Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб Страница 54

Азиз тот час же столкнулся с чрезвычайно деликатной проблемой: хоронить ли его в могиле Шамс Ад-Дина? Сердце его отвергало такую идею. Ульфат Ад-Дахшури сказала ему:

— Но он же твой дядя в любом случае…

Однако он был непреклонен и похоронил его в одной из общественных могил во дворе гробницы Ан-Наджи. Удивительным было то, что такой поступок его не вызвал одобрения в переулке. Санкар Аш-Шаммам, новый владелец бара, сказал:

— Пока тот был жив, он обходился с ним любезно, а как только умер — он отомстил ему.

Нух Аль-Гураб стал новым главарём клана. Он был грубым, наглым и жадным; заключил перемирие с главами соседних кланов и использовал свою силу для деспотичного господства над всем переулком так, что за год стал одним из самых богатых людей. Люди же просто терпели его гнёт с безразличием; ни один больше не скорбел по главарю из рода Ан-Наджи, после того, как от рук Вахида все их приятные мечты пошли прахом. Знать ликовала; харафиши вступили в новую фазу нищеты и страданий.

Солнце шло своим курсом, то сияя с ясного неба, то скрываясь за облаками. Азиз отреставрировал местную мечеть, для которой был избран новый имам — шейх Халил Ад-Дахшан — после того, как скончался Исмаил Аль-Кальюби. Он отремонтировал также фонтан, поилку для скота и старую кораническую школу.

Раифа овдовела и жила одна в своём доме вместе со слугами. От своего второго мужа она унаследовала немалое состояние, однако отношения со своей родной сестрой Азизой прекратила полностью, словно они были чужими, или вообще врагами. Удивительно, но она обвиняла Азизу в том, что та — источник всех её бед, что окружали её, и что та ещё в колыбели вдохнула в неё дух беды.

Традиционные устои переулка нарушились, когда она стала посещать Румману в тюрьме, тем самым заявив о своей любви к нему, несмотря на все случившееся.

Так проходили годы, когда добро не вспоминалось, а зла было не перечесть.

Однажды Азизу Курре Ан-Наджи стало известно, что один из его работников нашёл свою смерть, перетаскивая груз с зерном. Он звался Ашуром и по чести относил себя к семейству Ан-Наджи, ибо происходил от рода Фатхийи, матери дочерей и первой жены Сулеймана Ан-Наджи. Нежное сердце Азиза наполнилось печалью; он похоронил этого человека, а его жене установил ежемесячное пособие. Разыскав его родных, он узнал, что дочери его вышли замуж, за исключением одной, шестилетней, которую звали Захира. Ей по-прежнему нужна была опека. Азиз предложил матери девочки передать её к нему домой, чтобы она прислуживала его матери, госпоже Азизе. Мать малышки встретила его предложение с большим удовольствием. Так девочка по имени Азиза переехала во флигель Азизы, и словно в райские кущи попала. Истинный цвет лица её раскрылся в полном блеске, она ела вдоволь и наслаждалась прекрасной одеждой, занимаясь домашними обязанностями, и заслужила симпатию Азизы. Та обращалась с ней нежнее, чем с остальными слугами и горничными, даже направив её на учёбу в кораническую школу на какое-то время. Азиз не заботился о том, чтобы видеться с девочкой, а вверил её своей матери, в шутку говоря ей:

— Не забывай, что она из рода Ан-Наджи.

Мать Захиры пришла к Азизу в контору с визитом. Он уже полностью успел забыть её. Она напомнила ему о том, кто она, и о его работнике Ашуре, с момента кончины которого прошло уже десять лет. После долгих излияний благодарности и благословений она наконец сказала:

— Да продлится ваше величие. Абдуррабих желает взять замуж Захиру.

— Вы считаете его достойным?

— Он идеальный молодой человек, и достаточно зарабатывает, — гордо сказала она.

Азиз равнодушно пробормотал:

— Ну с богом!

Вечером за столом Азиз поведал Азизе и Ульфат о своём решении. Ульфат сразу же рассмеялась и заявила:

— Абдуррабих — пекарь? Он же дурак!

Азиза возразила:

— Девушка она замечательная и заслуживает кого-то получше пекаря.

Азиз засмеялся и спросил:

— А вы ожидаете, что к ней придёт какой-нибудь коммерсант?

— Она со своей красотой достойна этого.

Азиз небрежно заметил:

— Этот парень годится ей, мать её согласна, так что нехорошо будет злоупотреблять реальностью ради иллюзии, которая никогда не претворится в жизнь.

— Я обещала её матери дать своё согласие, но она вправе решать сама.

Мадам Азиза приготовила ей приданое: мебель, одежду, медную посуду. Она неоднократно повторяла при этом:

— Как жаль!

Азиз неторопливо потягивал свой утренний кофе до того, как отправиться в магазин, когда Азиза привела к нему Захиру попрощаться и поблагодарить его за радушие, прежде чем та покинет дом. Она позвала девушку:

— Давай, Захира, вперёд. Поцелуй руку своего хозяина…

Азиз в знак протеста зашептал:

— Мама, да какая в том необходимость?!

Облачённая смущением и стыдом, девушка вошла и остановилась у дверей. Дабы приободрить её, он поднял на неё взгляд, который не мог отвести несколько секунд, а потом оторвал. Взгляд его обратился в бегство, ибо он осознавал необходимость сохранять достоинство в присутствии матери и жены. Своё изумления он утаивал в глубине души — жестокое, непокорное изумление. Как могло быть похоронено во флигеле его матери такое сокровище? Как могли скрывать эту тайну от него? Стройная фигура, которой позавидует даже танцовщица, чистая кожа, какую редко встретишь, и очарование в глазах — настолько опьяняющее, что вводит в ступор. Она была воплощением губительной красоты.

Он посмотрел на мадам Ульфат, и обнаружил, что она занята кормлением ребёнка грудью. Он овладел собой, и цепляясь за такое подобие успеха, произнёс:

— Благословляю тебя, Захира.

Азиза сказала:

— Поцелуй руку своего хозяина.

Он протянул ей руку и она приблизилась. Аромат гвоздики, исходящий от её распущенных угольно-чёрных волос, погубил его. Он почувствовал, как её губы оставили отпечаток на тыльной стороне его ладони. Метнул на неё ещё один взгляд, когда она отступила. И тут вдруг интуиция неожиданно подсказала ему, что однажды случится чудо.

Одной из его привычек было выезжать поутру на коляске-двуколке в мечеть Хусейна, а после, помолившись, сворачивать на Новую дорогу, проезжая квартал медников и золотых дел мастеров, а оттуда уже возвращаться к себе в магазин. Всю дорогу он словно потерял сам себя: душа его парила в небесах, а бездыханное тело оставалось в экипаже. Узнал ли он наконец, почему восходит солнце? Почему ночью сияют звёзды? О чём были такие красноречивые песнопения, доносившиеся из обители дервишей? Почему только безумцы могут наслаждаться счастьем? Почему нам грустно при мысли о смерти? На протяжении целых десяти лет такая красота жила под сенью его дома! Как могло такое очарование скрываться от его матери и жены? Осознавала ли девушка о своём богатстве? Или она была подобно ветру, что сотрясает основы, сам того не ведая? Неужели её мать сошла с ума, слепо согласившись отдать её в жёны Абду-пекарю? Можно ли помешать дождю литься? Как жаль неведающих сердец!

Вечером накануне её свадьбы мать Захиры пришла к нему, чтобы поблагодарить. Он с любопытством всматривался в её лицо и заметил в чертах её следы былой красоты. Он поглядел на неё с затаённым гневом и спросил:

— Всё в порядке?

— Благодаря Аллаху и вам.

— Тогда к чему такая спешка?

Она безропотно ответила:

— Она с самого рождения помолвлена с ним.

Она ушла, а он молча проклинал её и грустно задавался вопросом: «Почему мы не делаем то, чего хотим?»

Захира вышла замуж за Абдуррабиха, пекаря, во время скромной церемонии. Он не видел её с тех пор, как ей было шесть лет, однако привык считать её свой законной женой, а когда увидел в брачную ночь, был как громом поражён её красотой. Однако голова его была забита знаниями и традициями, которые вменяли ему в обязанность притвориться, что он глава семьи, твёрдый и непоколебимый. Ему был двадцать один год, он был высоким, мускулистым, обладал типичной народной внешностью: выдающимися скулами, приплюснутым носом и густыми усами. Совершенно лысый, за исключением выступающего спереди локона. Прочитав короткую молитву, он овладел ею в грубой манере, скрывающей в глубине сладость.