Росские зори - Михаил Павлович Маношкин Страница 53

Они повернули коней, на рысях двинулись по направлению к городу и вовремя: из оврага, верстах в двух от них, выскочили всадники, человек пятьдесят, поскакали наперерез, чтобы перехватить разъезд. Началась бешеная скачка. Разъезду удалось уйти от преследователей под защиту городских стен. Пропустив его в город, караульные подняли мост через ров и закрыли ворота.

Второму разъезду тоже удалось укрыться от степняков в городе, но третий кочевники настигли на виду у горожан. Четверо пали в короткой безнадежной схватке, остальные успели проскочить в ворота. Караульные пропустили их, а поднять мост не успели, и десятка три степняков ворвались в город, где оказались в западне. Рубились они отчаянно, но были перебиты до последнего.

Война города и степи началась с переменным успехом. Горожане потеряли табун, пастухов и десяток воинов, но и одержали над степняками небольшую победу.

Через два дня после этих событий в степи показались орды кочевников. Они сплошным потоком накатывались на город и в версте от него останавливались, огибая крепостные стены. Горожане высыпали наверх и с тревогой смотрели в степь. Такое великое множество кочевников представлялось неправдоподобным. Перед Танаисом были уже десятки тысяч людей и коней, а поток не прекращался. Он возникал в степных далях, укрупнялся, ширился, занимал все больше обозримой взглядом степи. Скрип кибиток сливался с окриками погонщиков, мычанием волов, конским ржанием. Запах людского и конского пота вытеснил все иные запахи. Мириады мух и слепней висели в пыльном воздухе, в небе кружили полчища воронов.

Оба крыла — западное и восточное — плотной массой людских тел и конских крупов скатывались к реке. Кони жадно припадали к воде, люди пили пригоршнями, споласкивали лица, лили на голову и грудь и нехотя освобождали тесное пространство берега тысячам других людей и коней.

Город был охвачен огромными, все утолщающимися людскими клещами. Казалось, степняки заполнят собой ров, перехлестнут через стены и зальют город. Ничего подобного Танаис еще не видел. В изустных преданиях горожан сохранилась память о боспорском царе Палемоне, разрушившем Танаис два с лишним века тому назад, но тогда и укрепления были не такие, и жителей в городе было меньше, и войск у Палемона тоже было немного.

Кочевникам потребовалось полдня только для того, чтобы набрать речной воды, напоить коней и волов. Потом движение в их стане упорядочилось, и стало заметно, что это огромное скопление людей состояло из отдельных сообществ — племен и родов, которые располагались на некотором расстоянии друг от друга. А все вместе они превратили степь в гигантский людской муравейник с его малопонятной, на первый взгляд, но полной смысла жизнью, где все слилось в один нерасчленимый массив — кочевой мир: люди, кони, волы, кибитки, блеск оружия, яркие одежды женщин, развевающиеся на ветру драконы, скачущие взад-вперед всадники. Этот пестрый стан занял всю обозримую степь.

Враждебности к городу кочевники пока не проявляли, но это не утешало горожан. Чувствовалось: орды подчинены какой-то центральной воле, а она в любую минуту могла послать их на штурм города. Что это случится и случится скоро, было вне сомнения. Столько людей не могли долго пребывать в бездействии на одном месте, потому что степь, и без того пострадавшая от засухи, уже была вытоптана вокруг на много верст, и скоту вскоре нечего будет есть. Ордам, хотят они того или нет, придется сняться с места в поисках пастбищ.

Штурм ожидался с минуты на минуту, и исход его был предопределен численностью степняков. У них не было осадных орудий, но такому множеству людей они и не понадобятся: если каждый бросит в ров по одному камню, в считанные минуты образуется переход. Степнякам даже не надо будет взбираться на стены, они взойдут на них по груде камней; им также ничего не стоило отрезать город от порта, от кораблей…

Горожане с беспокойством следили за передвижениями в стане кочевников. Конных там оставалось уже немного — степняки спешились, увели лошадей в близлежащие лощины. Перед западными, северными и восточными воротами на расстоянии, недосягаемом для стрел, выросли добротные войлочные юрты. Над каждой из них развевался красочный дракон — символ высочайшей власти. Фигуры из плотного шелка надувались ветром так, что казались живыми. Против западных ворот извивалась когтистая змея с раскрытой пастью, перед северными реял трехглавый дракон, у восточных — летящий грифон. Это были знаки племенных союзов, во главе каждого стоял каган. Три кагана привели к Танаису свои полчища и готовили их к штурму города. Около каждой юрты стояли оседланные кони, у каждого коня — воин. Время от времени кто-нибудь вскакивал в седло и мчался к соседней юрте или вдоль изготовившихся к штурму войск.

Сверху, с крепостных стен, отчетливо просматривались приготовления кочевников. Последние надежды горожан на благополучный исход встречи со степью рассеялись: степняки пришли не с миром, а с войной. Они плотным полукольцом легко одетых бойцов охватили город и порт. Кожаные и металлические шлемы виднелись среди непокрытых голов, панцирей ни у кого не было: тяжелые доспехи только мешали бы. Вооружение тоже было легкое — мечи и щиты, как у идущих на штурм ромеев…

Степь приготовилась к атаке, но каганы не торопились начать битву. Их расчет был коварен и прост: они знали, что эллины не отдадут город без боя, а раз они будут защищать его, то и корабли не покинут порт, пока в городе люди. Главной целью каганов был не город, а корабли, а их в гавани было уже более семидесяти. Овладев кораблями, они могли переправить свои войска через Меотиду для нападения на другие боспорские города, к которым долго идти сушей. На кораблях, кроме того, находились товары; захватить корабли значило также взять множество рабов. Важно было дотянуть до ночи, а под покровом темноты в воды Танаиса будут спущены тысячи плотов на надутых воловьих бурдюках, и тысячи бойцов одновременно нападут на эллинские суда. Чтобы замысел удался, надо было не спугнуть эллинов до наступления темноты.

Но степняки недооценили предусмотрительность Деметрия и танаисских купцов. Большинство жителей уже перебрались на корабли, взяв с собой самое необходимое — одежду и пишу, а корабли стояли так, что в любой момент могли поднять якоря и одновременно покинуть гавань.

К вечеру в городе оставались лишь воины ополчения, рабы и сарматы из числа тех, кто тяготел к степи. Воины находились на крепостных стенах; рабы, ошалев от неожиданной свободы и не зная, что с ней делать, разбрелись по улицам; сарматы были озабочены лишь тем, как вырваться из города и присоединиться к кочевникам.

Южные