Эпоха харафишей - Нагиб Махфуз Страница 51

Для них была подготовлена квартира, состоящая из одной спальной комнаты и гостиной, где был обеденный стол. Махасин и её мать внесли огромный вклад в оснащение жилья. Самаха был рад своей невесте, однако безмятежность его несколько нарушало присутствие тёщи, занимавшей гостиную и днём, и ночью. Старуха была слепой, однако на лице её ещё имелись следы былой красоты. Наглая, острая на язык, она сыпала словами, словно пулями, и не имела никакого представления о вежливости даже во время их медового месяца. Однако в пору цветения любовь их смела волной все эти неприятности…

Махасин посвятила себя дому. Она любила своего мужа, обнаружив, что он легче в общении, чем казался, а также красивее, чем вне дома. Однажды она сказала ему:

— Если бы ты сбрил бороду, то был бы самым привлекательным мужчиной…

На что он уклончиво ответил:

— В этом секрет моего успеха…

Тут ей стала вторить ещё и тёща, которая захохотала и пошло сказала:

— Используй её, дочка, вместо метлы!

Он не мог отнестись к этому легкомысленно или забыть о её прошлом, и вне себя от злости на неё, резко ответил:

— Согласен, но при условии, что мы выметем вас отсюда…

Старуха разгорячилась от гнева и воскликнула:

— Остерегайся этого человека, у него злое сердце.

Он бросил на неё ненавидящий взгляд, считая её ещё одним из тех злосчастий, которые преследовали его.

Даже Махасин не спаслась от ядовитых стрел старухи. Нрав у неё был дурной, она всячески задевала всех и верила в худшее. Очень часто она говорила дочери:

— Вы оба наслаждаетесь изысканнейшими блюдами, а мне кидаете отбросы…

На что Махасин отвечала:

— Ты ешь то же, что и мы.

Но старуха не отступала:

— Лгунья! Тебе не скрыть от меня запаха правды! Ты лжёшь так же, как и твой муж!

Самаха разозлился и спросил:

— Я-то тут при чём?

— Ты во главе всех бед…

— Терпение… Терпение… Пока не придёт избавление…

Тут старуха не сдержалась и закричала:

— Избавление?!.. Ты ляжешь в могилу раньше меня!

— В любом случае, у нас разные пути…

Старуха захохотала и сказала:

— Бьюсь об заклад, что ты убил своего отца в Верхнем Египте, и приехал сюда, сбежав от виселицы…

Он задрожал от еле сдерживаемого гнева и ненависти, а в мечтах готов был разбить ей голову…

Всё же он был искренне счастлив с Махасин, найдя в её объятиях убежище от извечных тревог. Она отвечала ему взаимностью и тоже была счастлива с ним. С первого же месяца совместной жизни он понял, что она не из тех женщин, что становятся хорошими и послушными жёнами: дерзкая, резкая, самоуверенная, а шутки её временами были жестокими. Она слишком уж много внимания уделяла себе самой: подолгу принимала ванную и душилась духами с гвоздикой, зато одевалась кричаще, чуть ли не вульгарно. Он считал, что это одна из её прелестей, но не мог вынести, если какой-нибудь незнакомец с любопытством разглядывал её. Из-за этого вспыхнула их первая серьёзная ссора. Однажды он сказал ей:

— Не высовывайся из окна, когда ты в таком виде…

На что она с раздражением заметила:

— Я всегда работала на улице…

— И показывала себя в таком виде, как тебя сотворил Аллах…

Она резко ответила:

— И могла проучить всякого наглеца, как ты мог заметить…

Тут вмешалась старуха:

— Я разве не говорила тебе, что у него чёрное сердце?

Он окрикнул её:

— Заткни свой грязный язык!

Старуха вопила:

— Да защитит тебя Аллах от отцеубийцы!

Он отвернулся от неё, дрожа от гнева, и сказал Махасин:

— Она поощряет в тебе распутство…

Её раздражение усилилось:

— Я не служу мишенью для порока!

— В этом я требую от тебя полного послушания!

— А я не ребёнок и не служанка!

Он не смог больше контролировать себя и закричал:

— Тогда я сам выкину тебя из окна!

Махасин взбесилась и тоже заорала:

— А я кину тебя в нужник!

Старуха только воскликнула:

— Молодец!

Самаха заорал:

— Как ты смеешь игнорировать мои приказы?!

На этом ссора прекратилась. И вскоре — уже на следующий день — всё улеглось. А вечером того же дня она обрадовала его приятным известием — что она уже на пути, готовясь стать матерью…

Его старая слепая тёща умерла странной смертью.

Она выпала из окна гостиной, что выходило на задний дворик, и размозжила голову. Может, оно и к лучшему. Бадру Ас-Саиди повезло, что он находился в это время в своей лавке. Всё прошло быстро и без задержки, и покойницу проводили в могилу. Бадр устроил пышные похороны и поминки из уважения к Махасин, как и положено человеку его положения в квартале. Всё же, несмотря на это, он испытывал затруднения из-за застарелой вражды между ним и покойницей.

Махасин горько плакала и сокрушалась, и он сказал ей:

— Не плачь, ты ведь беременна…

Она сурово попрекнула его:

— Тебе была безразлична покойная…

Он решил прибегнуть к молчанию, а она сказала:

— Ты ведь даже не скрываешь свою радость!

Он ответил с раздражением:

— Смерть требует уважения к себе.

Махасин перечислила достоинства своей матери, которые не следовало забывать: она любила её, несмотря на все поверхностные придирки, а также и её отца, которому чуть ли не поклонялась. Она была разрушена, когда он погиб в расцвете юности, но ещё большее несчастье постигло её, когда сына приговорили к