Жюль Верн - Путешественники XIX века Страница 54

Приблизившись к берегу, Литке чрезвычайно удивился, не заметив на нем никаких признаков жизни. На обоих фортах не развевались флаги. Мертвая тишина царила повсюду, и если бы не присутствие на внутреннем рейде стоявшей на якоре шхуны, то можно было бы подумать, что остров необитаем. На берегу было очень мало людей, к тому же они производили впечатление полудикарей, и получить от них какие-либо сведения оказалось почти невозможно. К счастью, один английский дезертир предложил свои услуги Литке и передал его письмо губернатору, на которое вскоре последовал удовлетворительный ответ.

Губернатором был тот самый Мединилья, чье гостеприимство расхваливали Коцебу и Фрейсине; получить от него разрешение на устройство на берегу обсерватории и на доставку туда продовольствия, в котором русские нуждались, не составило никакого труда. Эта стоянка была омрачена несчастным случаем, происшедшим с капитаном Литке: на охоте он довольно сильно поранил себе руку случайным выстрелом из ружья.

Работы по починке такелажа и корпуса судна, необходимость сделать запас воды и дров задержали отплытие «Сенявина» до 19 марта. За это время Литке имел достаточно досуга, чтобы проверить точность сведений, собранных его предшественником Фрейсине, который в 1819 году провел здесь два месяца, живя в доме самого губернатора. С тех пор ничего не изменилось.

Для Литке еще не наступило время идти на север, поэтому он возобновил изучение Каролинского архипелага. Местные жители показались ему лучше сложенными, чем их западные соседи, от которых они, впрочем, мало отличаются.

Литке произвел последовательно съемку островов Фарройлап, Улеай, Ифалук, Фурипигзе, а затем 27 апреля направился к островам Бонин. Там он узнал, что английский капитан Бичи опередил его в изучении этой группы островов. Поэтому Литке немедленно прекратил все гидрографические работы. Два матроса, принадлежавшие к экипажу китобойного судна и спасшиеся от кораблекрушения, все еще жили на одном из островов Бонин.

Со времени широкого развития китобойного промысла китобои часто посещали этот архипелаг, где они находили надежную во все времена года гавань, пресную воду, изобилие дров, рыбу, в течение шести месяцев черепах, а также среди множества антицинготных трав прекрасную на вкус пальмовую капусту.

«Могучий рост дерев, – рассказывает Литке, – разнообразие и смешение произрастаний тропических со свойственными умеренным странам свидетельствуют уже о плодородии земли и благорастворении климата. Большая часть наших садовых и огородных растений, а может быть и все росли бы здесь как нельзя лучше; пшеница, сарачинское пшено,[117] маис, также для винограда лучшего климата и положения желать нельзя. Всякого рода домашние животные, равно как и пчелы, могли бы размножаться очень скоро. Словом, с немногочисленным, но трудолюбивым населением маленькая группа сия в короткое время могла бы сделаться изобильнейшим во всех статьях местом».

9 июня «Сенявин», на целую неделю запоздав из-за отсутствия ветра, вошел в гавань Петропавловска, где необходимость пополнить запасы продовольствия задержала его до 26-го. После этого был проведен ряд исследований берегов Камчатки, заселенных коряками и чукчами. Плавание трижды прерывалось стоянками на острове Карагинском, в бухте Святого Лаврентия и в заливе Святого Креста.

Во время одной из этих остановок с Литке произошло забавное приключение. В течение многих дней он поддерживал дружественные отношения с чукчами, которым он пытался дать более ясное представление о том, что за люди русские, и как они живут.

«Чукчи, – сообщает Литке, – все были ласковы и старались на наши шутки и ласки отвечать так же. Одного весьма дюжего чукчу потрепал я в знак дружбы по щеке и в ответ получил внезапно такую пощечину, от которой едва с ног не свалился. Придя в себя от удивления, вижу передо мною моего чукчу с улыбающимся лицом, выражавшим самодовольствие человека, удачно показавшего свою ловкость и приветливость, – он меня также хотел потрепать, но рукою, привыкшею трепать одних оленей».

Путешественники присутствовали также при сцене, когда один из чукчей с большим искусством изображал шамана или колдуна. Он прошел за полог, откуда вскоре послышались похожие на какое-то рычание звуки, сопровождавшиеся легкими ударами китовым усом о бубен. Когда полог поднялся, зрители увидели покачивавшегося из стороны в сторону шамана; звуки его голоса и удары в бубен, который он держал у самого уха, все усиливались. Через некоторое время он сбросил свою шубу, оставшись по пояс голым, взял гладкий камень, дал его подержать Литке, забрал обратно, и, пока он делал руками какие-то пассы, камень исчез. Указывая на опухоль на локте, чукча дал понять, что камень находится в этом месте; затем он заставил опухоль передвинуться в бок и, извлекши оттуда камень, объявил, что путешествие русских окончится благополучно.

Шамана похвалили за искусство и в благодарность подарили ему нож. Взяв его в руку, он высунул язык и принялся резать его… Рот наполнился кровью… Затем, окончательно отрезав себе язык, он продемонстрировал его в вытянутой руке. Но тут занавес опустился, так как искусство фокусника дальше этого, очевидно, не шло.

Общим именем чукчей называют коренное население северовосточной оконечности Азии. Оно подразделяется на два народа: один из них, ведущий кочевой образ жизни, называется оленьими чукчами; другой, имеющий постоянные поселения,- оседлыми чукчами. Образ жизни двух этих народов, так же Как черты лица и даже язык, сильно отличаются. Наречие оседлых чукчей имеет очень много общего с языком эскимосов. Байдарки, или обтянутые шкурами лодки, одни и те же орудия, одинаковая форма жилищ также говорят о сходстве между этими народностями.

Литке удалось повидать лишь очень немногих оленьих чукчей, поэтому он мало что мог прибавить к рассказам своих предшественников. Однако ему показалось, что в прежних описаниях их изображали в чересчур неблагоприятном свете и что созданная им репутация беспокойного и дикого народа сильно преувеличена.

Оседлые чукчи называют себя анкалыт[118] – «морской житель», — зимой они живут в землянках, а летом в покрытых шкурами юртах. Последние, как правило, служат жилищем для нескольких семей.

«Женатые сыновья или замужние дочери, – сообщается в отчете, – живут вместе с родителями… Каждая семья занимает под пологом одно из отделений, на кои разделена широкая сторона юрты. Пологи сии шьются из оленьих шкур в форме колокола, подвешиваются к стропилам и опускаются до земли. Два, три человека, а иногда и больше, с помощью жирника, зажигаемого в холодное время, нагревают воздух под пологом, почти герметически заключенным, в самую большую стужу до такой степени, что всякое одеяние делается лишним, но дышать им могут одни чукотские легкие. В передней половине юрты лежит всякий скарб и посуда, котлы; корзины, чемоданы из нерпичьих шкур и пр. Тут же и очаг, если можно так назвать место, где тлеют с трудом собираемые по тундрам ивовые прутики, а за неимением их китовая в жиру кость.

Вокруг юрт, на сушилах, из дерева или китовых костей составленных, развешено нерпичье мясо, на куски разрезанное, черное и отвратительное».

Народы эти влачат жалкое существование. Они питаются полусырым мясом тюленей и моржей, за которыми охотятся, и мясом китов, которых море выбрасывает на берег. Их единственное домашнее животное – собака; они обращаются с этими бедными животными довольно плохо, хотя те очень ласковые и оказывают им большие услуги: собаки тянут на веревках байдарки и везут по снегу сани.

После второй, длившейся пять недель, стоянки в Петропавловске «Сенявин» 10 ноября покинул берега Камчатки и направился в обратный путь в Европу. Прежде чем зайти в Манилу, Литке некоторое время крейсировал у северной части Каролинских островов, которую он не успел заснять прошлой зимой. Он посетил одну за другой, группы островов: Мурилле, Фанану, Намоноуито, Магыр, Фарройлап, Эар, Мог- мог. Прибыв в Манилу, он застал там ожидавший его корвет «Моллер».

Каролинские острова раскинуты на огромном пространстве; Марианские острова, равно как и острова Ратак, вполне можно было бы также причислить к ним, ибо все они населены одним и тем же народом. В старину географы долгое время руководствовались исключительно картами миссионеров. Не обладая достаточными познаниями и инструментами, необходимыми для точного определения величины и местоположения всех этих архипелагов, а также расстояния между ними, миссионеры преувеличивали их размеры и нередко определяли протяженность какой-нибудь группы островов в несколько градусов, между тем как она составляла всего несколько миль.

Поэтому мореплаватели благоразумно держались вдали от них. Фрейсине первый навел некоторый порядок в этом хаосе. Благодаря встрече с Каду (История приключений Каду рассказана выше, при описании встречи с ним Коцебу. (Ред.)) и с помощником губернатора Гуама доном Луисом Торресом, Фрейсине удалось установить тождество вновь открытых островов с ранее открытыми (Об исследовании Фрейсине Каролинских островов см. в следующей главе. (Ред.)). Литке внес свою долю, при этом весьма немаловажную, в создание реальной и научной карты архипелага, который долгое время внушал ужас мореплавателям.