Хидыр Дерьяев - Судьба (книга третья) Страница 54

— Как я могу это сделать? — спросил заинтересованный Бекмурад-бай. — Подскажите, ишан-ага.

— Подскажу, — сказал Черкез-ишан. — В психолечебнице моего отца находится парень, которого вы собираетесь завтра казнить. Его жизнь целиком и полностью находится в ваших руках. Я знаю, что он причинил вам много неприятностей. Но я верю также, что вы, как мужчина, сможете воздать добром за зло. Пророк наш, да будет над ним молитва и благословение аллаха, завещал: «Нет пути против делающих добро». И ещё сказано к писании: «Если вы творите добро, то вы творите для самих себя, а если творите зло, то для себя же».

— Где это сказано? — с нехорошим любопытством поинтересовался Бекмурад-бай.

— Сура семнадцатая, аят седьмой, — не задумываясь, ответил Черкез-ишан. — Бай-ага, умоляю вас: смягчите своё сердце и подарите свободу вашему пленнику!

Бекмурад-бай долго молчал, поглаживая усы. Движение мыслей не отражалось на его непроницаемом лице. Откашлявшись, он спросил:

— Почему просите за этого парня?

— Потому что это храбрый джигит во цвете лет и сил, — горячо сказал Черкез-ишан. — Невыносимо смотреть, когда погибает то, что ещё не успело как следует расцвести!

— А может, он оказал вам услугу и вы поэтому просите за него?

— Да, оказал.

— И большую?

— Прострелил мне вот эту руку!

— Гм… Тогда ваша просьба совсем непонятна.

— Я, бай-ага, стремлюсь на плохое отвечать хорошим. И верю, что такое отношение меняет людей в лучшую сторону. Если был плохой человек…

— А может, вы деньги от большевиков получили, чтобы освободить его?

— У меня слишком много своих денег, чтобы умножать их неблаговидными путями! — с хорошо сделанным возмущением сказал Черкез-ишан. — Вы оскорбляете меня!

— Я пошутил, извините, — деланно засмеялся Бекмурад-бай, и по этому безжалостному, лишённому живых интонаций смеху Черкез-ишан сразу понял, что все его старания ни к чему не привели и не приведут. — И всё равно не понимаю, почему просите за такого бандита. Или вы красным помогаете? — спросил бай.

— Нет, Бекмурад-бай, я не помогаю ни красным, ни белым, так как не знаю, кто из них прав! — ответил Черкез-ишан. — Я ни за кого. Но я против напрасного кровопролития.

— Что ж, ишан-ага, как бы ни была приятна наша беседа, я обязан ответить вам со всей откровенностью. Если бы вам очень понадобилась половина всего, чем и владею, я, подумав, может быть, отдал бы вам эту половину. Это — трудно, но я поступил бы так из уважения к вашему отцу. Однако нынешнюю вашу просьбу выполнить не могу. Причину объяснять не стану — не поймёте. Завтра я увижу, какого цвета кровь у этого выродка! — в голосе Бекмурад-бая прозвучала такая страстная ненависть, что Черкез-ишан содрогнулся и у него появилось непреодолимое желание отодвинуться подальше, к двери. — Я увижу кровь и сделаю из неё лекарство против чесотки! Говорят, у Сухаиа Скупого верблюды заболели чесоткой — продам ему это лекарство. Вот, ишан-ага, мой окончательный ответ. Другого не будет, не обижайтесь.

После продолжительного молчания Черкез-ишпн сказал, ясно сознавая, что говорит совершенно лишнее:

— Значит, так вы относитесь к нашей просьбе?

— Да, так! — отрубил Бекмурад-бай, гляди на Черкез-ишана с откровенной неприязнью. Птенец желторотый, раздражённо думал он, молил бы аллаха, что самому удалось целым уйти от Ораз-сердара, так он ещё с просьбами о помиловании! Я вас помилую, выродки Красные, так помилую, что и от могил ваших следа не останется! Попадись ещё раз в руки Ораз-сердару — одной дорожкой за этим проклятым Берды поскачешь!

Черкез-ишан встал. Игра окончилась. Можно было не скрывать своих чувств.

— Бекмурад-бай! — сказал он высоким, звенящим от напряжения голосом. — Ты понимаешь, что вся твоя затея с отрядом джигитов висит в воздухе?

— Мне до этого дела нет! — грубо ответил Бекмурад-бай. — Где висит, там пусть и висит. Прятаться не собираюсь.

— А вдруг придётся прятаться?

— Придётся, так к Черкез-ишану за помощью не пойду.

— Одна ворона гадила в колодец, да потом от жажды околела.

— Значит, колодец никчёмный был, если от вороньего помёта иссяк.

— Подумай, Бекмурад-бай!

— Пусть Черкез-ишан думает — он в медресе учился, книги читать может. А с нас довольно и того, что имеем.

— Заносишься, Бекмурад-бай! Двумя паршивыми отрядами командуешь, а нос задрал выше макушки. Да я, если хочешь знать, завтра же могу получить у Ораз-сердара четыре отряда! Только мне это ни к чему, я не желаю, чтобы проливалась кровь невинных. А вы ещё ответите за неё, все ответите!

Не дав Бекмурад-баю высказаться, Черкез-ишан с сердцем хлопнул дверью.

— Ну? — с надеждой спросил его Клычли.

Полный обиды и злости, Черкез-ишан резко сказал:

— Скорей яйцо шерстью обрастёт, чем от этих добра добьёшься! Единственное, что могу теперь сделать, это завтра перед казнью передать Берды всё, что ты захочешь ему сказать. Больше — ничего.

— Грустно, — тяжело вздохнул Клычли. — Пропадёт, значит, парень, нет ему спасения.

— Что поделаешь? — зло бросил Черкез-ишан. — На протяжении всей человеческой истории кривда заглатывала правду!

— Ладно, — сказал Клычли, — спасибо тебе, ишан-ага, за услугу. Никогда не забуду, что ты оказался другом в самую тяжёлую минуту. И попрошу тебя, если сумеешь, подбодри завтра нашего товарища. Пусть умрёт мужественно, не склонив головы перед подлым врагом.

— Его геройскую гибель народ не забудет — ведь он за народное счастье боролся.

— Обязательно передам ему твои слова, — тоскливо ответил Черкез-ишан. — На штыки пойду, по передам!.. Ах, как жаль, что ничего у нас не получилось! Не разговорами, а силой надо было освобождать Берды!

— Где она, эта сила, ишан-ага? — бледно улыбнулся Клычли. — Ты, я, мы с тобой — четверо всего. Слишком мало. Ну, прощай. Мне нет смысла рассвета дожидаться.

— Прощай, Клычли. Не обижайся, что так получилось. Никто на моём месте не сделал бы большего.

Клычли безнадёжно махнул рукой.

Летает бабочка, летает и оса

Был тот час ночи, когда чёрная сила тьмы, простёршейся над миром, предстаёт неодолимой и вечной. Тьма сгущена настолько, что её, кажется, не проткнуть пальцем. Она властвует над всем сущим, всё живое робко и покорно замерло в мягких безысходных объятиях. В этот час затихают вечно беспокойные собаки, и ни одна ночная птица, ни одна зверюшка не нарушит неподвижности и безмолвия зачарованного царства покоя, покоя — как полёта сквозь бездны времён и пространств.

Но всевластие ночи мнимо. Именно в этот час длятся последние мгновения борьбы тьмы со светом, приближается тот неизбежный миг, когда чёрное лицо ночи начнёт сереть, бледнеть, и вместо её бездонно мёртвого равнодушия вспыхнет мягкий и нежный румянец утра, несущего полные пригоршни солнечного золота, наполненного действиями, надеждами, жизнью.

Подворье ишана Сеидахмеда спало: глубок и сладок предрассветный сон. И даже джигит с винтовкой, стоящий возле одной из мазанок на скотном дворе, прислонился к дувалу и подрёмывал, несмотря на то, что получил от Бекмурад-бая строгий наказ глядеть в оба. Он знал, что в охраняемой им мазанке сидит парень, большевик, которого утром будут казнить. Конечно, человек готов на всё, чтобы избежать смерти, но куда денется этот большевик, если он скован по рукам и ногам тяжёлыми цепями, а дверь мазанки заперта? Никуда он не денется, хотя, по правде говоря, жалко парня — и зачем он, ослиная голова, в большевики пошёл!

Внезапно часовой насторожился. Калитка, ведущая с жилого двора на скотный, скрипнула, в неё проскользнула женщина. Привыкшими к темноте глазами джигит следил, как она постояла в нерешительности, как бы раздумывая, идти дальше или вернуться, пригладила ладонями волосы и неуверенно пошла вглубь двора. Когда она приблизилась, часовой шагнул ей навстречу.

— Что вы ищете? — спросил он хриповато.

Женщина не испугалась, но застеснялась и потянула на лицо полу халата. Однако джигит уже успел разглядеть, что незнакомка молода и красива, и обрадовался неожиданному развлечению.

— Скотину ищу, — ответила женщина, отворачиваясь.

Джигит подошёл ещё ближе.

— А кто эта скотина — самец или самка?

— Самка самку не ищет.

Ответ был настолько откровенный, что джигита бросило в дрожь. Он опешил, не зная, что сказать, и взял женщину за руку. Она вырвалась, толкнула его в грудь. Он выкатил грудь колесом.

— Ещё раз, дорогая! Ударь ещё раз!

— Не стоишь того, чтобы тебя два раза ударять, — кокетливо сказала женщина и попыталась обойти джигита.

— Погоди! — джигит решительно обнял женщину. — Может быть, стою, ты проверь!

Ящерицей вывернувшись из его объятий, женщина пригрозила:

— Убери руки, а то такой крик подниму, что нн нарадуешься!