Катарина Причард - Крылатые семена Страница 52

— Да ведь и просить-то не разрешают: «джонни» только этого и ждут — сейчас же обвинят в бродяжничестве и выставят из города. — В надтреснутом голосе Тупой Кирки звучало возмущение. — А что человеку делать, если у него нет работы и не на что купить даже корку хлеба или кусочек мяса. Голодать? Поди — попробуй!

— Третьего дня я видел, как один инвалид без правой руки грузил породу. К культяпе у него приделан крюк, а к крюку лопата, — забормотал себе под нос Тэсси. — Он набирал ее с верхом и кидал в грузовик — работал, как дьявол: все хотел доказать, что здоровому не уступит.

— Только вчера один парень рассказывал, что он уже семь месяцев без работы и все никак не может устроиться, — сказал Сэм Маллет. — У него жена и четверо детей. Приличный такой парень. Видно было, что для него — нож острый идти в полицейский участок просить о помощи. Он бы, верно, ничего не пожалел, только бы не признаваться, что его дела так плохи.

— А одиноким и того хуже, — сказал Билл. — Комитет помощи безработным заставил городское управление обеспечить работой почти всех семейных мужчин. Он добился от правительства утверждения плана общественных работ, которые дадут возможность холостым мужчинам зарабатывать по пятнадцать шиллингов в неделю. Но ведь на это не проживешь! Придется нам еще повоевать с правительством, чтобы добиться большего.

— Да и у нас на прииске рабочих прижали, как никогда, — проворчал Динни.

— Тот малый, помните, что эмигрировал к нам из Америки, — вставил Сэм, — все проповедовал, что «уровень жизни должен соответствовать уровню прибылей и что уменьшение прибылей не должно на нем отражаться».

— Это легче сказать, чем сделать, — отозвался Тэсси со смехом. — Рабочие в Австралии живут в ужасных домах, а за квартиру мы платим безбожно дорого. Ведь прибыли от рудников никогда не идут на жилищное строительство.

— Рудники Запада за время своего существования выдали золота на сумму свыше двухсот миллионов фунтов стерлингов, — сказал Билл. — А сколько миллионов выплачено в качестве дивидендов! И львиную долю этого богатства дала Золотая Миля. Но разве владельцам рудников не все равно, как живет народ?

— Вчера шесть раз проезжала карета скорой помощи, — тихо сказала Салли.

— Никогда еще не бывало столько несчастных случаев. — Дэлли больше не работал под землей, но он с каким-то горестным вниманием следил за всеми случавшимися на руднике авариями. — Шестьдесят жертв за полтора года — с тех пор, как вошел в силу пункт о штрафах. Ребята говорят, что все это из-за гнилых шнуров и плохой взрывчатки.

— «Иск отклонить за недоказанностью обвинения», — усмехнулся Тэсси, цитируя слова приговора, какими заканчивалось почти каждое судебное дело о несчастном случае под землей.

— А владельцы рудников порядком наживаются на взрывчатке, которую они потихоньку продают рудокопам, — вставил Тупая Кирка. — Правда, профсоюзы тащат их потом в суд. Но это здорово бьет нас по карману — передавать дело по всем инстанциям, из суда штата в федеральный. Кстати, Бронк Финли считает, что мы своего добьемся. На некоторых шахтах цены на взрывчатку уже понизились.

Разговор перешел на политику и международные дела — это уже вошло в обычай.

— Слыхали? Граф Феликс фон Люкнер, эмиссар Гитлера, — тот, что разъезжает по всему свету и выступает перед молодежью, — явился в Австралию, — сказал Сэм Маллет.

— Правительство не запретило ему высадиться, как Эгону Кишу. А ведь тот приезжал к нам в качестве делегата Всемирного конгресса, — заметила Салли.

— Какое там! Сам премьер-министр встречал Люкнера. В Сиднее его приветствовали с барабанным боем, — презрительно усмехнулся Тупая Кирка.

— Но только не рабочие, — возразил Динни. — Они устраивают демонстрации протеста, клеймят его как врага демократических стран, как фашиста и шпиона. Посланец Гитлера не может носу показать в публичном месте без полицейской охраны.

— Пусть только сунется сюда к нам, — сказал Билл. — Союз принял решение заявить категорический протест против использования зала калгурлийской ратуши, если фон Люкнер вздумает выступить у нас. Мы устроим большую демонстрацию.

Предупрежденный о враждебных настроениях горняков, фон Люкнер не замедлил вычеркнуть Калгурли из своего предполагаемого маршрута.

— Вот видишь, Билл, рудокопы помогли сорвать еще одну фашистскую затею, — радовалась Эйли. — После таких событий чувствуешь, что не даром потрудился. Люди у нас начинают понимать, что такое фашизм и что он творит в Европе.

Билл ни за что не согласился бы отравить Эйли удовольствие, которое доставила ей эта маленькая победа, но в глубине души он отлично сознавал, как неблагоприятно международное положение и как малозначительны и напрасны по сравнению с этим все их попытки добиться лучших условий для рабочих Калгурли и Боулдера. Это сознание не оставляло его ни когда он занимался техническими расчетами, ни когда отдавал распоряжение о проходе гезенка или о проведении очистительных работ, ни ночью, когда с жадностью набрасывался на газеты и книги; он читал все, что только мог достать по вопросу о военных приготовлениях держав и об экономических и политических факторах, определяющих международную политику той или другой страны. Не забывал он и своих общественных обязанностей. Сейчас не время сидеть сложа руки и отдыхать, твердил он себе. Надо приложить все усилия к тому, чтобы разоблачать цели фашистов и отстаивать права народа.

Глубокое уныние овладело им, когда пришли вести о поражении республиканцев в Испании. Жители приисков горячо откликались на призывы о помощи испанскому народу, собирали средства для организации санитарных отрядов и отправки медикаментов. Комитет рабочих, куда входили мужчины и женщины, принял шефство над испанскими детьми и посылал им деньги на питание и одежду. Теперь вся эта деятельность и связанные с ней надежды пошли прахом. Силы реакции победили, и в последующие месяцы фашизм, казалось, значительно укрепился.

Вскоре он уже попирал своим кованым каблуком народы Европы. Газеты оплакивали крушение Австрии и причитали по поводу агрессивных планов Гитлера в отношении Чехословакии. Однако правительства Великобритании и Франции по-прежнему вели себя точно беспомощные старухи, которые только и способны в ужасе ломать руки, взирая на буйство пьяного хулигана. Несмотря на то, что Гитлер уничтожил демократические институты, — а быть может, именно поэтому, — они превозносили политику умиротворения как единственное средство спасти мир, хотя у них имелась полная возможность заключить всесторонний — военный, политический и экономический — союз, в который вошли бы Великобритания, Франция и СССР и который явился бы мощным объединением, способным заставить Германию прекратить подготовку к войне.

«Лучше фашизм, чем коммунизм», — вопили алчные магнаты-промышленники и реакционные государственные деятели, а их политические подпевалы и приспешники подхватывали этот вопль, забывая об интересах страны и угрожающей ей опасности. Билл слышал подобные разговоры на приисках, но, конечно, не среди рудокопов.

Многих рабочих нельзя было затащить на его беседы, хотя они же заявляли, что настроены против фашизма. Они гордились своей приверженностью к лейбористской партии, неизменно голосовали за нее и вместе с тем отлично знали, кому на руку фашизм. Они понимали, что лозунг: «Лучше фашизм, чем коммунизм» — это лозунг богачей, выдвинутый для того, чтобы расколоть рабочее движение; но их всячески науськивали на коммунистов и на Советский Союз, разжигая в них религиозные предрассудки. Билл очень и очень опасался, что люди на приисках так же невежественны и сбиты с толку, как и повсюду. Но чего же можно ждать? — спрашивал он себя. Большинство рабочих черпало свои познания из ежедневной печати. Лишь немногие читали «Мир между народами» или какую-либо другую рабочую газету из тех, что он и Эйли продавали в день получки и разносили от двери к двери по бесконечно длинным улицам Боулдера и Калгурли.

Глава XXIII

— Динни получил письмо от Пэт, — сказала Салли, когда Билл присел на ступеньки веранды. — Пэм написала мне сразу после приезда, и с тех пор от девочек не было ни строчки.

Салли знала, конечно, что Билл каждую неделю получает точно такие же голубые конвертики, надписанные крупным небрежным почерком, но, как ни странно, он хранил на этот счет упорное молчание, и она сказала внуку о письме, полученном Динни, с целью подразнить его — словно он и вправду ничего не знал о Пэт. Билл понял, что она хочет его раззадорить и вызвать на откровенность. Уголки его рта дрогнули от сдерживаемой улыбки; выражение нежности и затаенной гордости промелькнуло в глазах, выдавая счастливого влюбленного.