Карин Эссекс - Клеопатра Страница 53

И еще: этого никогда не случится с нею.

Клеопатра не смогла усмирить бунтующий желудок и почувствовала привкус желчи во рту, когда увидела, как опустился меч и как выкатились глаза Береники, словно желая выпрыгнуть из орбит и убежать — то ли от боли, то ли от самой смерти. Клеопатра судорожно загнала тошноту обратно в желудок и чуть прикрыла глаза, так что увидела лишь отвратительную струю красной жидкости. Маленькие круглолицые принцы дружно всхлипнули и уткнулись в юбки своей няньки, когда голова Береники покатилась к ним, но Клеопатра заметила, что Арсиноя, прелестная, но очень странная девочка десяти лет, даже не отскочила в сторону. Арсиноя провела детство у ног Береники, слушая ее рассказы, перенимая ее привычки. Как же она могла остаться безучастной к такому страшному событию? Клеопатре показалось, что она даже заметила потаенную улыбку на лице девочки. Палач быстро прикрыл тело Береники черной тканью, и Клеопатра опустила глаза долу, запомнив последнюю ужасную гримасу на лице казненной. Девятнадцати лет от роду, успевшая уже возглавить мятеж и воссесть на трон, Береника IV умерла с дерзкой ухмылкой на лице, но умерла в одиночестве: один муж был убит ее собственной рукой, другой погиб в сражении, ее верные спутницы-бактрийки совершили двойное самоубийство в темнице.

Авлет погладил Клеопатру по голове, затем одного за другим обнял остальных своих детей, как будто демонстрируя, что он не таит злобы ни на кого из них. Клеопатра смотрела, как он окутывает складками своего одеяния испуганных мальчиков, и вспоминала, как они плыли в Александрию и он сказал: «Мы не должны презирать малышей. Они не совершали никакого преступления — они лишь были рождены на свет предательницей». Клеопатра кивнула в знак согласия. И тут же вспомнила, как восьмилетняя Арсиноя радостно бегала повсюду за Береникой, словно домашний зверек. Ей подумалось: «Даже после всего этого он так простодушно верит в то, что остальные дети не предадут его».

После казни, которую созерцали лишь царь с родными и члены суда, было устроено торжественное шествие по улице Сома, чтобы подданные могли поприветствовать царя, возвратившегося в свою страну. Процессию возглавляли воины Габиния, сверкая на солнце бронзовыми пластинами брони и высокими шлемами; единственным уязвимым их местом были открытые лодыжки, однако по виду в это едва ли верилось: ноги легионеров напоминали скорее каменные колонны, нежели человеческие конечности. Клеопатра думала о том, что Береника видела этот легион, стоя на форте Пелузия на восточной границе Египта. Она созерцала, как эти блистающие смертоносные ряды шагают к ней, намереваясь убить ее и ее мужа. Возможно, Береника действительно была безумна. Она наверняка была безумна. Конечно же, не располагая ничем, кроме безумия или некоего внутреннего ощущения могущества, права на власть, она пыталась договориться с римлянами, которых так ненавидела, а когда переговоры сорвались, собрала египетскую армию и встретила врага лицом к лицу. Клеопатра слышала, что, когда римские легионы вошли в Пелузий, на них произвела такое впечатление численность противостоящей им армии, что они вознамерились повернуть назад и вернуться в Сирию. Возможно, Габиний подхлестнул их отвагу, швырнув горсть монет в ворота крепости. Береника предала своего отца, это неоспоримо. Но она жила и умерла в соответствии со своими — пусть ложными — убеждениями.

Царь улыбался и не выказывал ни малейших признаков сожаления. Он ехал в открытой повозке посреди воинства, как будто командовал этими солдатами. Габиний и Рабирий красовались рядом с царем; ростовщик едва не наступал на царскую мантию, словно надеясь поймать монеты, которые по волшебству вдруг начнут вылетать из кошелька владыки Египта.

Несмотря на то что день начался с мрачных событий, настроение было праздничное. Казалось, вся Александрия собралась на торжество. Торговцы-египтяне продавали зрителям воду, вино и пиво, а их дети предлагали мелкие безделушки — дешевые браслеты, фальшивые кольца с печатками, игрушечных крокодилов на подвеске. Клеопатра, ехавшая верхом на Персефоне рядом с царской повозкой, заметила, что в толпе очень многие пьют, жадно глотая вино из больших вонючих кожаных бурдюков; по подбородкам стекали струйки вина.

Клеопатра не могла поверить, что население города стало по-иному воспринимать ее отца. Быть может, два года хаоса настроили их получше по отношению к царю и его политике. Или, возможно, царь нашел способ расположить к себе людей. И то и другое было вполне вероятно. А может быть, горожанам предложили выпивку за то, что они явятся сюда. Царевна гадала, унизится ли она сама когда-нибудь до того, чтобы платить своим подданным за одобрительные возгласы. Похоже, это становится семейной традицией.

Устав после парада, Клеопатра попыталась ускользнуть в свои комнаты, но ее отец не желал оставаться один.

— У нас сегодня много дел. Нам не следует знать усталости, юная госпожа, — сказал царь, который сам частенько увиливал от своих обязанностей под предлогом утомления. Сегодня он помолодел и воспрял, как будто казнь Береники вернула ему энергию. Клеопатра пыталась понять, как ему удалось столь легко изгнать из своих мыслей образ старшей дочери, умершей по его приказу. Быть может, он просто скрывает скорбь под маской оживления.

— Повелитель, — промолвил Архимед. — Молодой офицер конницы по имени Марк Антоний желает получить у тебя аудиенцию.

— Марк Антоний? Я знаю этого человека?

Сердце царевны забилось быстрее.

— Отец, разве ты не помнишь, что мы слышали о нем в Риме? Он был другом Клодия и завел роман с его женой Фульвией. Когда Клодий узнал об этом, Марк Антоний отбыл в Грецию, дабы изучать ораторское искусство, но настоящая причина его отъезда состояла в том, что Клодий собирался убить его!

— Из какого верного источника ты почерпнула эти пустые слухи? — спросил царь.

— От Юлии. Она сказала, что Антоний в фаворе у Юлия Цезаря. И что он — самый красивый мужчина во всем мире. И что он отъявленный любимец женщин. И отважнейший солдат. И самый храбрый всадник и мечник в империи. Я думаю, Юлия любила его, хотя и не смела сказать об этом в доме своего мужа.

— Когда такую верность исповедывают римские женщины, она кажется чрезмерной, — сухо отозвался царь.

— Царевна сообщила несколько истинных фактов относительно Марка Антония, — вмешался Архимед. — Он весьма красив — для римлянина. И отважен. Разве ты не слышал, как он не раз отличался, служа тебе?

Архимед огляделся, чтобы посмотреть, не подслушивают ли их. Потом наклонился поближе к царю и царевне и объяснил, что хотя воинство Габиния столь впечатляюще явило себя пред очами населения Александрии, но в сущности оно представляет собой недисциплинированную шайку, не проявляющую особой верности ни Риму, ни Габинию. Они отказывались пересечь пустыню и войти в Египет даже по приказу Габиния, предпочитая оставаться в Сирии и продолжать пить и бездельничать. Габиний ничего не мог поделать, но Антоний взял командование на себя. Он сочинил фантастические истории о несказанных богатствах и небывалых любовных удовольствиях, которые ожидают солдат в Египте.

— Он весьма красноречив, как говорят, подлинный рассказчик. Он убедил войско предпринять долгий марш через безводные пески.

— Неужели Антоний сам верит в эти таинственные истории о нашей стране? — спросила Клеопатра, думая, что Антоний, наверное, явился в Египет лишь затем, чтобы обобрать ее отца, как делали все римляне. — Неужели он полагает, что мой отец богат, как Дарий Персидский?

— Не знаю, сестренка, хотя именно так и считают многие римляне. Но явный энтузиазм Антония и его собственная готовность преодолеть все трудности похода пристыдили ленивую солдатню и подвигли их пересечь безводную пустыню.

— В таком случае он выдающийся человек, верно? — воскликнул царь. — Боги должны пребывать с таким человеком.

— Более того, государь. Когда люди Габиния увидели многочисленную вражескую армию, ожидающую их в крепости Пелузия, они попытались повернуть обратно. Но Антоний побудил их пойти в наступление, встав во главе войска. Он заставил их устыдиться собственной трусости, и они последовали за ним в бой. И посему ты ныне находишься в своем доме.

Так значит, отвага этого человека, а вовсе не золото Габиния подвигло людей на битву.

— Возможно ли, что существует хотя бы один римлянин, который был бы истинно отважен и хорош? — поинтересовалась Клеопатра. — Человек, на которого мы могли бы положиться, когда приходит время действовать?

Архимед помолчал.

— Он хотел бы обсудить с тобой, государь, вопрос погребения Архелая. Похоже, он был другом покойного мужа Береники.

— Что? Ты рассказываешь мне о превосходных качествах этого человека и о его деяниях на моей стороне, а затем говоришь, что он был другом моего самого ненавистного врага? — вскричал царь, оскорбленный в лучших чувствах.