчет Испании?

— Это можно отложить на потом, — вступил в разговор Эвмений. — К тому времени, когда Галерий получит письмо, которое мы ему пошлем, армия и народ Британии и Галлии должны быть с тобой. — Он быстро взглянул на Константина. — Извини меня, август. Мы с твоим отцом были в очень тесных отношениях, и у меня выработалась привычка высказываться без приглашения.

— И от меня не следует ждать приглашения, — заверил его Константин. — Я целиком согласен с каждым твоим словом.

— Какой ты возьмешь себе титул? — спросил Даций.

— Я же провозгласил его августом, — возразил Крок. — Когда с нами армия и Галлия, мы можем без труда…

— Я должен принять только тот титул, что пониже, Крок, пока не испытаю себя как правителя, — твердо заявил Константин. — Эвмений понимает, я уверен. И Даций тоже.

— Мы знаем, что Британия стоит за своего нового августа и примет его как единовластного правителя, — согласился Даций. — Но это не дело, претендуя на пол-империи, раздувать гражданскую войну с Галерием и Севером, а потом воевать с другой ее половиной.

— Даций прав, — согласился Эвмений. — Твой отец всегда говорил, что человеку никогда не следует откусывать больше, чем он может переварить, не то у него заболит живот и он потеряет и то, что съел.