Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2 Страница 52

Получив такие известия, Виллий и Сульпиций поспешили в Азию в надежде отговорить царя от необдуманных шагов, и Сципион вынужден был последовать за ними. То малое, что Публий успел увидеть в Греции, разочаровало его. Здешние поселения, пришедшие в запустение вследствие бесконечных войн и сопровождающей их разрухи, не шли ни в какое сравнение с городами эллинов в южной Италии и Сицилии. Окружающий ландшафт был столь же скуден красотами, сколь убогими выглядели обиталища людей. А краткие беседы с местным населением расстроили Публия еще больше, чем все увиденное.

Встречи с греками происходили так: сначала, заметив у берегов своей деревушки римское судно, жители всей гурьбою с цветами в руках высыпали к пристани и нетерпеливо спрашивали, не Тит ли к ним пожаловал, затем, узнав, что Квинкция на корабле нет, они в досаде дарили цветы самодовольным чемпионам каких-либо соревнований и начинали разбредаться, но с появлением хорошо знакомых здесь Виллия и Сульпиция, возвращались и весьма дружелюбно, однако без первоначального вдохновения, приветствовали гостей. Имя Сципиона и уж тем более его облик тут не были известны, разве что кто-то когда-то где-то слышал о таком сенаторе. При этом о Ганнибале все были прекрасно осведомлены и считали его лучшим полководцем современности, конечно, после Филопемена и Тита. Сообщению Виллия, что этот вот, стоящий перед ними человек — Публий Корнелий Сципион, победил Ганнибала, причем, не только тактически, но и стратегически, за что и получил почетное прозвище Африканский, никто не верил. И во всех посещаемых делегацией городках повторялась та же история.

Как ни смешно все это выглядело, Публию стало обидно от такого приема. Он не знал, что здешняя слава Ганнибала — проделки все тех же этолийцев, использующих гулкое, как удар тарана в окованные медью городские ворота, имя в качестве символа ненависти к Риму. Правда, он несколько повеселел после того, как выяснил у Виллия, кто такой Филопемен, которого греки ставили выше Фламинина и Ганнибала. «Местный воевода, преуспевший в их игрушечных войнах», — ответил Таппул Сципиону, и тот познал цену мненьям здешней публики, а заодно понял, что обижаться тут не на кого.

Просеявшись сквозь сито островов Эгейского моря, послы наконец прибыли в Элею — портовый город Пергамского царства — а оттуда двинулись в столицу. Дорога заняла чуть ли не полдня, зато в Пергаме их ожидал пышный прием. Сам царь Эвмен вышел к воротам встречать делегацию дружественного народа. Его окружала представительная группа свиты, смыкавшаяся с толпою простолюдинов, которые собрались здесь, чтобы поглазеть на путешественников, а также на своего царя. Азиатские греки не в пример европейским носили хитоны и плащи, украшенные всевозможными узорами, и оттого масса горожан, сгрудившаяся по обеим сторонам дороги, выглядела забавно и весело. Однако эллинский вкус угадывался даже в этой пестроте и отличал пергамцев от размалеванной в назойливо яркие цвета карфагенской толпы. Под приветственные крики местных жителей римляне вместе с царем проследовали через город к холму, на котором стоял акрополь, и, поднявшись по каменной лестнице, вошли в крепость, где среди храмов и прочих общественных зданий находился царский дворец.

Пергамское царство возникло девяносто лет назад, отколовшись от созданной Александром державы в годину междоусобий диадохов. С тех пор пергамцам удавалось отстаивать независимость в борьбе не только с сирийскими монархами, но и с галлами, обосновавшимися в Малой Азии. Они действовали в содружестве с родосцами и европейскими соотечественниками. Но все эти годы пергамское государство выглядело бельмом на глазу Селевкидов, и не подлежало сомнению, что рано или поздно азиатские владыки подчинят его себе. С приходом к власти Антиоха, обширное Сирийское царство укрепилось и повело завоевательные войны. Одно за другим падали мелкие азиатские государства. Подходила очередь Пергама. В поисках альтернативной Антиоху силы тогдашний пергамский царь Аттал обратился к римлянам. Раз обозначив свои симпатии и антипатии, Аттал навсегда остался им верен. Он добросовестно поддерживал греков и римлян в борьбе против Македонии и в ответ получал от них дипломатическую помощь. До последних дней жизни этот, бесспорно, выдающийся человек был одним из вождей общегреческого движения за освобождение от властолюбивых последователей Александра, и умер он после сердечного приступа, постигшего его во время выступления перед гражданами Фив, когда царь вместе с Титом Квинкцием убеждал беотийцев отречься от Филиппа. После Аттала его трон, а главное, идеологию унаследовал старший сын Эвмен, тот самый, который теперь привел послов в свой дворец, по пути успев раз двадцать заверить их в самых добрых чувствах, питаемых им к римскому народу.

Царь Эвмен вначале произвел на Сципиона очень хорошее впечатление. Это был образованный и опрятный, благородный человек, разбиравшийся не только в международной политике и исконно царской науке дворцовых интриг, но также в философии и искусствах. Он в первый же день показал гостям богатейшую библиотеку и коллекцию собранных им картин и скульптур, а потом принялся увлеченно рассказывать о планах по реконструкции библиотеки и строительству новых храмов на акрополе, которые должны были стать всемирными шедеврами архитектуры. При его дворе обитали десятки художников, поэтов, философов, математиков и врачевателей. Благодаря его заинтересованной поддержке, в городе процветали науки и искусства. В театре, расположенном на склоне холма акрополя позади дворца, редкий день не было спектаклей.

Публий нигде не видел столь интенсивной культурной жизни, как в Пергаме, и потому он с интересом беседовал с Эвменом, сумевшим создать в своем государстве такое духовное благополучие. Царь испытывал ответную симпатию к Сципиону и был рад знаменитому собеседнику, способному оценить его достижения. Правда, Эвмен охотнее говорил об искусствах, нежели о политике, в первую очередь он принадлежал эстетическому миру и уж потом рассудочному. Царь любил все красивое: живопись, музыку, изваяния атлетов и богов, колоннады храмов, женщин, сияющие солнцем небеса и открывающиеся с дворцового холма пейзажи садов и полей его подданных, простирающихся до горизонта; он любил все вкусное: мясо под экзотическими соусами, блюда из редких рыб, персидские фрукты, родосское вино и опять-таки женщин, точнее, женские ласки. Но когда наступал черед деятельности ума, он снова оказывался на высоте и умел разобраться в любых политических проблемах. Эвмен так же, как и его отец, постиг суть римлян и незыблемо верил в них, несмотря на любые сюрпризы судьбы и злостные речи недругов. Эта вера являлась гимном его идеологии и хребтом политики, в ней заключалась его сила.

Как и всякому римлянину, Сципиону было радостно видеть перед собою такого надежного союзника. Но, хотя Эвмен казался просто-таки ларцом, доверху набитым сокровищами всевозможных достоинств, Публий вскоре начал охладевать к нему. Их беседы при всей своей насыщенности информацией и мыслями оставляли осадок неудовлетворенности. У Сципиона в разговоре часто возникало впечатленье, будто изощренный царский ум запечатан в какой-то сундук, ограничен некой прочной оболочкой, природу которой он пока не установил. Так, например, хорошо разбираясь в вопросах современной политики, Эвмен ничуть не интересовался идеями Сципиона о построении гармоничной средиземноморской цивилизации, его также не занимали рассказы об Испании и Нумидии.

Пообщавшись с царем несколько дней, Публий, наконец, понял, что тот не более чем рачительный хозяин своего царства, чуть украшенный орнаментом эстетических запросов. Внимание Эвмена затрагивало только то, что могло так или иначе затронуть границы его владений. Он и римлянами восхищался не за их доблести, не потому, что их воля и нравственность указывали другим народам путь к совершенствованию человеческой природы, а только из-за надежды с их помощью отбиться от Антиоха и расширить собственные границы за счет его территории. Если бы Эвмен не родился царем, то был бы обыкновенным прижимистым плантатором или крестьянином, радеющим только о прибавке урожая. Но по наследству он получил более обширный дом, чем у других хозяев, и потому оказался вынужденным не только печься об умножении богатства этого дома, но и о его защите, репутации и внешнем облике. Получилось так, что большой ум и тонкая душа достались маленькому человеку, и оттого Эвмен в общении вызывал немалый интерес, но и сильнейшую досаду.

Деловой разговор с царем получился коротким. Эвмен, видя, что Антиох уже вплотную подобрался к его царству, всячески торопил римлян начать войну, не дожидаясь, пока враг укрепится в Европе. Со своей стороны он обещал активную поддержку римскому корпусу живой силой и материальным обеспечением. Тут же были согласованы количественные характеристики союзнических контингентов и объемы поставок продовольствия при различных вариантах хода боевых действий. Царь не торговался и брал на себя все посильные обязанности. Послы были вполне довольны им как партнером по военному сотрудничеству. Впрочем, по-иному Эвмен вести себя и не мог, потому как в войне он был заинтересован больше, чем сами римляне.